есять законопроектов, да ещё к ним — два. Какие чудеса революционной энергии! И как божиться-то не лень? Пока Временное правительство их будет рассматривать, его время кончится, а власть…
В толпе засмеялись, стали хлопать и кричать: «Ура!» Тогда мужчина переложил кепку в левую руку, а правую поднял.
— А власть возьмет в свои руки настоящее правительство. Вы сами, товарищи!
Тут снова начали хлопать и кричать: «Ура!», «Да здравствует Ленин!», запели: «Вставай, проклятьем заклейменный…» Меня затолкали, кто-то больно проехал по уху локтем. Я кое-как выбрался из толпы и побежал к «Русскому Балтику». Скоро туда пришёл и наш пассажир. Его провожали рабочие.
Меня он все же заметил, когда садился в машину. И красную ленточку на моей пуговице заметил.
— Ну, — говорит, — юный революционер, сумеешь теперь дойти до мамы?
Я сказал:
— Теперь сумею. Спасибо вам… И он засмеялся. А глаза у него опять сделались нетерпеливыми. Откинулся на сиденье и говорит:
— Время не ждет. Поехали на Обуховский. Шофер дал мне на дорогу ещё сухарь. А потом «Русский Балтик» дернулся и с дымком покатил прочь…
Старик помолчал, снял с носа очки и принялся протирать их носовым платком.
Пионеры глядели во все глаза туда, где стоял маленький неуклюжий автомобиль «Русский Балтик».
— Это что же выходит — та самая машина? — по чему-то шепотом спросила Лера.
— Ну, уж этого я точно сказать не могу. Десять лет спустя после того случая я подобрал эту машину на свалке, приспособил для школы шоферов. — Старик окинул взглядом просторное помещение автокласса и вздохнул. — Мы ведь в те времена начинали не как вы с ЗИЛами да с «москвичами», любой машинешке рады были.
Со двора донеслись быстрые шаги. В класс вошёл Щепкин.
— Ну, вот я и освободился. Спасибо вам, Иван Алексеевич, что побеседовали с моими форпостовцами. Надеюсь, вы поладили?
Пионеры молчали, смущенные. За них ответил Ива! Алексеевич:
— Поладили. Как не поладить!
Славка покосился на «Русский Балтик», покраснел и ожесточенно куснул ноготь большого пальца.
— Извините нас, пожалуйста, Иван Алексеевич… Старый учитель кивнул и сказал строго, без улыбки:
— Вы молодцы: помогли в тяжелый момент жизни Николаю Курочкину. Между прочим, он тоже мой ученик. Хороший парень, а вот попал в беду.
Симка подошел к допотопной машине, потрогал её неказистое крыло и сказал звонким голосом:
— Я напишу про неё стихотворение. А вдруг она — та самая?
ГЛАВА ШЕСТАЯЦЕПНАЯ РЕАКЦИЯ
Симка Воронов, конечно, будет выдающимся поэтом. Правда, пока ещё стихи у него не очень-то выдающиеся. Ну, взять хотя бы последнее, что он написал:
Сердится мама,
ругается папа, —
Им надоело
уже,
Что нет
меня дома,
Что возле
«пикапа»
Торчу
целый день
в гараже.
Ясно, эти стихи — так себе. И потом, непонятно, почему они написаны не ровными строчками, а какими-то ступеньками? Ведь стихи от этого не улучшаются, а читать их гораздо труднее. Симка обиженно задрал свой острый подбородок и сказал, что «теперь все так пишут».
А Славка сказал: «Нет, не все». Он не поленился, сбегал на большой перемене в библиотеку, принес книгу известного поэта и прочитал из неё вслух всему классу:
Поразбивали строчки лесенкой
И удивляют белый свет,
А нет ни песни и ни песенки,
Простого даже ладу нет!
Ребята, конечно, начали смеяться, но Нинка вступилась за Симку. Она сказала, что все-таки он, Симка Воронов, умеет видеть вещи как-то по-особенному.
И в самом деле, когда в один прекрасный день к «пикапу» привернули оба крыла, выправленные и по крашенные, Симка сказал:
— Ребята, смотрите! Наш «Кузнечик» взмахнул крыльями, скоро он запрыгает. А ведь совсем ещё не давно он был грудой утильного лома. А теперь? Посмотрите только на него!
Крылья варил Игорь Соломин. Сначала ему ни за что не хотели это разрешить. Но он сказал:
— Да вы не бойтесь, Максим Назарович, не прожгу я дырки. Уменьшу подачу газа до предела, присадки дам чуть-чуть — ни одного бугра не получится.
И тут же на куске старого железа Игорь показал, как он все это проделает. Да ещё применил «правую» сварку, при которой, как известно даже Лере и Нинке, есть опасность пережога; зато качество сварки куда выше, потому что хорошо прогревается шов.
— Ты где же это так насобачился? — спросил удивленный механик.
Игорь промолчал. А «Пера сказала гордо:
— Соломин из всех нас самый первый ученик Жансултана Алиева, бригадира монтажников из Энергостроя. Может, слышали?
— Конечно. В газете его портрет был. — Механик поскреб в затылке. — Вот дьявольщина!
А электропроводку всю, от стартера до индукционной катушки, монтировал Славка. Схему он выучил наизусть:
— На современных автомобилях с четырехтактным бензиновым двигателем существует два порядка зажигания, в зависимости от расположения кулачков на распределительном валу…
— А мы с Нинкой заштопали обивку на сиденьях и в кабине, — перебила его «Пера. — Это тоже порядок!
Симка помог Николаю Курочкину собирать рулевую трапецию и все время важничал перед ребятами:
— Знаете, поперечная тяга, шаровые соединения! Чуть-чуть зазор — и, пожалуйста, авария. Это самое ответственное дело!
А Клим красил. Самозабвенно, с упоением! Никогда ещё в его распоряжении не было столько краски. Свинцовый сурик! Он пылает огнем: не кисть, а прямо факел. Подумаешь, рулевая трапеция — ответственное дело! А покрасить снизу днище кузова — разве не ответственное? Если плохо покрасишь, все заржавеет. Надо получше окунать в огненный сурик кисть. А когда её вытаскиваешь, она как голова с рыжими волосами.
Клим ожесточенно тычет ею в закоулки под облицовкой радиатора: «Вот тебе, вот тебе! Будешь знать, как перебегать улицу…» Правда, не очень-то легко было лежать скрючившись под машиной, — ломит шею, ноют плечи, затекают руки. «Но как ни тяжело он дышал, с трудом разгибая спину, улыбка презрения не оставляла его лица…»
Говорят, что труд приносит радость. Пожалуй, теперь с этим можно согласиться: очень уж радостно смотреть на чистый, сверкающий глазами-фарами «Кузнечик». Ведь он, можно сказать, оживлен руками форпостовцев. Им уже мало орудовать инструментом; им уже хочется поскорее повернуть направо ключик зажигания, отпустить рычаг тормоза, взяться за руль и повести по городским улицам автомашину — самую красивую, самую лучшую… Потому что она отремонтирована своими собственными руками. Как же не хотеть прокатиться на ней?
— Да я вас, ребята, буду катать все свободное время, — говорит Николай Курочкин и смотрит на «пикап», на пионеров совсем уж телячьими глазами.
На задний двор гаража приходит старший техник-лейтенант Щепкин и с ним Инна Андреевна — «принимать работу».
Инна Андреевна волнуется — это сразу видно. Но ребята только весело переглядываются. Пусть Сергей Павлович, сколько ему угодно, качает рулевые тяги, заглядывает под капот, измеряет давление в шинах, пробует тормоза — придраться не к чему.
— Отличная работа, — говорит наконец Щепкин. — Да на такой машине в любую дорогу не страшно отправиться.
Инна Андреевна прямо-таки краснеет от удовольствия, а ребята берутся за руки и исполняют вокруг «пикапа» победный танец, да ещё напевают при этом песенку, которую тут же сочинил Симка:
Без мам, без пап,
Без мам, без пап
Лечили мы «пикап»!
Пойди пройди
Насквозь весь свет
— Машины лучше нет!
Её не покалечит
Уж больше рыжий гад.
Запрыгает «Кузнечик
Коленками назад.
Но тут, откуда ни возьмись, появляется невоспитанный, бестактный механик гаража и сердито приказывает Николаю Курочкину:
— Хватит тебе, наседкин сын, валандаться здесь. Ты назначен на новую машину. Иди, дурень, принимай самосвал.
Как! Николай Курочкин больше не будет ездить на «Кузнечике»? А кто же?..
— Да никто. Этот ваш дохлый «Кузнечик» уже отпрыгал сверх всех положенных сроков. Мы решили: списать его — и крышка! Благо, автоинспекция не возражает.
Что? Списать «Кузнечик»? Такую машину! Самую лучшую, самую красивую?.. Столько дней, столько материалов, краски, столько ссадин на руках — и вдруг списать!..
— Да, списать! — заорал во всю глотку главный механик. — А иначе как же её передать вашей школе, вам, подлецы?.. — Тут он посмотрел на учительницу, поперхнулся и добавил смущенно и тоном ниже: — Извиняюсь, конечно…
Часто мы сталкиваемся с простыми понятиями, которых, в общем-то, не понимаем. Или, может, понимаем, но как-то боком, как выразилась Лера. А Славка сказал ей, что такие рассуждения относятся к области философии, и тут обязательно запутаешься.
Действительно, все это сложно и в то же время просто. Ну кто, например, не читал в книжках, не слыхал по радио или от учителей от папы с мамой, что жизнь требует непрерывного труда? Кажется, все ясно, все понимаешь, но опять-таки как-то боком. Старший Лерин брат Федя говорит, что это «прописная истина и риторика в голом виде». Федя — студент высшего художественного училища. Он носит бороду, а за плечами — хлорвиниловый мешок, который почти всегда пустой, потому что, по существу, Феде в нем носить нечего. Зачем он таскает пустой мешок, Лера не может понять. Так же как не понимает, почему Федя называет себя Фредом, а пьет «только черный кофе и только без сахара», — ведь это невкусно, бурда какая-то! А мама, которая, с одной стороны, говорит Лере, что жизнь это непрерывный труд, с другой стороны, позволяет Феде валяться в постели до двенадцати утра и пропускать лекции. Нинка Логинова уверяет, что такого — с колючей бородой и кофеем без сахара — тоже мне жизнь! — она никогда бы не полюбила. Пусть только Симка попробует отпустить себе хотя бы усы!