— Все мы когда-нибудь умрём. Не бойся. Нужно только уметь красиво уйти, Артур Салмио!
Наступила жуткая тишина, и палец олигарха забалансировал на гашетке. Очевидно, Гармов делал последнее усилие нажать спуск. Внезапно тёмный, сгустившийся до тошноты воздух разорвал грохот выстрела.
— Аллах Акбар! — прозвучал рядом хриплый вопль.
Вильям Гармов, выронив пульт, с прострелянной головой опрокинулся на асфальт.
Глава 50
Словно материализовавшаяся темнота, к Гармову прыгнули из-за павильона «Глобус» спецназовцы в чёрных масках и камуфляжных костюмах. Среди них выделялся своим высоким ростом Велимир Обрадович. Клацали затворы автоматов, раздавались гортанные команды. Стрелявшим оказался вовсе не снайпер, как в первый момент подумал Артур. Выстрел из пистолета совершил спутник Вильяма — коренастый мужчина с бешеными, навыкате глазами и чёрной всклоченной бородой. Он не сопротивлялся схватившим его бойцам, но на вопросы отвечать не стал, показывая знаками, что не понимает ни немецкого, ни французского, ни английского языков, на которых к нему обращались. Попытка Велимира поговорить с мусульманином по-русски также не привела к успеху. Стрелка увели полицейские. Вероятно, это был человек Фироза, приставленный им к Гармову на случай, если олигарх чрезмерно уклонится от намеченного сценария.
Артур шагнул к Венсану. Старик устало улыбался, покачивая голевой.
— Итак, мсье Огюст, всё закончилось? Вы были правы, зло и впрямь изжило себя.
— Нам повезло — один лидер «Инсайда» победил другого. Честно говоря, я уже почти не надеялся на счастливый исход.
— Заметьте, — подхватил Велимир. — Нас спас мусульманин! Человек той веры, которая, как надеялись Фироз Акджар и Вильям Гармов, станет путеводной звездой для массы их последователей.
— Активное солнце года Дракона показало себя, но оказалось милостиво: хорошо то, что хорошо кончается, — полушутя сказал Артур. Ему никто не ответил, но дружное молчание красноречиво свидетельствовало о согласии.
Они пошли к машине. Молодой человек подхватил под руку престарелого физика, шатавшегося от пережитого волнения и бессонной ночи. У полицейского джипа к ним присоединился Велимир. У всех троих кипел в крови адреналин. Они понимали, что буквально родились вторично и хотели расслабиться, отойти от, будто по волшебству, пролетевшей мимо них смертельной угрозы.
— У меня есть предложение, господа. По случаю избавления от лап психопатов с атомной кнопкой не пропустить ли нам по хорошему бокалу кальвадоса? Раньше я был равнодушен к этому напитку, но Гармов напомнил о нём, и я подумал, что это было бы в самый раз. Паштет из гусиной печёнки и тарелка буйабеса тоже не помешают, — весело сказал учёный.
— Вы гурман, старина, — отозвался Велимир. — После пищи духовной, которой мы наглотались сполна, невредно получить пищу материальную. Пардон за тривиальность. Где бы нам осуществить ваш план?
— Я знаю неплохой ресторанчик здесь, в Мейрине. Он маленький, но уютный. Сейчас раннее утро и нам никто не помешает. Я, знаете ли, никогда не любил многолюдства. Покой и маленькая, но душевная компания — вот что нам нужно в этой жизни!
Артур только теперь заметил, что физик смешно произносит некоторые русские слова, слегка коверкая их. Его акцент загадочно колебался подобно синусоиде, то почти пропадая, то явственно заявляя о себе глубоким бархатным прононсом. Поэт и философ Салмио ни на секунду не забывал о «формуле творения», собираясь спросить о ней Венсана, и подбирал нужные слова. Но не успел. Не мешкая старик вдохновенно и не по годам бодро зашагал, почти побежал, но узкой и пустынной улочке спящего городка. Артур и Велимир Обрадович едва поспевали за ним. Когда они вошли в миниатюрный ресторан, тем не менее оказавшийся кафешантаном, Салмио со смехом сказал французу:
— Мсье Огюст, кто бы мог подумать, что терроризм так способствует аппетиту! Вы так рванули к еде, что я опасаюсь за профессиональную судьбу бармена. Вдруг он не успел сделать дополнительных оптовых закупок продовольствия?
— Велимир, Артур, располагайтесь, — не слушая никого, командовал Венсан. — Я торопился не зря. Возможно, мы даже услышим выступление моего любимого шансонье. Оно стоит того, поверьте! Садитесь, садитесь, никогда в жизни моя рука так не тянулась к бутылке. Мне далеко за восемьдесят и уже не страшно стать алкоголиком. Обжорой же я был всегда.
— Глядя на вас, старина, не скажешь, — заметил Велимир, комичным жестом изображая худобу учёного. — Впрочем, даже не надейтесь на нашу с Артуром скромность. Имейте в виду: с этой минуты пищевая промышленность Швейцарии может смело удвоить свою производительность. В доходах не потеряет.
Официант разлил по бокалам прохладный кальвадос. Выпили не чокаясь. Артур сказал:
— Мсье Огюст. Мне сдаётся, Вильям Гармов, толкая речь около павильона «Глобус», проявил вопиющую невоспитанность. Он так и не дал вам договорить о «формуле творения».
— Да, Артур. Однако его бестактность легко объяснима. Люди его породы уважают лишь те открытия, которые дают им в руки усовершенствованную по последнему слову техники дубину неандертальца. Этакая дубинка с электронной начинкой и с радиусом поражения, совпадающим с радиусом земного шара. Меньшее их, видите ли, не устраивает. В основе же мотивации собратьев Гармова и Фироза — та же древняя идея каменного века: как следует шваркнуть чудо-дубинкой по голове ближнего. Остальное для них — детали и лирические отступления. Что же касается «формулы творения» — как я уже и сказал нашему, ныне покойному, злейшему другу, это принцип Гейзенберга. Всё очень просто! — с озорным огоньком в глазах говорил Венсан.
— По принцип неопределённости Гейзенберга давно известен науке. Я не физик, а философ от физики, поэтому точное определение дать не возьмусь. В самых общих чертах принцип неопределенностей означает, что невозможно с одинаковой степенью точности определить координату элементарной частицы и её импульс. Иными словами, если мы знаем, где находится электрон или протон, то есть знаем его координаты, то не сможем точно указать, куда он будет в дальнейшем двигаться. Если же, наоборот, мы знаем направление движения, знаем импульс, то затруднимся с определением координаты. Отсюда и слово «неопределенность».
— Вкратце все верно, — ответил француз, чертя что-то на огрызке листка, вырванного из блокнота. — Вот он, — закончив, ученый повернул лист к Артуру и Велимиру. Взглянув на лист, молодой ученый увидел формулу и комментарии к ней:
Где Δx — неточность координаты, Δp — неточность импульса, ħ — рационализированная постоянная Планка, равная примерно 6,582 х 10-16 эВ/с
— Под эВ/с скрывается обычное сокращение, обозначающее электрон-вольт на секунду, что в данном случае для нас не столь существенно. Вообще пояснения к формуле достаточно приблизительные. Я не вдаюсь в подробности, — добавил Венсан. — Из формулы ясно, что правая её часть есть величина очень маленькая, но постоянная. Она не меняется. Поэтому, если Δx становится больше, то Δp, соответственно, меньше. И наоборот, разумеется. Причём, помимо знаменитого принципа Гейзенберга, существует его менее известная в широких слоях населения экстраполяция на другие физические соотношения, например, на связь между энергией и временем. Это расширение закона соотношения неопределенностей имеет название принцип Робертсона-Шрёдингера, или обобщённый принцип неопределённости. Записывается он в целом аналогично принципу Гейзенберга.
— До чего всё туманно в вашей теоретической физике! — вмешался Велимир, сделав паузу в поглощении марсельской ухи. — Если теория, то — относительности, если принцип, то — неопределённости. Вам, физикам, явно не хватает конкретики.
— На то они и теоретики, — смеясь, добавил Артур. — На сей счёт у меня есть стихотворение.
— Я и забыл, что ты у нас поэт, — с набитым ртом пробубнил югослав. — Просим, просим!
Артур манерно откашлялся и с чувством продекламировал:
Поэзия и физика едины,
И в их симметрии гармонии исток,
Числом и словом пишутся картины,
Полотна жизни, где волхвует рок.[39]
Венсан снисходительно усмехнулся.
— В том-то и дело, что основа нашего мироздания противоречива. Теория относительности описывает на физическом уровне самые глобальные, так сказать космические, процессы. Квантовая же механика, где важнейшую роль играет принцип неопределённости, занимается описанием процессов на микроуровне. Тех, что не видны ни в какой микроскоп. И что самое интересное — концы круга сходятся. Как глобальные события галактического масштаба, так и мир атомов и элементарных частиц демонстрируют внутреннюю нестабильность, несбалансированность. Те самые, ненавидимые вами, Велимир, относительность и неопределенность. Всё же отметим: большое начинается с малого, а не наоборот. Вселенная, в конечном счете, состоит из элементарных частиц. Открытие вашего дяди, Артур, состоит в том, что он сумел найти новую революционную интерпретацию принципа неопределённости, позволившую ему получить путём расчётов удивительно малый необходимый объём урана для создания электромагнитной супербомбы. Я думаю, что он использовал малоизвестные идеи Никола Тесла об электромагнитном поле, доставленные ему советской разведкой, и математические выкладки из собственной интерпретации принципа неопределенности. Гармов схематично обрисовал эту инженерную находку Александра Покрова: электромагнитное поле сжимается посредством взрывного действия сверхмалого уранового ядерного заряда. Как результат: недостижимая ранее мощность электромагнитного потока, но без механического разрушения окружающей среды. Вы, возможно, будете разочарованы, но, видимо, Гармов унёс с собой в могилу чертежи супербомбы. Вернее, тот ключ — изюминку конструкции, обеспечивающий функционирование микрообъёма уранового запала. Но нет нужды переживать — на Земле и без того чересчур много разнообразнейшего оружия. Потому и завещал физик Александр Покров чертёж электромагнитной супербомбы будущим поколениям, а не современникам, надеясь, что наши потомки сумеют избежать политических конфликтов. К сожалению, это время ещё не пришло, человечество не победило собственные предрассудки, вражду и геополитические проблемы. Поэтому утрата схемы электромагнитного супероружия не должна огорчать нас. Тем более что теоретическая идея, названная мной и Александром Покровым в переписке «формулой творения», жива. И это не просто дезинформаторский приём советских спецслужб. Эта дефиниция отличается многогранностью.