– Они… просто закопали золото?! Дикари! – изучая рисунок, хмыкнул знаменитый шпион.
Джереми лишь пожал плечами и принялся затягивать сидор обратно.
– Куда вы? – заметив, что юноша направляется к двери, воскликнул Рейли.
– Домой, – тихо ответил Джереми. От продажи слитка, украденного вместе с Мишкой Япончиком, еще оставалось денег ровно на билет до Лондона. Третьим классом. То есть в необычайном, в сравнении с обозами Григорьева, комфорте.
– Не спешите, Джереми! Вы… сделали невозможное! Мы и не ожидали настолько подробных сведений! Эти деньги весьма помогут империи в борьбе против большевизма, мы не допустим, чтобы русские события повторились у нас: чтобы разорялись наши имения, разрушались наши заводы, убивали наших благовоспитанных юных леди. Секретная служба его величества будет рада, если вы встанете в ее ряды в этой борьбе. С вашими талантами…
– Когда отца убили, вы предложили мне месть, и я остался в России, – перебил его Джереми. – Но для того, чтобы русские события не повторились у нас, нужно совсем другое. – И он взялся за ручку двери.
– Что вы собираетесь делать, Джереми? – догнал его вопрос.
– Для начала, если дед и впрямь будет так счастлив видеть меня, как вы говорите, заставлю его улучшить условия для рабочих на наших заводах. А потом, когда предприятия Картрайт станут принадлежать мне, начну вкладывать деньги в то, что сейчас считается рассадником большевизма: тред-юнионы, суфражистское движение, образование для рабочих… чтоб на речи большевистских агитаторов они лишь пожимали плечами, сознавая, как много могут потерять. А еще – на исследователей и изобретателей – без различия, кто они: англичане, евреи, индийцы или китайцы. И пока русские будут ценой страданий и мук восстанавливать то, что сами же и разрушили, мы пойдем дальше. И большевизм никогда не сможет победить нас, потому что мы всегда будем впереди.
– Вы плохо знаете этих людей. Они на многое способны, – тихо ответил Рейли.
– Вот уж это я понимаю отлично! – усмехнулся Джереми. – Это вы не понимаете: я хочу добра своей стране, а не зла людям, что остались там.
«Хотя бы потому, что тогда остается и надежда, что она… Элли… уцелеет», – подумала Джереми и вышел, не слушая больше, что говорит Рейли.
Эльвира приходила к нему каждую ночь, молча садилась напротив и глядела не отрываясь. Просыпался он измученный и разбитый, но уже в середине дня ловил себя на том, что ждет ночи.
– Наши индийские подданные считают, что человек проживает жизнь за жизнью, пока не исполнится все, чему суждено, – щурясь на пылающее в зените солнце над Ай-Софией, прошептал Джереми. – Может быть, они правы: в какой-нибудь следующей жизни, мисс Эльвира, у нас все и получится.
Эшелон стоял посреди степи, жаркое южное солнце накаляло крыши. Лишь в окнах прицепленного меж теплушками вагона первого класса развевались кружевные занавески, а изнутри доносилось сиплое завывание граммофона. Именно вдоль этого вагона и полз по насыпи Сенька. На негромкий свист в окошко высунулся Мишка Япончик. Лениво прищурился на солнце, зевнул и словно невзначай глянул вниз. Сенька немедленно закатился под вагон и пополз, обдирая спину о шпалы. Сверху гулко постучали, и в днище вагона распахнулся люк. Сеньку за руки втянули внутрь. Трудно дыша сквозь зубы, Сенька скорчился на обитом красным плюшем диване.
– Сенечка, вы таки больной или слегка подстреленный? – с умеренным интересом спросил Мишка, разглядывая долгожданного гостя.
– Англичанин, ссс… – прошипел Сенька, хватаясь за проступающее на боку кровавое пятно. – Хорошо стреляет…
– А вы что же?
– Черт его знает, вроде в кусты он упал, а живой или нет… – Сенька дернул плечом и снова скорчился от боли.
– Я бы с радостью послушал за ваши приключения, но время, время! – поторопил Миша.
Сенька запустил руку за пазуху, вытащив отличного качества штабную карту:
– У Махна спер, – пояснил он. – Недалеко Григорьев ваше золотишко увез, все тут закопал, как с белыми торговаться начал. – Его обкусанный ноготь уперся в карту.
– Ну и простой же вы парень, Сеня! – усмехнулся Мишка, разглядывая точку между Екатеринославом и Александровском, над которой криво и с ошибками было написано «Мишкино золотишко».
– Какой ни есть, а дело сладил, – обиделся Сенька. – Никого из тех, кто клад ховал, Григорьев в живых не оставил, да только и сам он навряд еще живой. – Сенька многозначительно подмигнул. – Иди да выкапывай!
– Боюсь, вот этого я и не смогу. – Мишка снова выглянул в окно. – Хлопцев на конях видал? – Сенька кивнул. – Вознесенский отдельный кавалерийский дивизион! И весь по Мишину душу! Хлопцы-то мои уже до Одессы повтикали, надоела им революция. Убивать меня будут, Сенька, – вздохнул он. И вытащил из-под дивана кожаный саквояж. – Мой личный! Еще в шестнадцатом году заказал! – он гордо продемонстрировал Сеньке монограмму на замочке. Саквояж открылся и Сенька затаил дыхание. Внутри, как яркие карамельки в кульке, лежали драгоценности. – Бриллианты княгини Любомирской, еще кой чего по мелочи… – встряхивая саквояж так, что драгоценные камни застучали друг о дружку, объявил Мишка и вложил карту в новехонький кожаный бювар с золотым замочком. Запер саквояж на ключ… и сунул его Сеньке. – Передашь жене, Циле… и Аде… дочке… – Голос его дрогнул. – Сумеете – выкопаете золото, нет – вам и того хватит. Отдашь Циле отсюда половину, остальное тебе, а она с тобой деньгами с моих счетов нехай поделится, скажешь – я велел. Все, беги. – Мишка снова открыл люк в полу и тычками погнал Сеньку к нему.
– Миша… Миша… – бормотал ошарашенный Сенька. – Бежим вместе!
– Я свое отбегал, – криво улыбнулся король одесских налетчиков. И уже помогая Сеньке спуститься вниз, вдруг остановился, глядя ему глаза в глаза. – Сеня, я вам доверяю, хоть вы и не еврей… Но попробуй только не передать Циле с Адой их долю… я тебя с того света достану, не будь я Мишка Япончик! – И Сенька ухнул обратно на железнодорожное полотно, кубарем скатился с насыпи и побежал, прижимая к себе саквояж. С другой стороны эшелона уже слышался топот копыт и перекликающиеся голоса. Раздался грохот, словно прикладами колотили в вагонную дверь, а потом начали стрелять: на сухие короткие выстрелы одного маузера грянул залп. Сенька нырнул в подлесок.
Брел он долго, его шатало, невыносимо хотелось пить и так же невыносимо болел бок. К вечеру добрался до опустевшей рыбачьей деревушки. Переночевал в пустом доме, спустился в подпол, а утром ушел – саквояжа при нем не было. Судя по приближающейся канонаде, деникинцы шли к деревеньке, и нести Мишкино наследство с собой было рискованно. Сенька не был даже уверен, что дойдет до Одессы – простреленный бок продолжал кровоточить.
– Здесь? – робко спросила Катька, заглядывая в лицо неожиданно посуровевшему брату.
Вадька вытащил из рюкзака завернутый в целлофановый пакет бювар перепревшей кожи, с трудом отжал прилипающий замочек и бережно вытащил отлично сохранившуюся карту.
– Точная какая! – Катька разглядывала значки на карте. – Только названия старые.
– Сейчас я программку загружу – с современной картой совместим. – Вадька щелкнул над камерой смартфона. На экране, сливаясь и словно проступая друг сквозь друга, закружились цветные картинки. Вадька медленно побрел через поле, то и дело спотыкаясь о комья земли, но не отрывая глаз от экрана.
– Осторожно! – Катька схватила брата за руку.
Вадька поднял голову – он почти упирался в старую кирпичную кладку полуразвалившейся стены. Медленно, как сомнамбула, обошел развалины…
– Здесь… – прошептал он. Перед ними тянулся то ли запущенный луг, то ли старый колхозный выгон, то ли просто пустырь. – Я пошарил в Сети – если тут то, что я думаю… – Вадькин палец уперся в корявую надпись, выведенную рукой не слишком грамотного человека. – То «Мишкино золотишко» – золотой запас Одесской конторы Государственного банка! То, что было в саквояже, по сравнению с этим – ерунда!
– Думаешь, его еще не нашли? – Катька с сомнением постучала по земле пяткой, точно надеясь на отклик.
– Не похоже, чтоб тут строили. – Вадька огляделся.
– И что мы будем делать? Выкапывать? Если это и вправду золото государственное, то… оно ж не наше, верно? Его ведь надо отдать? Там, больницу на него построить… мама говорит, с больницами у нас не очень…
– Ты в Сети сообщения о нашем кладе видела? И не увидишь, – утешил качающую головой сестру Вадька. – Как и не было ничего!
– Думаешь, этот губернатор его просто… присвоил? – вздохнула Катька и, когда брат кивнул, спросила снова: – А что тогда? Себе заберем?
– Убьют, – хмыкнул Вадька. – Думаешь, о нас вот так просто забудут? Если сразу после истории с кладом у нас вдруг появятся деньги, сразу сообразят, что мы кой-чего прихватили. – Он сунул бювар обратно в сумку. Окинул пустырь долгим взглядом – и зашагал прочь. – С Севкой надо посоветоваться: может, откупить эту землю, типа для дачи, а там посмотрим.
– Но мама-то все равно узнает про клад? Хоть на родительском собрании ей расскажут. Вот и скажем ей, что нам перепала премия за сданные государству ценности и теперь мне хватит на учебу в биологическом! – И прежде чем Вадька успел возразить, сестра небрежно взмахнула рукой. – Хотя мне все равно – придумывай что хочешь, лишь бы мама документы из твоего лицея забрала. Яровая счастлива будет – ее сестрицу обратно возьмут!
– Мелкая, сколько можно?! С чего вдруг я стану тебе помогать?
– Ну… наверное, с того, что если б тебя засунули в биологический лицей, я б тебе помогла, – тихо сказала Катька.
Вадька шумно выдохнул, будто ему врезали под дых.
– Ладно, – произнес он. – Придумаем что-нибудь. Только куда Харли девался и как нашелся, сама маме объяснять будешь! – И зашагал к поджидающему их у машины Саляму.
Вот так просто: взял и согласился?! Во дает братец! И ему, что ли, добро какое причинить в ответ? Например… не рассказывать Мурке про Лесю, любительницу «героев». Катька ехидно хмыкнула.