униатской церкви, подчиненной Ватикану, он за это короткое время не подыщет суженую, на всю жизнь оставаться ему одиноким, неженатым попом— целебсом. Правда, поповен, желающих выйти замуж, в деканате было немало, но Роману приглянулась именно Иванна.
Иванна не выдержала натиска и к концу летних каникул дала согласие стать женой Гереты. Но тут случилось непредвиденное: первого сентября 1939 года гитлеровские танки и самолеты рванулись на Польшу.
Перемахнув через Сан, они уже дошли до окраин Львова, когда с востока, ломая старые кордоны, на помощь западным украинцам и белорусам двинулась Красная Армия и ее танки. Немцы вынуждены были попятиться за Буг и Сан. Большую часть древнего Перемыш-ля заняли советские войска, и Иванна с подругами ездила из Тулиголов встречать освободителей.
Там-то, в Перемышле, на митинге услышала она, что во Львове открывается новый украинский университет, куда широко открыт доступ молодежи. Услышала Иванна эту весть и тут же, на почтамте, написала заявление во Львов. Она писала, как отказывали ей раньше, сообщала, что, думая подать заявление и на следующий год, оставила в делах университета имени Яна Казимира свои документы: метрику и удостоверение об окончании гимназии с золотой медалью,— просила на этот раз, коль скоро «университет открыт для народа», отнестись к ее просьбе внимательно. Впервые наклеила Иванна на конверт две марки с изображением Ленина, впервые получила она квитанцию на украинском языке.
Письмо из Львова
О своих планах Иванна не сказала дома ни отцу, ни встревоженному приходом советских войск Роману Гере-те. Даже своей близкой подружке Юле Цимбалистой не сказала. Вдруг откажут? Нового отказа ей уже не вытерпеть. Да и Герета при случае сможет попрекнуть. Скажет: «Куды, дивча, полизло!»
Велика же была ее радость! Спустя две недели, когда она перебегала по узкой кладочке быструю горную речку, перед ней возник, хитро щуря глаза, сельский письмоносец Хома.
— Танцуйте, пани Иванна! — письмоносец прятал за спиной жилистую руку.
— С какой стати?
— Говорю — танцуйте! — продолжал Хома, размахивая письмом.— Танцуйте же!
Иванна, ловко подпрыгнув, вырвала из рук почтальона конверт с типографским штампом: «Львiвський Державний універсітет iмени Iвана Франка». Осторожно разорвала конверт и прочла письмо. Потом неожиданно поцеловала в жесткие, прокуренные усы старого Хому и помчалась в приходство.
На погосте возле церкви, как и всегда по вечерам, собралась празднично одетая молодежь. Хлопцы разгуливали в гуцульских кептариках — разлетайках, отороченных мехом, девчата толпились группками в пестрых, расшитых разноцветными нитками, тяжелых плахтах.
Отец Теодозий, закончив вечерню, спускался по деревянным ступенькам. Иванна подбежала к нему и, обняв, воскликнула:
— Поздравь меня, таточку! У меня такая радость!
— Что случилось, доню?
— В университет меня приняли, тату! Боже, как я рада! Как мечтала об этом, как молилась долгими ночами, сколько слез пролила! И вот теперь бог услышал моя молитвы.
Однако, не в пример дочери, старый священник не склонен был разделять ее радость. Разглядывая уведомление, он протянул:
— Покинуть меня собираешься? А как же свадьба?
— Какая может быть свадьба, когда я теперь студентка? Ты же сам так хотел этого! Что лучше — киснуть всю жизнь в приходстве в глухом селе, стирать мужу и детям белье и сутаны или стать ученой? Разве бы ты надел- эту реверенду, если бы тебе в молодости удалось получить светское образование?
— Не будем вспоминать об этом,— оборвал дочь Ставничий.— Оставить меня одного!
— Какие глупости! Скоро пойдут пригородные поезда. Три часа — и я здесь. Подумаешь! Все воскресенье здесь. И татусю сможет приезжать ко мне во Львов. Ты же сам хотел, чтобы я училась в университете!
— Но теперь другие времена! — осторожно сказал отец Теодозий, подумав про себя: «Кто знает, какие порядки в этом безбожном университете?»
— Хорошие времена настали, татусю, як мне так быстро ответили! — весело и убежденно сказала Иванна, ища глазами, с кем бы еще поделиться этой новостью.— Мы еще поговорим об этом!
И бросилась к подруге, невысокой блондинке в вышитой украинской блузке.
— Юльця! — запыхавшись, проговорила она.— Ну, бачишь, Юльця? Есть правда на земле! — И протянула письмо.
Юлька читала уведомление, а из-за ее спины вглядывался в текст высокий хлопец в зеленой тирольской шляпе с щеголеватым фазаньим перышком.
— Видишь, видишь? Я же говорила тебе — все изменится. А ты все ныла: «Не доведется мне больше учиться. Буду обычной попадьей...» — сказала Юля.
— Ты была права, Юльця, дорогая моя курносая подруга,— целуя девушку, говорила Иванна.— Все меняется на глазах.
— Разрешите и мне поздравить вас, Иванна,— сказал парень в зеленой шляпе.— Меня зовут Щирба. Грицько Щирба. Я живу в Нижних Перетоках и вас знаю с виду. Это вы верно сказали — все меняется на глазах. Моего батька за коммуну в дрогобычской тюрьме гноили, а сейчас вот меня, селянского сына, во Львовскую политехнику приняли. Буду учиться в Дублянах, на агрономическом факультете...
Всё рушится
Внезапное письмо из Львова разрушило все надежды Романа Гереты на такое, казалось бы, уже близкое обручение с Иванной.
— Извините, Ромцю,— сказала она ему просто,—беру свое слово обратно. Не могу я выйти за вас замуж и не хочу ставить вас в смешное положение. Попадянка — студентка советского университета! Да засмеют меня все товарки. И не огорчайтесь. Пробачьте меня! Не на мне одной свет клином сошелся. Маетэ час подыскать себе до рукоположения добрую невесту. Вы будете с ней счастливы, а я пойду своей дорогой, той, о которой мечтала.
Все это было жестоко и никак не устраивало Герету. Он уже сообщил друзьям по семинарии о своей избраннице. Как же он будет выглядеть теперь в глазах митрополита и председателя консистории, ее генеральных викариев, когда расскажет, что Иванна Ставничая, как говорят в народе, «поднесла ему гарбуза» — отказалась выйти замуж!
«Какой,— скажут они на одном из ближайших тайных заседаний,— из этого Гереты будет священник, как он может держать в руках свою паству, если какая-то девчонка пошла наперекор его воле и он не сумел ее уберечь от тлетворного влияния безбожной власти?»
«Нет! Нет! Нет! — сказал он мысленно себе.— Не бывать тому! Иванна во что бы то ни стало должна стать моей женой».
И решил действовать тайными, ему одному известными способами, чтобы прямым напором не вызвать у Иванны протеста, а быть может, и ненависти.
— Ну что же, на то воля божия,— он смиренно наклонил голову с волнистыми, цвета вороньего крыла волосами.— Насильно мил не будешь. Раз пани Иванна решила променять супружеский союз со мной на учение в большевистском университете, я схожу с вашего пути. А другие невесты меня не интересуют. Я сохраню любовь к вам, пани Иванна, в своем сердце и посвящу себя только служению богу, навсегда останусь безженным.
— Не надо этого делать, Ромцю,— чуть не плача, сказала Иванна.— Поезжайте в Перемышль, сколько там в епархиальном училище красивых и умных попадянок, из них будут хорошие хозяйки и верные жены. Ну, наконец, вы можете подыскать себе невесту из светской среды. Хотя бы в том же самом Львове.
— Не уговаривайте меня, милая Иванна. Лишь в служении богу, запрятав глубоко в душу любовь к единственной на земле девушке, могущей быть моей избранницей, я смогу найти себе утешение и отраду. И пусть вас отныне не волнует моя судьба.
Так говорил Роман Герета, а в его голове лихорадочно созревал точный, рассчитанный до мельчайших подробностей план, которому мог позавидовать самый искушенный иезуит.
Действовать!
Спустя неделю переодетый в штатское Герета сидел за столиком львовского ресторана «Атлас» на площади Рынок и медленно пил из высокого бокала прозрачное и пенистое пиво.
Герета не зря выбрал именно это место и дневной час для тайной встречи с тем, кто мог изменить его судьбу и спасти будущее благополучие. На плечи Гереты был небрежно накинут светло-синий пиджак из английского твида. Светло-серые брюки, сшитые у модного портного, были не так широки, как у многих приезжих с востока, а его спортивную грудь обтягивала белая шелковая рубашка «апашка». И никто не смог бы узнать в этом франте, мирно посасывающем пиво, богослова, решившего посвятить себя служению всевышнему.
Тот, кого он ждал, его старый школьный товарищ еще по частной украинской гимназии Кукурудзов, Дмитро Каблак, коренастый, широкоплечий парень лет двадцати пяти, вошел шумно, размашистыми шагами обогнул пустые столики и, протягивая Герете волосатую, загорелую, сильную руку, сказал:
— Сервус, Ромцю!
— Сервус,— ответил Герета и придвинул Каблаку полированную табуретку.
— Случилось что-нибудь, Ромцю? — спросил Каблак.
Спиной к друзьям у пианино сидел музыкант, француз
Эмиль Леже. Он тихонько наигрывал знакомые мелодии львовских песенок: «Есть у меня гитара, купленная во Львове», «Володя», «Я условился с ней ровно в десять». В этой «связке», или, как говорили поляки, «вёнзанке», музыкальных мелодий одна сменяла другую.
Тихо, поглядывая, не подслушивает ли музыкант, Герета рассказал, как Иванна «поднесла ему гарбуза».
— Ну, хорошо, а я-то здесь при чем? — не понимая, в чем дело, спросил Каблак и знаком показал появившемуся в дверях официанту, чтобы тот принес и ему пива.— Я тебе давно говорил — ищи себе невесту не в Ту-лиголовах, а здесь, во Львове. Нужно было тебе связываться с этой тулиголовской квочкой!
— Она хорошая девушка, но очень упрямая,— возразил Герета.— И только ты один можешь мне помочь. Мы с тобой старые побратимы, не один год в организации,— тут голос Гереты перешел на трудно уловимый шепот.— Ты, как секретарь приемной комиссии университета, должен отказать Иванне в приеме.
— Ведь она уже зачислена! На что же я сошлюсь?
— А это уж твоя справа! Сошлись на распоряжение ректора, на социальное происхождение... Да, да! — оживился Герета, радуясь быстро найденному решению.— Это ход! Ты ей отказываешь как дочери священника, ссылаешься на то, что ее отец нетрудовой элемент.