Какими средствами воздействия, какими инструментами властвования обладало на ранних ступенях государство? Его статус, авторитет и престиж основывались вначале только на моральных ценностях — на защите слабых и обиженных, на роли независимого и стоящего над схваткой арбитра в разрешении споров и конфликтов, на функции гаранта общего интереса жителей королевства. Выражением узости средств властвования является преобладание на первом этапе судебной прерогативы монарха и, как следствие, судебных ведомств, когда верховная судебная палата (Парламент) оказалась на вершине иерархической структуры исполнительного аппарата короны Франции. Моральные ценности послужили мощным рычагом развития и укрепления государственной машины, помогая ее признанию в обществе, которое все охотнее стало прибегать к заступничеству и посредничеству короля и чиновников. Именно эти моральные ценности определили во многом этику государственной службы и стратегию идентификации чиновников: идеи гражданского гуманизма, защита слабых, культ милосердия, принцип равенства всех перед законом, императив общего блага и противодействие угрозам «частного интереса». Они же лежали в основании декларируемого идеала служения: нестяжательство, преданность интересам государства, независимость от иных политических сил, «профессиональные» достоинства как обязательный критерий допуска к государственной службе. Преобладание моральных ориентиров в стратегиях укрепления королевской власти на первом этапе предопределило особое внимание к нравственному облику чиновников, к их незапятнанной репутации, к поддержанию служебного рвения.
Но монархический культ стоящей над всеми обезличенной и абстрактной силы порядка, милосердия и справедливости, выражая изначальную узость средств властвования, пережил монархию и преобразился в моральный авторитет как политический капитал верховной власти, в различные формы уважения и защиты государственных символов и институтов, что в иной форме апеллирует к изначальному протекционистскому статусу верховной власти как гаранта защиты общего интереса. Несмотря на поступательное усиление публично-правового характера королевской власти, личностный и частноправовой компонент будут сохраняться и впредь, при абсолютной монархии, и даже после отмены монархического строя как один из сущностных элементов государства. Роль монарха как независимого арбитра и «последнего прибежища» в поиске справедливости для всех остается в функциях современного правителя, будь то исключительная прерогатива помилования преступников, будь то прямое заступничество или личное вмешательство в общественно значимые конфликты. В этом контексте сохранение личностного компонента власти не снижает степени развитости исполнительного аппарата государства, но каждый раз преломляется в динамичный конфликт двух форм управления — авторитарного и коллегиального.
Проделанное исследование раскрывает общественный потенциал феномена государства как динамично развивающейся структуры и как мощного рычага трансформации общества. Становление государства кардинально меняло общественные нравы и политическую культуру путем утверждения ненасильственных и правовых форм разрешения конфликтов, умения договариваться и «жить вместе», ценности мира, порядка и равной защиты интересов всех членов общества. Конституирование чиновников в отдельную социальную группу открыло новую сферу вмешательства государства в социум (санкция верховной власти для установления социального статуса) и способствовало формированию новой ценности образования и книг, авторитета труда на «общее благо», конкурирующего с авторитетом оружия и воинскими подвигами.
Системное рассмотрение института службы выявило его разноплановую и тесную генетическую связь с общественной структурой. Зарождение основных элементов централизованного государства в период сословной монархии во Франции сказалось на статусе, политике и ценностных установках чиновников. Характерной чертой этого этапа была небывалая политизация сословий, выражавшая волю и способность общества к самоорганизации. Накал политических страстей во Франции XIII–XV вв. определил атмосферу, царившую и в коридорах власти. Именно взлет политической активности сословий и общественные движения за реформы в управлении раскрепостили язык чиновников в разговоре с верховным правителем, подвигли контролировать его действия и ограничивать произвол, апеллируя к «памяти государства» и защите прав людей.
Превращение корпуса королевских должностных лиц в отдельную социальную группу предопределялось особенностями устройства средневекового общества, в котором каждая профессия, страта или группа была организована в корпорацию для реализации своих прав, прерогатив и привилегий через групповую солидарность. Этот корпоративизм средневекового общества и механизм формирования сословий сказались на формах конституирования чиновничества: корпоративные формы комплектования и вознаграждения, права на занимаемые должности и карьерный рост, выработка специфических достоинств, особый образ жизни и идентификация через «работу», общие ценности и культура — всё это сплачивало служителей короны в однородную группу. Однако корпоративизм, будучи особенностью средневековой социальной структуры, присущ бюрократии в целом, поскольку вытекает из специфики ее общественной функции.
Таким образом, связь власти с обществом предстает в исследовании более глубокой, многосторонней и неоднозначной, чем это принято считать, поскольку власть — это люди, пришедшие управлять и сформированные общественными ценностями, культурными кодами и идейными установками данного общества. Культура общества активно и действенно влияет на культуру власти и наоборот, формируя особую бюрократическую вневременную культуру управления как служения общему благу, понимаемого в каждую эпоху по-разному. В этом контексте становление и развитие государства оказывается результатом представлений, идей, ценностных установок и чаяний всех слоев общества, отражая не только высокие ученые концепции, но и массовые представления людей эпохи. Такой ракурс смягчает традиционное противопоставление власти и общества как двух соперничающих и отделенных друг от друга политических сил и превращает культуру в структурообразующий фактор развития власти и общества. К тому же, восприятие власти и общества как двух разных и противоборствующих структур не учитывает общность их конечных целей — защиту общего блага, поддержание мира, порядка и гарантий справедливости для всех. В результате, структура власти оказывается напрямую зависимой от общества, причем в большей степени, чем наоборот. При этом качество властной элиты служит показателем жизнеспособности государственных структур, а власть предстает «зеркалом общества» (его социальных, политических и культурных параметров), что сообщает проделанному исследованию не только научную, но и общественную значимость.