[67], – и деловито закончил: – Бить ваше ЧК станут, и жидов с ним вместе. Жиды – они с комиссарами да чекистами – как пальцы с одной руки. – Для убедительности Сенька растопырил жирную от тушенки пятерню. – Немцев с Антантой тоже они на нас натравили, и революцию они затеяли, и гроши все у них – кто видел бедного жида?
– Жиды сговорились с комиссарами, которые воюют с немцами и Антантой, с которыми сговорились богатые жиды, у которых все деньги, которые устроили революцию, чтобы истребить всех богатых… – Джереми глядел на Сеньку как на странное насекомое.
Сенька замер, приоткрыв рот – на губе у него налип комочек тушенки. Наконец шумно сглотнул и жалобно протянул:
– Ты меня не путай! Может, я не сильно образованный, но что жиды во всем виноваты – знаю точно! Иначе ерунда получается: стараемся, стараемся – а жизнь все хужее и хужее. Непременно должен кто-то вредить! Вот и выходит: жиды! Больше некому. – Он победно поглядел на остальных: попробуй-ка возрази!
– Что ж ты тогда за товарищем Мишкой таскался? – зло процедила Альбина.
– Так то на Одессе было, – рассудительно сообщил Сенька. – А тут товарищ Григорьев атаман – как он говорит, так и ладно.
– Мы сами во всем виноваты, – твердо сказала Эльвира. – Для одних было все: и книги, и образование, и… понятие о логике… и о чести… А другие жили в такой… беспросветности, что… какая уж там честь! Мы танцевали на балах и покупали украшения, – голос ее дрогнул, и стало понятно, что балы и украшения ей нравились и она по ним скучает, – а у таких, как товарищ Надя… или вот товарищ Сенька, не было совсем ничего!
– Поэтому теперь товарищ Сенька и товарищ Надя делят то, что скопили такие, как вы, у которых было все, – насмешливо сказал Джереми. – А когда все накопленное кончится?
– Ничего не кончится! Потом еще мировая революция будет! – Сенька аж есть перестал. – Не зараз, конечно, зараз еще тут есть чего взять. А потом пойдем на помощь этим… братскому пролетариату. Заодно и буржуйчиков местных потрясем. В вашей Англичании буржуи небось на золоте едят?
– Думаю, наши пролетарии будут против, если именно вы, Сенька, станете трясти наших… буржуев. Предпочтут оставить их себе.
– Не, ну как это? Мы первые придумали излишки с буржуев брать, опять же – мы ж на помощь придем. Так что все себе – это им жирно будет! Делиться придется.
– Вместо того чтобы день за днем менять вашу… беспросветность: образование давать, права, законы… – Джереми пристально поглядел на девчонок, – вы просто показали, как убивать и грабить.
– И сколько хороших, честных, умных людей задохнулись в нашей беспросветности, пока мы день за днем, годами, а то и столетиями что-то меняли?
– А сколько таких людей умрут сейчас? Уже умерло?
Ответа на свой вопрос он не услышал – вдалеке загрохотало. Так накатывает отдаленный гром – сперва глухо, потом все отчетливей и ближе, пока не громыхнет прямо над головой так, что захочется зажмуриться и плотно закрыть уши. Раскатились, гулко дребезжа, сложенные под нарами консервные банки.
– Началось, что ли? – Поверх перегородки поднялась чья-то всклокоченная голова. – Начало-ось… – И скрылась.
Глава 16Елисаветградский разгром
Теперь уже грохотало вовсю – пушки бронепоездов вели нестройную, какую-то рассыпчатую канонаду, словно каждая стреляла сама по себе, без приказа, но палили много. В узком окошке под потолком то и дело мелькали вспышки. Поезд замедлил ход, пол под ногами судорожно дернулся, и вагон встал. Девчонки бросились к выходу, Джереми помедлил мгновение – святой Джордж, куда их несет?! – и побежал следом.
Мимо бежали григорьевцы в лохмотьях и григорьевцы в антантовском обмундировании, матросы, перепоясанные пулеметными лентами. Двое солдат в обнимку, как ребенка, несли на руках пулемет.
– Где мы? Что происходит? – прокричала Альбина.
– Елисаветград![68] – откликнулись им. – Коммунякам жару даем!
– Вы опоздали! – Джереми поймал Эльвиру за руку.
– Может, мы еще сумеем что-то сделать! – Рыжая бросилась в толпу.
По перрону зацокали копыта, и, раздвигая толпу широкой грудью, тонконогий белый конь с ссутулившимся в седле невзрачным наездником прорысил мимо. Девчонки принялись пробиваться вперед, но толпа все густела, и вскоре они увязли, как мухи в киселе.
– Товарищи! Побратимы! – Атаман Григорьев привстал в стременах. – Я, атаман Григорьев, и мой штаб головы свои положили за права трудящегося люда!
– Ва-а-а-а! – толпа ответила громким ревом.
– Для себя мы не ищем ничего!
Рев стал громче. Джереми и вцепившихся в него девчонок сжимали потные, разгоряченные тела, вскидывались стиснутые в кулаки руки, в небо вонзались штыками винтовок.
– Дайте нам поддержку – и этим спасете свое право!
– Ва-а-а!
Джереми увидел рядом Сеньку – рот его был широко раскрыт в восторженном крике, глаза выкачены…
– Вот мой приказ: в три дня мобилизуйте всех, кто способен владеть оружием, и немедленно захватывайте станции железных дорог…
– Ва-а-а-а!
– Формируйте отряды, если есть оружие – с оружием, нет оружия – с вилами, но мой приказ прошу выполнить, и победа за нами! Все остальное я сделаю сам. Через два дня возьму Харьков, Екатеринослав, Херсон, возьму Николаев и Киев!
– Ва-а-а!
Атаман вскинул над головой саблю – клинок зло сверкнул на солнце.
– Пусть живет диктатура трудового народа, пусть живут мозолистые руки крестьянина и рабочего. Долой политических спекулянтов!
– Долой коммунию! – лютым воем откликнулась толпа. – Бей жидов! – И с неистовым ревом человеческая река хлынула в город.
Винтовочные выстрелы защелкали впереди, слева, справа. Тяжелым уханьем отозвалась артиллерия бронепоезда – снаряд с ревом пронесся над головами и рванул посредине городка – темный столб пыли поднялся к небу, и вдалеке запрыгали языки пламени. Протяжно и страшно ударил церковный колокол, откликнулись колокола других церквей, тревожно вызванивая набат. Вооруженная толпа текла вниз по дороге, мимо католического костела. Словно морское чудовище вытянуло щупальце – часть толпы поползла к больнице. Оттуда раздались выстрелы и пронзительные вопли, толпа откликнулась одобрительным воем и потекла дальше, половодьем заливая замерший в ужасе город и растекаясь между домиками в зелени палисадников.
И тогда город закричал – отчаянным, предсмертным криком попавшего в волчьи зубы ягненка.
Из переулка на затопленную погромщиками площадь выскочили двое: мужчина и женщина, женщина прижимала к себе ребенка. Ударили копыта – конный григорьевец поскакал на них, вздымая саблю. Женщина метнулась обратно, таща за собой мужчину… но навстречу им уже бежали другие григорьевцы. Защелкали выстрелы, от брусчатки со звоном отлетела пуля… Они успели не много: женщина бросилась на мостовую, прикрывая собой ребенка, а мужчина упал сверху. Сверкнула сабля… григорьевиц с хаканьем тыкал клинком в обтянутую старой рубахой спину…
Эльвира отчаянно вскрикнула… и рванула через площадь туда, к убитым, к полосующему их саблей григорьевцу.
– Стой! – Джереми кинулся следом…
– Сюда! – На кирпичном заборе богатого дома плясал от нетерпения мальчишка в болтающейся мешком рубахе и сползающем на нос картузе. – Тут жиды живуть! Швидше, дяденька, пока не втеклы!
Бросив посеченных, григорьевец погнал коня к ограде…
– Ото правильные жиды! – разнесся одобрительный голос. – Не то что на той поганой Одессе! – Брезгливо переступая стройными ногами, конь нес мимо трупов сутулого низкорослого всадника, похожего на вороватого приказчика из дешевой лавчонки, – атаман Григорьев скакал по захваченному городу.
Грянул выстрел. Альбина, вскинув револьвер, замерла посреди площади… Пуля свистнула в стороне от Григорьева, атаман даже не оглянулся! Альбина снова подняла револьвер…
– Эй, девка, ты шо там робышь?! – заорали сзади.
Налетевший невесть откуда Сенька сгреб ее в охапку:
– По жидам стреляет, не видно, чи шо? – И поволок девчонку в ближайший переулок, подальше от запруженной григорьевцами площади.
– За ним! – Джереми хотел схватить Эльвиру за руку…
– Нет! Ребенок! – Она вцепилась в плечо убитого мужчины, пытаясь перевернуть тяжелое тело. Джереми дернул убитого за ноги… Из-под упавших крест-накрест тел матери и отца едва слышался почти беззвучный жалобный скулеж. Эльвира выпрямилась, держа на руках одетую в одну рубашонку девочку лет двух.
– Give her here![69] – Джереми выхватил у нее ребенка, и они кинулись в переулок, где уже скрылись Сенька с Альбиной.
Сенька оглянулся на топот ног, из-под полы тужурки выхватывая пистолет… и только хмыкнул, завидев нагоняющих их Джереми с Эльвирой и ребенком.
– Я промахнулась! – прошептала Альбина – лицо ее было белым как мел.
– Вот и радуйся, дура! – Сенька волок ее мимо домов с наглухо закрытыми ставнями и запертыми калитками. – Попала бы – хлопцы бы тебя на шматки разодрали, и нас с тобой. Скажи спасибо, что они шибко занятые были.
Из единственных распахнутых ворот неслись крики, с испуганным кудахтаньем по разоренному двору носились куры. Григорьевец волок из маленькой конюшни бьющего копытом битюга-тяжеловоза.
– Мама, мамочка! Папа!
– Пошли вон, жидята! А вы к стене, пархатые, быстро! – Защелкали затворы. Из маленького, покосившегося, но явно любовно подновляемого хозяевами домика волокли людей. Двое небогато одетых мальчишек и девчонка отчаянно кидались на десяток рыскающих по двору григорьевцев, а те пинками отшвыривали их, уколами штыков выстраивая вдоль стены двух мужчин и оборванных рыдающих женщин.
– Говори, где гроши спрятали, мразь, а то всех порешу! – заорал здоровенный григорьевец с намотанной на шею облезлой женской горжеткой. Пули зацокали о стену домика над головами несчастной семьи, осыпая побелку и выбивая осколки глины.