Теория Дюркгейма несет в себе элементы, которые в момент ее формулирования оказались не очень замеченными. Сегодня можно переформулировать ее в терминах лакановской теории воображаемого. Механическое единство патриархально-клановой семьи организуется вокруг imago. Это imago тотема или отца, патриарха. Оно как бы определяет единообразие поведения всех членов сообщества. Здесь происходит именно то, что описывал Бурдье. Образ идеальной женщины, возникающий в определенном поле символических и экономических обменов, проецируется на всех женщин сообщества, которые интериоризируют его и начинают вести себя единообразно в соответствии с этим imago.
Точно так описывал Фрейд принцип массового поведения, в основе которого лежит все та же идентификация с образом:
…идентификация заняла место выбора объекта, а выбор объекта регрессировал к идентификации. <…> Я перенимает свойства объекта. Примечательно, что при этих идентификациях Я копирует то нелюбимого, то любимого человека. Нам должно также броситься в глаза, что в обоих случаях идентификация является частичной, в высшей степени ограниченной, заимствуется только одна-единственная черта человека-объекта»[380].
При переходе к нуклеарной семье, по наблюдению Дюркгейма, роль отцовского imago постепенно сходит на нет. Отношения теперь строятся не на механическом воспроизводстве одного и того же, идентификации с неким «идеалом-Я», как говорил Фрейд, но на сложной органической связи людей, составляющих некую единую структуру.
ГЛАВА 15. IMAGO И ДАР — ОБРАЗ И СТРУКТУРАЛАКАН И ЛЕВИ-СТРОСС
Вернемся к эссе Лакана 1938 года. Согласно Маркосу Зафиропулосу[381], это эссе было написано под влиянием «Супружеской семьи» Дюркгейма, которого он прямо упоминает в тексте. Лакан пытается описать историю становления психики, как она отражается в трех комплексах, по-своему кристаллизующих в себе (придающих форму) определенную систему социальных и семейных отношений. В этих комплексах фиксируются различные этапы развития семьи. Комплексы — это и этапы формирования личности. Вот как пишет Лакан о комплексах:
Комплекс в действительности связывает в устойчивой форме совокупность реакций, которые могут относиться к любым органическим функциям, начиная с эмоций до формирования отношения к объекту. Комплекс определяется тем, что он воспроизводит некоторую окружающую действительность и связан с удвоением[382].
В каком-то смысле комплекс подобен «полю». Удвоение соотносит комплекс с неким образом, который закрепляет воспроизводимость и единство его структуры и связан с «бессознательной репрезентацией, получающей название imago»[383]. Стабильность комплексов целиком опирается на их связь с устойчивыми образами — imago. Символические «поля» Бурдье, как я говорил, тоже склонны автономизироваться, соотнося себя с символом-образом.
Лакан выделяет три стадии становления Я. Первая, наиболее архаическая, фиксируется в «комплексе отлучения» (le complexe du sevrage). Этот первый этапный комплекс целиком разворачивается под знаком imago матери и связан с отлучением от материнской груди. В его основе лежат еще биологические отношения с матерью. Вторая стадия закреплена в «комплексе вторжения» (le complexe de l’ intrusion), он связан с imago брата и выражает отношение детской ревности. Брат — это архаическая модель Я. И наконец, третья стадия кристаллизована в знаменитом эдиповом комплексе, который разворачивается под знаком образа отца и связан с дюркгеймовской «супружеской семьей». Современная реальность и современная личность фиксируются именно в этом комплексе, который Лакан, следуя дюркгеймовской идее ослабления власти отца, считал исчезающим. Психоаналитик даже связал повышенную невротизацию современности с этим ослаблением образа отца, а экономические и политические катастрофы современности — с кризисом этого imago, который перестает генерировать авторитетные фигуры политиков и ведет к тоталитаризму, подменяющему фигуру отца властью государства (вполне в духе Дюркгейма).
Я не буду описывать смысл каждого комплекса и то, как он вписывается в разные стадии развития психики. Остановлюсь лишь на том аспекте, который меня в данном случае интересует и который в менее отрефлексированной форме обнаруживается в теории символического насилия Бурдье. Лакан пишет о смене стадий и их кристаллизации в комплексах как о процессе постепенного складывания единства Я и единства реальности, которая на ранних стадиях «фрагментирована» и не собрана воедино. Оператором такой унификации оказывается человеческое тело, чье единство будет, как напишет Лакан в иной работе, задаваться отражением в зеркале. Тело и Я, как и внешний мир, первоначально не собраны воедино, так как являются ареной множества противоречивых влечений. Imago двойника выступает как образ, позволяющий фантазматическую унификацию мира и субъекта:
Тенденция к восстановлению утраченного единства себя с самого начала оказывается в центре сознания. Она является энергетическим источником его психологического развития, развития, чья структура определена господством зрительных функций. В то время как поиск своего аффективного единства производит в субъекте те формы, в которых он представляет свою идентичность, наиболее интуитивная его форма на этой стадии дана в виде зеркального образа. Субъект видит в ней то ментальное единство, которое ему присуще. Он признает в качестве идеала imago двойника[384].
Imago оказывается теперь тем центром, вокруг которого индивид способен построить сферу мира как отражения себя и обрести цельность в образе этой сферы.
Как видно из сказанного, ядерный смысл комплекса — восстановление Я из руин неорганизованной хаотической первичности. Весь этот процесс напоминает реставрацию зданий, утративших в руинах свой единый образ, который реставратор создает по картинке или чертежу. Но эта модель первичной идентичности целиком исчерпывается тавтологией, зеркальной связью ребенка с идеалом некоего imago. Модель эта полностью сводится к нарциссическому самоудвоению. Возникающий в результате мир не разомкнут на Другого, целиком закапсулирован и потому не может знать желания. «Восприятия деятельности другого недостаточно для того, чтобы прорвать аффективную изоляцию субъекта <…>, оно вызывает у субъекта лишь сходные эмоции и позы…»[385] Субъект не отличает себя от другого, вернее — от его образа. Эта изоляция нарциссического субъекта разрывается вторжением imago брата, который перестает смешиваться с ним самим и открывает дорогу ревности.
Третья эдипова стадия еще больше усложняет ситуацию и завершает раннее формирование субъекта. Кризис эдипова комплекса, построенного на отношении к imago отца, разрешается в усложнении удвоений. Образ отца порождает две инстанции — вытеснения, которое производит сверх-я, и сублимации, которая связана с идеалом-я. Вытеснение производится невозможностью удовлетворить сексуальное влечение к матери, которому препятствует отец. Отсюда агрессивность по отношению к отцу, но и сопутствующее ей вытеснение этого влечения и агрессии. С другой стороны, сублимация идеализирует отца и провоцирует сильную с ним идентификацию. Imago отца производит два противоречивых двойника, через которых конституируются структура субъектности и ее отношение к реальности:
Комплекс выступает как ось, задающая эволюцию сексуальности, проецируемую на конституирование реальности. Эти два плана расходятся в разных направлениях, когда речь идет о вытеснении сексуальности и сублимации реальности, но они должны быть интегрированы в более строгую концепцию структурных отношений…[386]
Антиномическая комбинация двойников в рамках единого imago и позволяет создать сложную структуру отношений субъекта и мира. Именно поэтому современное ослабление фигуры отца создает вторичный кризис реальности и субъектности и порождает эпоху неврозов. Происходит своего рода возвращение на самую раннюю стадию развития. Лакан пишет о том, что эдипов комплекс «детерминирует конденсацию реальности в чувство жизни, он также является моментом сублимации, которая открывает у человека незаинтересованное расширение этой реальности»[387].
Модель, придуманная молодым Лаканом, гораздо сложнее и интереснее той, что предложил Бурдье. Она строится вокруг напряженной антиномии, а не общепринятого символического примирения конфликта. При этом комплекс, складывающийся под знаком единого образа, фигуры, воображаемого гештальта, помогает Лакану нащупать некий магический кристалл, в котором субъект и реальность соединяются в нерасчленимое единство. Комплекс у раннего Лакана очень напоминает мне то, что Мосс назвал тотальным фактом. Мосс писал о дарах и процессе обмена:
Все изученные нами факты являются, если позволено так выразиться, тотальными или, если угодно (но нам меньше нравится это слово), общими социальными фактами, в том смысле, что в одних случаях они приводят в движение общество в целом и все его институты (потлач, сталкивающиеся кланы, посещающие друг друга племена и т. д.), а в других лишь большое число институтов, в частности, когда обмен и договоры касаются в основном индивидов. Все эти явления суть одновременно явления юридические, экономические, религиозные и даже эстетические, морфологические и т. д. Они являются юридическими и относятся к частному и публичному праву, к организованной и диффузной морали. Они строго обязательны или же просто одобряются или порицаются. Они бывают одновременно политическими и семейными и вызывают интерес социальных классов так же, как и кланов и семей. Они являются религиозными, относятся к религии в узком смысле, а также к магии, анимизму и диффузному религиозному сознанию