Оказывается, в распоряжении исследователей имеется лишь немногим более десятка актов XIII в. и раз в десять больше актов XIV в. Общее число-около 150 документов — настолько невелико что сразу делается очевидной необходимость привлечения актов XV столетия. Их значительно больше — свыше 2000, но в сравнении с количеством документального материала того же времени по истории других стран цифра эта оказывается весьма и весьма скромной[241].
В актах XV в. иногда содержатся прямые или косвенные ссылки на старину. Так, в завещании 1417 г. великого князя Василия Дмитриевича указано, что волость Кистьму в Бежецком Верхе приобрел его прадед, т. е. Иван Калита[242]. Однако главное значение актов XV в. для характеристики более раннего времени в ином. По актам определяется география владений различных удельных князей XV в., а по владениям ретроспективно восстанавливается территория удела их предка. Прием ретроспекции оказывается важным, а иногда даже единственным методическим приемом, позволяющим судить об изменениях государственной территории на Северо-Востоке в XIII–XIV вв.
Какого же рода данные о государственной территории содержит актовый материал? Прежде всего в актах упоминаются центры политических и административно-территориальных единиц: княжеств, уделов, волостей (княжеские духовные и договорные грамоты, указные грамоты наместникам и волостелям). В духовных грамотах князей московского дома[243] содержатся перечни городов, волостей и сел, составлявших уделы Калитовичей. Территориальные изменения в княжествах и уделах отразились в княжеских договорных грамотах. В этих же грамотах есть сведения о границах между княжествами. Подобного рода данные встречаются в частных актах: разъезжих, меновных и др., но в таких документах фиксировались отдельные точки или небольшие участки государственных рубежей. Княжеские жалованные грамоты, как правило, упоминают ряд поселений, локализация которых дает представление о территории того или иного княжества.
В целом актовый материал много богаче историко-географическими сведениями летописных сводов и других нарративных источников. Это позволяет вести изучение территорий княжеств Северо-Восточной Руси XIII–XIV вв. с гораздо большей степенью подробности. Но разнородность и неравномерность сохранившихся актов русского средневековья делает такое изучение фрагментарным. По актам границы княжеств, уделы, поселения лучше исследуются в отношении княжеств Московского, Тверского, Ярославского, Нижегородского, несколько хуже — относительно великого княжества Владимирского, Белозерского, Стародубского и Юрьевского. За единичными исключениями указанных сведений нет по княжествам Ростовскому, Углицкому, Моложскому, Галицкому и Дмитровскому.
Ценные сведения по истории эволюции государственной территории Северо-Восточной Руси в XIII–XIV вв. есть в родословных книгах. Как документы определенного назначения родословные книги начали составляться в конце XV — начале XVI в. и существовали вплоть до отмены местничества в 1682 г. Книги представляли собой своеобразные семейно-местнические справочники, касавшиеся служилой верхушки феодального класса Русского государства конца XV–XVII в. Крупные феодалы, не служившие московским государям, например отъезжавшие в Литву, в официальные родословные книги не заносились, и их потомство там не указывалось. Данное обстоятельство необходимо иметь в виду, чтобы не принимать родословные книги за полный генеалогический перечень знатнейших русских родов позднего средневековья.
Генеалогия родов, записанных в книги, составлялась на основании устных фамильных преданий и письменных документов, хранившихся в семейных архивах знати или у московской администрации. Видимо, благодаря родовым преданиям в родословные книги попал целый ряд известий за XIII–XIV вв., не находящих аналогий в других источниках.
Для характеристики территорий княжеств Северо-Восточной Руси XIII–XIV вв. наибольший интерес представляют те разделы родословных книг, где помещены росписи княжеских родов. В книгах обычно даются росписи московских князей (великих и удельных), а также тверских, нижегородских (суздальских), стародубских, ростовских (вместе с углицкими), ярославских (вместе с моложскими) и белозерских[244]. Как видно, не все русские княжеские роды заносились в родословные книги[245].
В имеющихся росписях княжеских родов иногда встречаются очень важные историко-географические свидетельства. Так, в росписи ростовских князей содержится сообщение о разделе в 20-х годах XIV в. территории Ростовского княжества на две половины[246]. В росписи ярославских князей отмечается, что город Романов (современный Тутаев) был основан князем Романом Васильевичем, жившим во второй половине XIV в.[247] Однако такие сведения носят эпизодический характер.
Поэтому более существенными оказываются систематически приводимые в родословных книгах прозвища князей. Прозвища, образованные от географических названий, позволяют судить как о центрах княжеств, так и о бывших в княжествах уделах, причем по прозвищам устанавливаются районы таких уделов. Княжеские прозвища иного происхождения позволяют сопоставлять их с тождественными топонимами, фиксируемыми другими источниками, и тем самым определять географию владений различных княжеских линий.
Отдельные историко-географические свидетельства сохранили также записи на рукописях XIII–XIV вв. Как правило, такие записи довольно однообразны по своему содержанию: обычно указываются места переписки книг и имена писцов или владельцев. Но иногда в записях упоминаются князья, во времена которых переписывалась та или иная рукопись. Подобные упоминания позволяют судить о принадлежности мест переписки определенным Рюриковичам и в ряде случаев ничем невосполнимы. Например, запись на Галицком евангелии 1357 г. содержит важное свидетельство о принадлежности Галича Мерского московскому великому князю Ивану Ивановичу. Оно уникально по своему характеру и проливает свет на многократно дебатировавшийся в исторической науке вопрос о «куплях» Ивана Калиты[248].
Перечисленными типами источников исчерпывается тот круг памятников письменности, которые содержат материал, прямо или косвенно характеризующий формирование государственной территории на Северо-Востоке в X–XIV вв. Несмотря на свое разнообразие, материал этот не слишком богат историко-географическими фактами. Из того же, что есть, многое с трудом поддается изучению, в частности локализации. Поэтому необходимо привлечение источников более позднего времени и иного характера.
К такого рода источникам относятся писцовые и межевые книги XVI–XVII вв. Их значение для исследуемой темы определяется тремя особенностями их содержания:
1. наличием полного перечня существовавших в XVI–XVII вв. поселений в рамках бывшей Северо-Восточной Руси XIV в., причем поселений с двойными и тройными названиями, многие из которых идентичны названиям, встречающимся в источниках XIII–XIV вв., что значительно облегчает локализацию древних поселений;
2. фиксацией при валовом описании топонимов, сопоставимых со старинными княжескими прозвищами;
3. фиксацией на территориях бывших самостоятельных княжеств остатков родовых вотчин потомков местных княжеских фамилий.
Две последние особенности названных книг позволяют ретроспективно восстанавливать территории уделов более раннего времени.
Из книг XVI–XVII вв. особое значение имеют книги XVII в., сохранившиеся в подлинниках. Они охватывают основную массу уездов Русского государства XVII в. и составлены в результате систематического описания территории. Книги XVI в. дошли, как правило, в списках XVII в., причем в процессе снятия копий производилась обработка оригинала[249]; уцелели описания отдельных уездов России XVI в., но надо иметь в виду, что писцовые работы нередко имели специальный, а не всеохватывающий характер, поэтому полнота описаний различна[250].
Немаловажное значение в локализации средневековых поселений имеют и Списки населенных мест Российской империи, составлявшиеся в XVIII и XIX вв. Списки XIX в. большинства центральных губерний изданы. Они содержат поуездные перечни населенных пунктов с указанием расположенных рядом водных объектов и расстояний от уездного и губернского городов. К недостаткам Списков, следует отнести иногда наблюдаемые пропуски селений, искажения их названий, неверные определения расстояний до административных центров.
Наконец, при изучении государственной территории нельзя обойтись без картографических материалов. Преимущественное внимание должно быть обращено на научно составленные карты и планы. Планомерные инструментальные съемки начались в России при Петре I. Тогда же стали составляться карты на математической основе, однако долготу пунктов долгое время определяли в редчайших случаях[251]. У карт XVIII-первой половины XIX в. есть и другие недостатки: пропуски населенных пунктов, неточное их нанесение, отсутствие или искажение названий[252]. Однако эти недостатки не являются препятствием в использовании карт указанного времени для локализации древних поселений. Во-первых, ранние карты фиксируют старые топонимы; во-вторых, большая подробность карт позволяет находить мелкие географические объекты, фигурирующие в средневековых источниках, например овраги или озера-старицы, по которым определяется география старинных владений. С последней точки зрения особенно важны карты Генерального межевания 1762 г. — начала XIX в., но они не имеют математической основы. По этой и по другим причинам необходимо анализировать все карты на данную территорию по середину XIX в. включительно. Только тогда становятся возможными действительно научные локализации средневековых географических объектов.