– До-о-олой! За Советы без чекистов и коммунистов! И без жидов! – Сотни голосов ответили слаженным ревом, загрохотало – винтовки палили пока что в воздух. Вокруг помоста, торчащего поперек перрона еще с митингов 17-го года, бушевало людское море. Стоящую на помосте рыжую девчонку ухватили за край длинной юбки. Девчонка метко пнула ногой, угодив мыском солдатского сапога схватившему по запястью. Внизу заорали, мужик в барашковой шапке со шлыком попытался залезть на помост. Ее сестра, такая же рыжая, саданула ему каблуком по пальцам. Под свист и хохот мужик рухнул в толпу, но уже лезли другие, и выражение их лиц не сулило агитаторшам ничего доброго.
– Эй, англичанин!
Джереми, зависший на сцепке с гаечным ключом в руке и ящиком инструментов под мышкой, вскинул голову. На фоне зажатого меж крышами вагонов клочка неба торчала голова в кепке.
– Не узнал, что ли? – Голова обиделась. – Сенька я! У банка мы встречались, а потом… – Он не закончил, обернувшись на рев у помоста. – А девок-то твоих рыжих прибьют сейчас!
«Какие же они мои?» – подумал Джереми, глядя, как девчонки метнулись туда-сюда по помосту и, сразу поняв, что не сбежать, схватились за руки и гордо выпрямились, бесстрашно глядя на григорьевцев.
– Хлопцы! Побратимы! – Голова вдруг исчезла – Сенька вскочил и заорал, размахивая руками и приплясывая на гудящей под сапогами крыше: – К головному вагону все, швидше! Чекисты на атамана напали!
– К головному! Не дадим атамана! – немедленно заорали в толпе. Словно крошки, отломившиеся от огромного рыхлого каравая, несколько человек кинулись к голове поезда, и тут же за ними с ревом и стрельбой в воздух потекла остальная толпа, бросая помост, где дюжий григорьевец уже успел ухватить за вороты двух рыжих девчонок…
Гаечный ключ вылетел из щели между вагонами и влепил григорьевцу между глаз. Тот качнулся, закатил глаза и принялся оседать.
– Come here, you, глупые девчонки! – Перепачканный мазутом парень высунулся между вагонами, и девчонки рванули туда, лавируя среди редеющей толпы.
– Почему это мы глупые? – хватаясь за протянутую Джереми руку, возмутилась первая рыжая.
– А чего ж тогда откликались? – захохотали наверху, и Сенька свесился с крыши вагона. Не обращая внимания, что мазут с его одежды пачкает юбки, Джереми обхватил девчонку за бедра, приподнял, давая возможность Сеньке втянуть рыжую на крышу. Вторая только презрительно фыркнула и полезла сама, оттолкнувшись от подставленного Джереми колена. Сам Джереми карабкался следом, когда наверху раздался хлесткий звук удара.
– За что?! – завопил Сенька. Голова Джереми поднялась над крышей вагона, и он видел только сапоги рыжей и край ее трепещущей на ветру юбки.
– Как вы могли, товарищ Сеня! – В голосе рыжей звенели слезы. – Вы натравили григорьевцев на здешних коммунистов!
– Тю, дурна! – обиженно удивился Сенька. – Их еще поутру расстреляли!
– Как… расстреляли? – растерялась рыжая.
– Дык пулями! От товарища Худякова[66] телеграмма пришла, что как хлопцы не к венграм, а на Херсонщину подались, так, выходит, дезертировали с революционных фронтов, вот коммунисты атамана арестовывать и явились, а их самих постреляли – да под насыпь.
– Леди! Вы собираетесь тут стоять, пока вас тоже… под насыпь? – Джереми подтолкнул ближайшую рыжую в спину.
– Ко мне давай, у меня точно искать не будут! – Сенька махнул на крышу соседнего вагона, девчонки подобрали юбки и прыгнули следом – может, не так лихо, как Сенька, но вполне уверенно. С высоты вагонов было отлично видно, как крыши тянутся и тянутся, бесконечной змеей уходя и взад и вперед. – Почитай, сорок эшелонов антантовского добра атаман с Одессы вывез! – на бегу крикнул Сенька.
У-у-у! – Из трубы стоящего на соседней линии паровоза вырвался столб черного дыма. У-у-у! – Гудение катилось от эшелона к эшелону. Мимо, сперва неспешно, а потом все ускоряя ход, пополз бронепоезд. Проплыли зачехленные орудия на открытой платформе. Вагон под ногами дернулся, Сенька побежал еще быстрее. То тут, то там так же стремительно перемещались люди, использующие крыши вагонов словно «верхние» дороги, так что на их четверку никто не обращал внимания. Поезд полз вдоль перрона: увешанный выцветшими плакатами помост, издырявленное снарядами здание станции, бегущие к своим эшелонам люди с ружьями – все потянулось назад.
– А ну геть звидси! – Из крохотного окошка под крышей опломбированного вагона высунулся бородатый григорьевец, погрозил винтовкой.
– Да ладно тебе, мимо идем! – хмыкнул Сенька, прыгая дальше. Они пробежали еще вагон, гикнув, Сенька сиганул с крыши, как с пирса в воду. Джереми невольно ахнул: Сенька уже висел на поручнях, с натугой откатывая дверцу теплушки. – Давай сюда!
Рыжие одна за другой повисли на поручнях, Сеньке только и осталось, что втащить их внутрь. Почему-то ужасно раздосадованный этим, Джереми закинул свой чемоданчик и прыгнул следом. Дверь теплушки с грохотом закрылась. Вся компания прошла в конец вагона, в отгороженный наскоро сколоченной перегородкой закуток. Под потолком покачивался керосиновый фонарь. На протянутых вдоль стен дощатых нарах спали люди, пол был завален пакетами, свертками и просто так набросанными вещами: подушками, перинами, ящиками, посудой и одеждой…
– Одной нефти с керосином атаман тридцать цистерн вывез, а уж антантовского обмундирования… Хватит армию одеть и на другую останется! – Сенька раскидывал вещи, пытаясь отрыть место на нижних нарах: на пол сыпались часы, чайные ложечки, разноцветные бусы… – Сидайте, барышни, спокойно, тут вас искать не будут! Да про вас уж и забыли – дела поважнее есть.
– Что еще он вывез? – брезгливо, как кошка лапой, подвинув сваленную на нары добычу, рыжая уселась на край.
– То его надо спрашивать, мое дело маленькое, – неожиданно насторожился Сенька. – Сами-то вы что тут делаете?
– Когда оказалось, что Григорьев ушел вовсе не на Венгрию, мы следом поехали, – хладнокровно сообщила вторая. – Вдруг бы получилось григорьевцев распропагандировать и вернуть обратно на фронт! Такое количество штыков без дела, когда фронт против Деникина еле держится!
Поезд под ними вновь дернулся – и пошел, все ускоряя ход и стуча колесами по рельсам.
– Вы надеялись вот этих вот… – Джереми сделал сложное движение кистью, охватывая пропахшую перегаром, куревом и потом теплушку, – уговорить?
– Пропагандисты в семнадцатом Петроград спасли! – возмутилась одна.
– А пропагандистов-мужчин у господ большевиков не нашлось?
– Мужчины все на фронте! Пусть мы не можем драться, как они…
– А жаль, – хмыкнула вторая рыжая, вытаскивая из-за пояса юбки пистолет.
Личико первой рыжей вспыхнуло ярким румянцем, а на губах заиграла шальная и дерзкая улыбка.
– Если бы нас расстреляли, бойцы сразу бы поняли, что никакой Григорьев не революционер, а просто их обманывает! И вернулись бы!
– Хотя лучше бы мы его пристрелили! – хмыкнула вторая, высвобождая барабан и ссыпая патроны в подол как горсть орехов.
– Вы изрядно поднаторели… на ниве революции, но не переоцениваете ли вы свои силы, мисс Эльвира? – вспомнив, как представлял ее Брайкевич, начал Джереми. – Вы человека убить сможете?
– Если надо будет. – Ее голос дрогнул, выдавая тщательно спрятанные даже от себя сомнения. – И Эльвира – она, – защелкивая патроны обратно в барабан, кивнула на сестру рыжая. – Я Альбина.
– Беляки и не знали, что их две! – хвастливо, будто сам придумал такой хитрый ход, объявил Сенька. – Одна на дело шла, а вторая под носом у немцев или у французов крутилась, вроде как и я не я, и морда не моя.
Обе сестры посмотрели на него одинаково неприязненно, явно несогласные, что у них – морда.
– И часто вам требовалось такое… алиби? – спросил Джереми.
– Только с вами. В первый и единственный раз, – улыбнулась Эльвира.
– До этого мы просто не попадались, – отрубила Альбина.
– И которая из вас чуть не пристрелила меня в душе? – хмуро спросил он.
– Не все ли равно, мистер Джереми? Мы вам обе одинаково благодарны за помощь, – проворковала Эльвира, но на щеках ее вспыхнули пятна предательского румянца. Хотя вот и Альбина зарозовелась. – Вы же тоже… не совсем тот, кем кажетесь.
– Я не агент Сиднея Рейли, сколько можно повторять!
– Я… вовсе не то имела в виду, – смутилась Эльвира. – Вы уезжали из Одессы как переводчик, а теперь как-то не похоже. – Она взглядом указала на его ящик с инструментами.
– Ах, вы об этом… Мистер Григорьев передумал вершить мировую революцию, поэтому надобность в переводчике отпала. После того как меня в очередной раз чуть не расстреляли – на сей раз сперва как агента Антанты, а потом уже как жида…
– А чего тогда говорят – англичанин? – оторвавшись от расковыривания банки французской тушенки, удивился Сенька.
– Я и есть англичанин! В эшелонах Григорьева много вооруженных людей, но острая нехватка технического персонала, и как сын инженера я был помилован. Временно. До утверждения диктатуры трудового народа, со свободой собраний, убеждений и религий, когда всякая английская жидовня станет не нужна вовсе, – явно цитируя, провозгласил Джереми.
– Мистер Джереми, а вы… всюду ходите со своими инструментами? – вкрадчиво начала Эльвира. – На бронеплатформы?
– Или в штабной вагон? – быстро добавила Альбина.
– Не выйдет у вас ничего. – Сенька проломил банку и принялся торопливо и жадно есть тушенку с ножа. – Кто вас там, одесский Ревком послал или из самой Москвы указание пришло? А, и знать не хочу! – Он кивнул Джереми на складку консервных банок под нарами, давая понять, что можно присоединяться. – Думаете, атамана пристрелите, так хлопцы и не пойдут гулять по степям? Еще как пойдут!
– Высшая военная инспекция РККА постановила, что атаман опасен и готовит заговор, – сухо отчеканила Альбина.
– Хоть с атаманом, хоть без, а кончат комиссаров! Потому как сил уже не осталось! Обещали мир, а войне конца не видать, обещали, что бар да богатеев не станет: вона бар сколько поубивали – а разве мы сытнее жить стали? Обещали помещичью землю, а не отдали – объявили, что теперь диктатура пролетариата. Нам-то какая разница, на кого за мелкую копейку батрачить: на царя или на диктатуру? Чекисты хлеб увозят, а кто не согласен – секут, как при крепости