Симона поднялась, пошла к иллюминатору. «Это я-то не знаю, что такое счастье памяти?» – и задохнулась вдруг, потому что так вот иногда не хватало его, как в миг смерти не хватает жизни.
Было слышно, как Ираида Васильевна тяжело опустилась на стул.
– Паша – девка взрослая, – сказала она уже другим голосом. – Не Митя же, в самом деле. А вообще, странно, что не вы мне, а я вам все это говорю. Вроде бы вы должны были взять Пашу за руку да к капитану ее свести: люби, мол, покуда любится… Вы уж простите меня, Симона, только странно мне как-то, что на любовь-то вы только для себя щедрая.
Симона повернулась и вихрем вылетела в коридор. Сзади, в аккуратной маленькой каюте Ираиды Васильевны, что-то валилось и рушилось.
– Ты знаешь?.. – спросила Ада.
Симона кивнула.
– У них там три кибера, не успели еще вывести.
Все на контроле приборов. С передачей в центральную. О’Брайн включил только регенератор воздуха.
– Естественно, – сказала Симона.
Некоторое время обе они молчали, невольно прислушиваясь, словно из планетолета могли донестись какие-нибудь звуки.
– Знаешь, я много раз думала, – продолжала Ада (эти ночные бдения в центральной удивительно располагали к неторопливым беседам), – когда наша Ираида решится хоть на какой-нибудь самостоятельный шаг, на вершок выходящий за рамки инструкций. Но уж никогда не предполагала, что это может случиться по такому поводу.
– А что? – устало возразила Симона. – Все правильно. Хороший повод – счастье человеческое. А ты еще не думала, почему именно она – начальник нашей станции? Именно поэтому. Потому что она всех нас человечнее. И спокойнее. Дай нам с тобой волю – мы бы эту несчастную «Бригантину» по винтикам разнесли. А потом неизвестно кто платил бы штраф в пользу этого Себастьяна Неро. Потому что нет ничего. Это нам только хочется всяких там чудес. Приключениев.
– А ты устала, – спокойно заметила Ада.
– Ничего не устала, – фыркнула Симона. – Просто она права. Плевать надо на все инструкции и заботиться об одном: как даже самую маленькую, самую ненужненькую любовь вынянчить, вылизать, отогреть. Как слепого звереныша. И потом только любоваться, как она вырастает в могучее, прекрасное чудище.
– Чудо или чудовище? – скептически ухмыльнулась Ада.
– Чудище. Невероятное и каждый раз – доселе невиданное.
– Ерунда, – решительно заявила Ада, – вот меня занимает один вопрос: почему из пассажирского отсека в тамбурную сделан узенький люк, ровно на одного человека, а из тамбурной в грузовой отсек – широченный, как раз такой, что целый контейнер пролезет?
– Заскоки конструкторской мысли, – махнула рукой Симона и потянула к себе план расположения контейнеров в грузовом отсеке.
Над этим планом, накануне уже изученным вдоль и поперек, они и просидели до утра, до пяти часов, когда дверь в центральную неожиданно откатилась и на пороге появилась Паола. Она вошла и остановилась, потому что не ожидала встретить никого, да и не могла ожидать просто потому, что не помнила ни о чем и шла, как пьяная, шла тихонечко-тихонечко, словно то, что было, еще лежало на ее руках и губах, и это надо было не стряхнуть, уберечь… И когда увидела Симону и Аду – вдруг не расплылась, как должна была бы, в своей детской улыбке, а посмотрела на них спокойно и чуть-чуть горделиво, как равная на равных.
Все молчали, и вдруг Ада, может быть немного ошалевшая после второй бессонной ночи, спросила:
– Ну и что?
Паола некоторое время молчала, видимо соображая, о чем ее спросили, потом ответила – опять очень спокойно, без улыбки:
– Вполне современный корабль. Душно только. – И вышла, бесшумно притворив дверь.
– Ты что, обалдела? – спросила Симона.
– Обалдеешь, – ответила Ада. – Двести восемьдесят. Почти три сотни титанировых бегемотов.
– Вот именно, – задумчиво проговорила Симона, – почти три сотни. Почти. На «Первую Козырева» их будут перегружать прямо на американских «муравьев», и кто заметит, если их вдруг окажется двести восемьдесят один…
– Ну знаешь, спрятать целый контейнер – это невероятно.
– Вот это мы сейчас и проверим. Кстати, есть у нас обыкновенная рулетка? Не киберизмеритель, а просто рулетка? Чудно. Подними-ка заслонку.
Ада подождала, пока Симона наденет лиловый скафандр, поблескивающий морозной пыльцой, словно очень спелая виноградина; потом нажала молочную клавишу, и прозрачная пленка, закрывавшая трап, перекинутый на корабль, поднялась и пропустила Симону. Ада включила шлюзовую «Арамиса»: было видно, как Симона, пригнувшись, входит в черную дыру перехода.
Около девяти часов, наскоро позавтракав в своих каютах – вместе все собирались только за ужином, – экипажи таможенной станции и американского корабля сошлись в кают-компании. Все подтянутые, корректные, сдержанные. Симона, нагнувшись над межпланетным фоном, старательно настраивалась на Землю, – пусть этот джентльмен поговорит со своим Вашингтоном. Все равно в двенадцать часов придется их отпустить, и международного скандала не получится. В крайнем случае Холяев принесет извинения.
Космолетчики расположились возле двери. Может быть, разговор примет такой характер, что присутствие кого-либо, кроме капитана, будет нежелательно. Тогда легче будет встать и покинуть помещение, подав пример всем остальным. И что это вообще за глупое правило – не допускать гостей в центральную рубку?
В конце концов, такие же планетолетчики, как и мы. Хотя – какое сравнение! Мы – действительно планетолетчики, а это – так, таможенные крысы… Санти осмотрел «этих крыс». Хорошо держатся, даром что бабы. Заварили кашу, задержали разгрузку планетолета, а теперь – пожалуйста, в луже. Сейчас капитан свяжется с самим Себастьяном Неро…
«…продукцию фирмы „Синтетикал альбумин“. Мы далеки от мысли выдать нашим слушателям секрет синтеза белковых веществ; скажем больше – мы сами его не знаем. Чудодейственный катализатор, известный только самому Себастьяну Неро, этому знаменитому ученому, крупнейшему бизнесмену, выдающемуся политическому…»
Симона приглушила звук, обернулась – уж очень это противно, когда у тебя между лопатками ползает вот такой взгляд. Хотя бы ради приличия смотрел на Паолу… Ага, догадался, гад. И то хорошо.
На экране фона замелькала зеленая вспышка – сигнал того, что обе стороны вышли на связь. И тотчас же экран озарился малиновой апоплексической лысиной знаменитого ученого и крупнейшего бизнесмена, единовластного хозяина «Бригантины».
Дэниел О’Брайн вытянулся по-военному, заслонив собой остальных:
– Сэр, доверенный мне корабль задержан на таможенной станции «Арамис» без указания причин.
– Знаю, – сказал Себастьян Неро и, приблизив к экрану бесцветные глаза, медленно добавил: – Инструкции вам известны.
Экран погас.
Собственно говоря, ничего не было сказано, но тем не менее у Симоны осталось ощущение, словно американцы получили какой-то приказ, причем в такой форме, которая исключала неповиновение.
– Мне очень жаль, – поднялась Ираида Васильевна, – что из-за кратковременности связи мы не могли уточнить причину вашей задержки и мистер Неро оказался не полностью информированным. Дело в том, что мы запросили разрешение на вскрытие контейнеров с грузом здесь, на нашей станции.
Космолетчики поднялись и подошли к своему капитану.
– Имеете ли вы основания для такого требования? – спросил О’Брайн.
Симона из своего угла вставила:
– Оснований, которые мы могли бы предъявить вам здесь и сейчас, мы не имеем.
Все, как по команде, повернулись к ней.
– И все-таки вы настаиваете на вскрытии всех двухсот восьмидесяти контейнеров?
– Да, – сказала Симона и с откровенным любопытством поглядела на них снизу вверх, – но особенно интересует меня двести восемьдесят первый контейнер – тот, который лежит на полу промежуточной тамбурной камеры между грузовым и пассажирским отсеками.
Санти небрежно повел плечиком:
– В том, что эта камера пуста, мы легко убедимся, если свяжемся с ней по короткому фону.
– Короткий фон для связи с вашим кораблем находится в центральной рубке, о чем я весьма сожалею, – не вставая со своего кресла, проговорила Симона. – А то, что пол тамбурной камеры – это верхняя крышка плоского контейнера, можно доказать простым вскрытием пола.
– Я прошу немедленно послать на базу запрос на соответствующую аппаратуру для резки титанира. А пока – весьма сожалею. – Дэниел сдвинул каблуки.
Симона в ответ свесила голову набок. Но Дэниел уже не смотрел на нее, а шел к Паоле. Он остановился, не дойдя одного шага, и наклонился над ней так бережно, что все отвели глаза, и что-то очень тихо сказал ей, и она подняла к нему свою обезьянью мордочку, ничуть не похорошевшую, как почему-то всем хотелось, и с каким-то безнадежным спокойствием, потрясшим Симону, ясно, на всю комнату сказала:
– Да.
Капитан обернулся к остальным межпланетчикам, и они, не произнеся больше ни слова, вышли из кают-компании.
«Кажется, я порядочная дубина», – почти без тени сомнения подумалa Симона.
Паола легко, как-то плечами оттолкнулась от стены, неслышно пересекла комнату и исчезла за дверью, ведущей в центральную.
– Ну, Симона, ты сегодня… – Ада только головой покрутила, – фантастика на грани техники.
– Да, – согласилась та, – насчет контейнера, что в промежуточной камере, я малость перегнула. Хотя это не исключено: размеры совпадают, там, на полу, как раз поместится контейнер. Пошлю на «Первую Козырева» частное заключение – пусть еще раз проверят, прежде чем ставить «Бригантину» на перегрузку.
– Да, Симона, – сказала Ираида Васильевна, – я вам не советую показываться на глаза этой троице, когда в двенадцать за ними придет буксирная ракета. А пока…
Но Симона уже бежала к центральной, еще не сознавая, что там случилось, гонимая тем шестым чувством каждого межпланетчика, какого, может быть, объективно и не существует в природе, но которое все-таки подняло ее и бросило вслед Паоле; и в проеме распахнувшейся двери все увидели голубую фигурку, лежащую на пульте внутреннего управления, чтобы всей тяжестью тела, всей силой маленьких рук вдавить в гнездо выпуклую, словно белый камушек, клавишу перекрытия трапа.