. В свете приведенных данных представляется несомненным, что Клин и Клинская волость (или волости) были владением тверских князей на всем протяжении XIV в. Однако получить более или менее определенное пространственное представление о клинской территории можно лишь на основании сведений начала XVI в.
В 1504 г. писцы великого князя Ивана III Константин Григорьевич Заболоцкий и дворцовый дьяк Ушак размежевали великокняжеские клинские земли с переданными в удел сыну Ивана III Юрию рузскими и дмитровскими землями. От кашинского рубежа граница клинских станов и волостей шла вверх по Сестре, затем вверх по ее правому притоку р. Лутосне. Клинские земли граничили здесь с дмитровским Каменским станом и волостью Лутосной[1008]. Далее граница от Лутосны шла к верхнему течению Сестры и пересекала эту реку[1009], доходя до верховьев Мошницы. Река Мошница разделяла дмитровскую Лутосну и клинские земли[1010]. Затем рубеж шел к р. Хотишине, которой относившиеся к Клину села и деревни отделялись от дмитровской волости Берендеевы[1011]. Далее клинские земли граничили с землями дмитровской Кузьмодемьянской слободки и дмитровской же волости Ижвы[1012]. От рубежа с Ижвой вниз по течению р. Локныша шел рубеж клинских земель и рузского Локнышского, или Лохнышского, стана. Близ этой границы стояло, в частности, с. Тархово, которое сохранилось и поныне. Клинская граница шла севернее этого села[1013]. Кончался клинско-рузский рубеж у р. Малый Локнаш[1014].
Описанная граница если и была древней, то не на всем своем протяжении. В частности, на участке от р. Хотишины до р. Черной рубеж явно подвергся изменениям, поскольку земли двух дмитровских деревень Масловы и Михалковы были отведены к Клину[1015].
Дальнейшее протяжение тверской границы выявляется не столь четко. Граница восстанавливается приблизительно на основании ряда летописных и актовых свидетельств конца XV — начала XVI в. Так, летописи при описании похода на Новгород Ивана III в 1477 г. упоминают тверское село Лотошино на дороге из Волоколамска на Микулин и далее на Торжок[1016]. Лотошино существует и в настоящее время. Его местонахождение было определено еще В.С. Борзаковским[1017].
В 1497 г. великий князь Иван III менялся землями со своими племянниками волоцкими князьями Федором и Иваном Борисовичами. Вместо их сел и деревень, разбросанных в центральных уездах Русского государства, Иван III отдал им прилегавшие к Волоколамску тверские волости Буйгород и Колпь[1018]. К сожалению, составленная в том же 1497 г. разъезжая грамота фиксирует только юго-западные, новые, границы отошедших к волоцким князьям тверских волостей и не описывает старый рубеж, отделявший эти волости от владений Федора и Ивана. Тем не менее по положению волости Буйгород на р. Буйгородке (примерно в 12 км к северо-востоку от г. Волоколамска; земли центра волости — с. Буйгород, в XVI в. ставшего дворцовым, лежали по берегам рек Сестры, Черной и Буйгородки[1019]) и центра Колпинской волости — с. Белая Колпь (в 20 км на северо-запад от г. Волоколамска; территория волости лежала по верхнему течению р. Лоби[1020]) можно заключить, что тверская граница проходила в непосредственной близости от этого новгородского города. Так, видимо, было и в XIV в. Во всяком случае, летопись, описывая московско-тверское столкновение 1370 г. и отмечая, что «почали Москвичи и Волочане воевати Тфѣрьскыя волости»[1021], сделала специальную оговорку о волочанах, которые «съ порубежныхъ мѣстъ такъ и воевали»[1022]. Оговорка свидетельствует о непосредственных границах Твери с Волоколамском в XIV в.
От волости Колпь тверская граница тянулась далее на запад, к верхним течениям рек Держи и Шешмы, т. е. к волостям Хорвач (Погорелое городище) и Олешне, о которых речь шла ранее, при определении южного рубежа Тверского княжества.
Таким образом, территория Тверского княжества представляла собой в XIV в. нечто подобное эллипсу, вытянутому в направлении с северо-востока на юго-запад, примерно от Кашина до Зубцова. Стержнем этой территории была Волга, пересекавшая княжество с юго-запада на северо-восток. Общая площадь Тверского княжества составляла примерно 21,1 тыс. кв. км.
Помимо основной территории княжества, в руках тверских князей были владения и за ее пределами. Это могли быть земли отдельных сел, слобод и даже, по-видимому, волостей. Происхождение таких владений было двояким. С одной стороны, они могли появиться в результате «купли»: покупки тверского великого князя, других лиц тверского княжеского дома, тверских бояр и княжеских слуг в чужих княжествах и землях. С другой стороны, при поступлении на службу к тверским князьям бояр из других княжеств отчины последних должны были оставаться за ними, а потому тверские князья получали права «вступаться» в эти отчины. Впрочем, точно такие же права в отношении тверской территории могли появиться у князей других княжеств в случае перехода к ним на службу тверских бояр.
О существовании владений тверских князей за пределами собственно Тверского княжества указывают договоры, заключенные этими князьями с Новгородом Великим и Московским (точнее, Московским и Владимирским) великим княжеством. Так, уже в докончальной грамоте Михаила Ярославича Тверского с Новгородом Великим, составленной в конце 1296 — начале 1297 г., содержится статья о тверских селах на новгородской территории: «А што будеть моихъ селъ в Новъгородьскои волости или моихъ слугъ, тому буди судъ безъ перевода»[1023]. Более конкретные данные сохранил текст другого договора Михаила Ярославича, заключенного с великим князем Владимирским Юрием Даниловичем Московским и Новгородом Великим в начале 1318 г., но не зимой 1318/19 г., как полагали издатели «Грамот Великого Новгорода и Пскова»[1024]. В этом договоре, дошедшем, к сожалению, в дефектном состоянии, есть следующая статья: «А что в… [кн]ягыни покупила села въ Волог[дѣ] и въ Бѣжицко [и волости], имати еи куны у истьцевъ, [а земля] святой Софии, такоже[и] дѣтемъ его, и княгыни его, и б[ояромъ] его въ все княжень[е Ми]хаилово, знають своего [истьца], а земля бес кунъ…»[1033]. Из приведенной цитаты становится очевидным, что тверские князья и бояре владели селами не только в соседнем с Тверским княжеством Бежецком Верхе, но и в отдаленной Вологде, причем владели длительное время, на протяжении «всего княженья Михайлова». Впрочем, приведенные тексты новгородско-тверских и московско-тверских договоров конца XIII–XIV в. одновременно свидетельствуют, что тверским князьям запрещалось иметь владения вне их отчины. Хотя, как можно догадываться, эти запреты часто нарушались, но они столь же систематически и возобновлялись. Очевидно, что Новгород и великие князья Северо-Восточной Руси стремились полностью контролировать подвластные им земли, не допуская появления на них чужих владений. Это было одним из проявлений процесса консолидации территорий крупных государственных образовали Восточной Европы в послемонгольский период[1034].
В целом, подводя итог рассмотрению границ Тверского княжества в XIV в., следует констатировать, что, несмотря на некоторые изменения (расширение к концу века за счет ржевских земель, возможную потерю некоторых земель по соседству с Бежецком, в частности Киасовой Горы), границы эти, по-видимому, оставались стабильными. Во всяком случае, Тверское княжество сохранило в XIV в. в своем составе все принадлежавшие ему значительные центры. Становится очевидным, что периоды усиления и упадка политической роли тверских князей на протяжении XIV столетия не были обусловлены значительным расширением или сужением государственных границ княжества. На примере Тверского княжества обнаруживается неприемлемость мысли М.К. Любавского, механически принимавшего увеличение подвластной князьям территории за рост материальной основы укрепления их власти[1035]. Если ставить вопрос о материальной обусловленности политических успехов тверских князей, то ответ на него приходится искать не в приумножении их земель, а, по-видимому, в возрастании феодально-зависимого населения княжества и усилении степени его эксплуатации. По всей вероятности, именно эти факторы вызвали начавшийся в XIV в. процесс феодального дробления государственной территории Тверского княжества и до известных пор способствовали его развитию. А положение Тверского княжества на волжском пути во многом определило географию местных уделов.
Характеризуя внутриполитическое развитие Тверского княжества после гибели в конце 1318 г. в Орде Михаила Ярославича Тверского, известный исследователь русского средневековья А.Е. Пресняков писал: «То же значение, какое имеет духовная Ивана Калиты для истории московских междукняжеских отношений, принадлежало бы в истории Тверского княжества духовной грамоте князя Михаила Ярославича, если бы она дошла до нас»[1040]. Замечание А.Е. Преснякова вполне справедливо. Развивая его мысль, можно утверждать, что историко-географические сведения утраченного завещания Михаила Ярославича имели бы во многом принципиальное значение, поскольку в определенной степени отразили бы объективный процесс хозяйственного развития Тверского княжества, роста тех его городов и волостей, которые способны были стать объектами эксплуатации отдельного княжеского аппарата власти.