а сочилась розовая слюна. На огромной спине, прикрытой полотном гимнастерки, виднелись три узких черных прорехи, толчками выталкивающие кровь.
В душе Коряги не дрогнула ни одна струна. Он встал, отобрал нож у остолбеневшего Федора. Произнес сквозь зубы, вытирая лезвие о галифе мертвеца:
– Для всех, запомни: он хотел убить тебя, а я тебя защитил… Нож мой, всяк знает… – Переведя взор на Булаву, остекленело уставившегося в бесконечность, устало продолжил: – Теперь выход один: двигать отсюда на всех парусах. Эта свора нас рано или поздно разорвет своим количеством. Без договора с ней чечена мы в бетон не упрячем. А договора не будет. В тюрягу тоже не собираюсь, она никуда не уйдет. В общем, пора в отрыв, кореш. Извини, но так вышло.
– Да, так вышло, – эхом откликнулся Федор.
Коряга, обернувшись, посмотрел на него, и в глазах его появился какой-то странный свет. Федор понял, что это свет уважения.
Внезапно Коряга обнял его и прижал к себе.
– Друг, – сказал он. – Я думал, что я сильный, но сильным я стал недавно. Ты и Господь, вы оба помогли мне в этом.
– Но как же мы будем жить дальше?
– Жить дальше? Да мы теперь только начинаем жить!
Они вышли под палящее степное солнце, сразу же наткнувшись на шеренгу стоящих плечо к плечу «стариков». Посередине шеренги, чуть выдвинувшись из нее, стоял дочерна загоревший Руслан, – ближайший друган Булавы, прожигая вышедших ему навстречу Корягу и Федора взглядом черных, залитых ненавистью глаз.
Коряга же, как ни в чем не бывало, вразвалочку подошел к нему, приветливо улыбаясь. Сказал, игриво склонив набок голову:
– Привет от Булавы… – И тут же косо и быстро провел рукой над небрежно обвисшим ремнем чеченца с согнутой латунной пряжкой.
Доселе невидимый, прижатый к тыльной стороне руки нож, рассек гимнастерку, брюшину, и наружу, к ужасу окружающих, нехотя и тяжко выпала фиолетовая груда кишков мало что соображавшего кавказца, тупо и непонимающе глядевшего на вылезшую из него наружу нелепую несообразность. В следующий миг шеренга распалась, а Руслан, подвывая, начал судорожно и безуспешно запихивать обратно свои бесценные внутренности.
Солдатики, одинаково дернув головами, как марионетки, отпрянули, а затем дали откровенного деру по закоулкам стройки. Шофер из гражданских, разгружавший полуторку со швеллером, широко раскрытыми, остановившимися глазами созерцал дикую картину невиданной прежде армейской стычки. Прилипшая к нижней губе папироска свисала к его щетинистому подбородку, обжигая его, но боли он, видимо, за страхом своим не чувствовал, тем паче, с ножом наперевес, все так же снисходительно улыбаясь, Коряга направлялся к нему. Федя следовал за товарищем, как сомнамбула.
Ему казалось, будто они прошли сквозь невидимую прозрачную стену, попав в какой-то иллюзорный в своем кошмаре мир, абсолютно и пугающе незнакомый. Он леденел в сознании того, что несколько уже канувших в никуда мгновений полностью искорежили его жизнь.
Коряга приставил нож к шее шофера. Сказал бесцветным голосом:
– Разделся до трусов, товарищ. Все понятно?
В ответ часто и мелко затряслась белокурая, выцветшая на зное шевелюра.
– Теперь… Деньги, ключи от колымаги…
Шофер, казалось, проглотивший окурок, стучал зубами и раздевался с такой быстротой, будто в одежду его залезла гадюка.
Через считанные минуты машина, окутанная клубами пыли, уже катила ровным степным проселком.
– Одежда – для тебя, – кивнув на ком шоферского барахла, сказал Коряга Феде, старающемуся изо всех сил удержаться на грани сознания. – Мой размерчик хрен сразу отыщешь. Только штаны проверь, не напустил ли он в них… Уж очень испугался товарищ…
– И куда мы теперь? – простонал Федя.
– На волю, – пожал огромными плечами Коряга. Он довольно уверенно чувствовал себя за рулем, хотя порой машина рискованно повиливала и дергалась строптиво и огорчительно от резко отпущенной педали сцепления. – Погуляем, сколько Бог даст… А то, знаешь, давай к сеструхе моей рванем, я знаю, как добраться… Тачку сменим, прибарахлимся… – Он раскрыл кошелек шофера, брезгливо встряхнул звякнувшую в нем мелочь. – Да, не разгуляешься… – молвил огорченно.
– Найдут нас у сеструхи твоей, – буркнул Федор.
– Ну уж! – сказал Коряга. – Она дом родительский продала и к тетке съехала в глушь, там и прописки-то никакой. Тетка с год назад как окочурилась, одна девка на хозяйстве…
– Любишь сестру? – тупо спросил Федор.
– А-а как же! – широко и весело улыбнулся Коряга. – Мы с ней через многое прошли… Надежная девка, стойкая. Мы с ней росли без присмотра и без ухода, но зато вольготно, как волосы на известном месте. Естественно, хватало и всякого дерьма вокруг. Маманя пила, пока в ушах не забулькает, а папаша, попадись ему под пьяную руку, тренировался на нас, словно боксер на грушах. Только мы навострились смываться во время его кризисов, и наши порции люлей доставались мамане. Мне было четырнадцать лет, когда пришлось ее защитить и дать этому уроду кувалдой в лоб. На этом наша семейка распалась. Произошел это… демографический взрыв. Прокурор так сказал, я запомнил. Родитель откинул копыта в больничке, кувалда была – о-го-го! Меня – на малолетку, а маман через полгода закопали из-за проблем с циррозом. Оттянул я срок, вернулся к сестренке, дом за ней остался, потом за драку условный дали, а после – в армию, значит… – Он присмотрелся внимательно вдаль, обронил: – Интересная закавыка нарисовалась…
Федор, следуя его взгляду, узрел вдалеке, на пустынной обочине какое-то неясное пестрое пятно, постепенно, с приближением к нему машины, обретающее формы ярко-желтого мотоцикла с аспидно-черными ручками руля и восседавшего на багажнике его коляски беспечного милиционера в синей униформе, лениво поднимающего вверх полосатый повелительный жезл.
– Видишь, – сказал Коряга в очередной раз окаменевшему от страха Федору, – как у нас все хорошо сегодня получается, прет масть…
Грузовик, притормаживая, стал останавливаться. Истомленный зноем милиционер, так и не поменявший позы, лишь отложил жезл на брезент коляски, отвернув в сторону лицо, и тут Коряга вдавил педаль газа в пол, машина ринулась вперед и, опрокинув хлипкое препятствие, остановилась.
Федор закрыл глаза. Окружившая его багровая мгла не принесла, однако, желаемого спасения от кошмара: из нее доносились какие-то звуки, среди которых отчетливо различился долгий и тягостный стон…
Милиционер! Они убили его! Убили!
Казалось, прошла вечность очередного отупелого ужаса, когда в кабину забрался Коряга, хлопнул дверью, доложил, осторожно и деликатно кашлянув:
– Теперь все в порядке. Имеем ТТ, рублики, колечко золотое…
– А этот… – выдавил из себя Федя вопрос без интонации, на интонацию не хватило сил.
– Оклемается, шок… Ну, с ногой что-то… Придавил его, видать… Но за отменную службу медали, ясное дело, ему уже не получить… Тем более, – тряхнул перед носом Федора потертым пистолетом, – утрата пушки – дело високосное…
Через час столь же непринужденно и хладнокровно Коряга ткнул бампером попутно тащившуюся по дороге «Победу» с государственным номером и тут же вышел навстречу двум тучным гражданским типам в просторных пиджаках, шляпах в сеточку и мешковатых брюках, выскочившим из автомобиля с перекошенными от ярости лунообразными чиновными физиономиями.
ТТ мгновенно укротил начальственный гнев, готовый ушатами выплеснуться на балбеса-работягу, на поверку оказавшегося дюжим расхристанным солдатом, держащим в огромной лапе, обляпанной коростой явно чужой крови, несущую смерть сталь.
Через считанные минуты двое голых брюхатых мужчин, облаченных в трусы, носки и тропические шляпы «с вентиляцией», блестя изумленно стеклами интеллигентных очков, провожали скрывающуюся за горизонтом «Победу», уносившую их одежду, деньги, свертки с едой и бутылки с минералкой. Теперь в их распоряжении имелся только грузовик, скромно посверкивающий темно-зеленой защитной краской на полуденном пекле, только одно из колес грузовика было прострелено, ибо, сочетая полезное с приятным, Коряга проверил боеспособность трофейного оружия, одновременно исключив оперативную возможность погони с использованием покинутой им полуторки.
– Солдат, человек, лишенный всего, но способный на многое, – нарушая возникшую паузу, высказался Коряга оптимистичным тоном.
– И куда мы теперь? – вопросил Федор.
– Пока идут разные тары-бары, – ответил Коряга, – доберемся до ближайшего полустанка и рванем куда-нибудь наискосок… Потом соскочим где понравится и попетляем прерией до следующего транспортного средства, торопиться нам некуда.
– А где спать будем?
– Конечно, мы найдем ночлег, – согласился Коряга. – Ночью в этой жестяной банке мы напердим так, что сдохнем от духоты и сероводорода. Хотя и это намного лучше, чем спать и срать в открытой степи и простужаться, чтобы все время текло из носа…
С высоты палило немилосердное солнце. Тонкие робкие облака истлевали в знойном жаре, струившемся с неба. Вокруг расстилалась бескрайняя равнина табачного цвета, изредка вспыхивающая всполохами кварца. Порой они обгоняли медленно ползущий трактор. Случалось им проезжать мимо крошечных глинобитных поселений с чахлыми деревцами и сколоченными из кривых серых досок сараями.
Не отрываясь от руля, Коряга ознакомился с конфискованными документами ограбленных «шляп», зачитал:
– Командировочное… Попугаев Филимон Архипович, уполномоченный по вопросам закупки крупного рогатого скота. Пригодится, профессия легкая, а документ серьезный… И штаны его мне вроде в размер. А вот пиджачишко навряд ли натянется, узок Попугаев в кости, порода слабая…
И тут волшебным миражом в пустыне предстал перед беглецами небольшой городишко, над беленым кирпичом приземистых строений которого возвышались несколько производственных труб, украшенных датами их монументального возведения.
Ударила в колеса кромка асфальта, ведущего к островку цивилизации. Над тихими окраинными улицами висел шатер из зеленых ветвей и сквозь него пробивались лучи яркого солнца. Таились за заборами из штакетника скромные частные домики, далее пошли строения муниципальные, и надпись «Баня» на одном из них Федора невольно покоробила…