Форпост — страница 10 из 12

Часть 1'Мечта'

Пролог

— Батя! Осторожно! У них… уй!

Предостерегающий окрик Севки перешёл в сдавленный хрип. Следом одновременно завопили остальные бойцы, шедшие впереди. Кольцов встал как вкопанный.

— Что с ним?

Карабкаться в гору при полном доспехе было очень тяжело. Пот заливал глаза, а сердце било в груди словно молот по наковальне.

'Не мальчик уже. Сорок почти'

Кольцов оттёр пот со лба и всмотрелся в сумерки. Сверху, шумя осыпью камешков и поднимая пыль пятыми точками, скатилась головная пятёрка солдат, тащившая за собой безжизненное тело Всеволода.

— Шухер, батя! У них там пращник. Этот малец пастуховский.

Словно в подтверждение этих слов сверху немедленно прилетел камешек, звонко щёлкнув о валун возле головы Константина Сергеевича. Командир карателей вздрогнул и попылил вниз по склону за остальными своими ребятами. Как виртуозно владеет пращёй двенадцатилетний сын конезаводчика в Новограде знали все.

— Здесь подождём, — Кольцов оглядел своё уставшее воинство, — как он?

— Живой вроде. Голова пробита только. Говорил ему — надень шлем, надень шлем…

Егорша, правая рука Константина Сергеевича был очень расстроен. Они с Севкой не были друзьями, но… единственный медик в Семье… и он умирал.

'Как жалко то, а!'

Долгая погоня за беглецами из Новограда вымотала всех. До предела. Но вот, наконец, когда цель уже была так близка и пять семей мастеровых, удравших неделю назад из пещер вместе с конезаводчиком и угнавших с собой почти всех лошадей, оказались в тупике, случилось неожиданное — эти ублюдки решили дать отпор. При мысли об этом у Кольцова потемнело в глазах.

'Запорю!'

В этот момент он и сам в это верил, хотя в глубине души Костя прекрасно отдавал себе отчёт в том, что ничего он им не сделает. Это была элита Новограда. Промышленная и ремесленная. И с них ему — только пыль сдувать. Кольцов немного остыл и перевёл дух.

'В тюремную их. В кандалы!'

— Егорша, посмотри, где там носильщики?

Первый зам убежал вниз по склону торопить грузчиков из 'мужиков', а Костя снова осмотрел своих ребят. Здесь, возле уступа, ведущего в тупиковую горную долинку, сейчас сидело всего семеро бойцов, включая его. Севка отходил, Егор ушёл вниз. В 'обозе' было ещё три бойца конвоя из его Семьи. Да в Новограде нёс караул Димка со своей пятёркой. И всё. Шестнадцать человек. От его Семьи осталась только половина.

Кольцов скрипнул зубами.

— Подождём здесь. Сейчас щиты принесут и тогда мы их тёпленькими возьмём. Отдыхайте по…

Кольцов хотел сказать 'пока', но не успел. Лежащий на земле молодой парень часто-часто задышал, заскрёб ногтями каменистую почву и застонал, а потом всё его тело выгнулось в конвульсии, каблуки сапогов прочертили на сухой земле две полосы и Всеволод Никифоров, надежда и светлое будущее военно-полевой медицины Новограда, умер.

На поляне воцарилась тишина. У обессиленных бойцов почти не осталось эмоций. Костя закрыл Севке глаза, пробормотал короткую молитву и устало привалился к огромному валуну. Голова работала сама по себе, отмечая, что на лицах солдат нет ни злости, ни жалости. Только разочарование. И дикое желание послать вообще всё на свете к чертям собачьим и вернуть всё как было.

'Прошлого уже не вернуть'

Кольцов закрыл глаза.

А как всё хорошо начиналось!

Переворот прошёл буднично и без крови. Илья взял всех попов за одно место разом и те даже пикнуть не посмели, а полковничья кодла только блеяла нечто невнятное и за топоры браться не спешила. Кольцов тогда просто поразился — весь Новоград, всё управление держалось ТОЛЬКО на личных качествах двух его правителей. Без них вся система рухнула в один момент. Оставалось только её подхватить и возглавить!

Что они с Ильёй и провернули. А дальше начались неожиданные проблемы.

Во-первых, с отменой сухого закона они, конечно, поторопились. Пьянство захлестнуло город, как вода из прорвавшейся плотины. Ни увещевания попов, ни мольбы женщин — ничего не помогало. Мужики пили. Нет, не так. Они бухали. По чёрному. Две недели.

'Отвели душеньку, идиоты'

За это время с работ в горы смогли сбежать три десятка рабов. И их никто и не подумал ловить!

Кольцов закрыл покрытое грязью лицо руками и тихонечко, чтобы его никто не услышал, завыл.

'Баран, я, баран'

Во-вторых, кто-то из попов всадил новому Владыке в спину арбалетный болт. Кольцов мог поклясться, что ни он, ни его Семья к устранению конкурента на пути к власти никакого отношения не имели. Слишком это было некстати. Рано.

В-третьих, монолитная русская община на поверку оказалась рыхлым и аморфным сообществом с множеством интересов. Правда, один общий интерес у большей части населения имелся. Примерно две трети жителей воротило с души от ежедневных молитв и наглых сытых рож духовенства. Так что после убийства Владыки полсотни 'духовных' вдруг резко вспомнили о светской жизни и по-тихому рассосались кто куда. Правда парочка особо упёртых всё же от своих убеждений не отказалась, чем вызвала искреннее уважение и Кольцова и всех прочих.

А потом началось похмелье. Город пошёл вразнос. Люди стали делить и делиться, выясняя кто сколько сделал и кто кому должен. Дружина носилась по пещерам, не успевая успокаивать и утихомиривать. Пришлось ввести наказание плетьми. Ненадолго это помогло.

Осенью, во время сбора урожая, беглые рабы, о которых все успели позабыть, совершили налёт на поля и попытались освободить остальных. Драка вышла чудовищная. Одно слово — бойня. Из трёхсот рабов уйти удалось полусотне. Ещё двести — легли в битве со стражей и набежавшим ополчением. Полста рабов вернули в пещеру. Да и хрен бы с ними, но… в бестолковой и погано организованной погоне за 'черными' погибло почти восемь десятков ополченцев. Простых мастеровых русских мужиков. И десяток его, Кольцова, ребят. А эти долболобыохраннички…

Костя скрипнул зубами.

Им здорово повезло, что турки их вырезали ещё там, на кабачковом поле — а иначе б умирать им пришлось долго и очень затейливо.

'Алкашня!'

Делёж в общине приутих — общий враг на время всех сплотил, но… опять вылезло 'но'. Рабочих рук в городе резко поубавилось и пришлось на рабские работы выводить СВОИХ. Даже женщин.

И народ побежал. Сначала понемногу, но кружившие вокруг Новограда 'партизаны' заставляли уходить людей большими компаниями 'по интересам'. Кольцовские ребята и ополченцы метались по долинам и по взгорьям и смогли ополовинить количество беглых рабов, но остальные как сквозь землю провалились. Конечно, была у Кости мысль, что они просто передохли, но надеяться на такое счастье он не смел.

Кольцов делал что мог. Собрал большой Совет. Давал обещания. Угрожал. Заигрывал. Но всё было напрасно — лодка под названием Новоград уверенно шла ко дну. С первыми весенними деньками, когда дождливая зима подошла к концу, лучшие и самые работящие люди общины, недовольные тем, что им приходится кормить кучу дармоедов, стали уходить толпами. Из семисот с лишком человек, живших в городе прошлым летом, к марту месяцу в Новограде осталось, дай Бог, двести. И ещё две сотни сидело в кандалах в рабской пещере.

Последней каплей, переполнившей чашу терпения Кольцова, было бегство конезаводчика и работников инструментальной мастерской со всеми лошадями и ИНСТРУМЕНТАМИ. Из пещерного склада!

И тогда Костя решил карать.

Снизу послышался шум и пыхтение. Десяток взмыленных пожилых мужчин волокли в гору огромные тюки с палатками, припасами и большими щитами, которые бойцы просто поленились нести лично.

Кольцов открыл глаза и выкинул все мысли из головы.

Носильщики попадали на землю, жадно ловя ртами воздух, а отдохнувшие солдаты похватали щиты и изготовились к бою. Кольцов поднял с земли свой щит — большой, сплетённый из толстых ивовых прутьев и обтянутый толстой шкурой. Весил он немало, но за таким никакой пращник не будет страшен.

— Ладно, бойцы. Осталось немного. Назад на лошадях двинем. И это…

Взгляд Кости упал на тело Севки и потяжелел.

— … все их девки — ваши.

Идти со щитом, в шлеме и в кожаном панцире по горной тропе, забирающей круто вверх было очень нелегко, но сорокалетний Константин Сергеевич не жаловался, а подавая пример остальным, пёр в гору словно танк. По щиту увесисто бахнуло. Причём в район, прикрывающий лицо.

'Меткий, гадёныш'

— Веселей парни. Поднажмите, ни хрена он сделать не сможет.

Парни за спиной хрипя и матерясь, вяло согласились и поднажали.

'Кровь? Севкина'

Чёрный потёк на камнях неприятно кольнул глаз. Кольцов отвернулся и полез дальше, из последних сил держа над головой тяжёлый щит, по которому каждые десять секунд гулко бил очередной камешек.

'Ещё. Ещё немного'

До небольшого уступа, лежащего прямо перед ПОСЛЕДНИМ подъёмом на входе в долину, оставалось всего десять шагов, когда бойцы сзади заорали дурными голосами.

— Батя, поберегись!

'Чего ещё?'

Удар в щит был просто сокрушительным. Кольцова качнуло назад, так что он едва не улетел вниз по склону, но могучее и тренированное тело борца-вольника устояло. Левая рука онемела и Костя уже её не чувствовал. Щит рухнул на землю.

Последнее, что в своей жизни успел увидеть Константин Сергеевич Кольцов — был большой светло-серый булыжник, летевший прямо ему в лицо.

Глава 1Очень скучнаяВ которой Иван Андреевич Маляренко с удивлением понимает что он — банкрот

'Гдебаблобля?'

Извечный вопрос.

Первого сентября в Севастополе случились две вещи. Прежде всего — первый звонок в новой, только отстроенной школе.

'Ничего не меняется в этой жизни'

Возле здания школы шла линейка. Торжественный до изумления Борис Михайлович вещал о пользе образования, рядом стояли две учительницы Валерия Владимировна и Светлана Евгеньевна, супруга директора школы.

Ваня едва сдерживался чтобы не захихикать. Дети, все как один, стояли с цветами в руках, а мамочки лили слёзы умиления над белыми бантами девочек и галстуками мальчиков.

— Ой!

Ногу припечатала Машина пятка. Любимица улыбалась, глядя на детей, и делала вид, что слушает Директора, при этом шипя краешком рта.

— Молчи! Маляренко, молчи. Только попробуй что-нибудь ляпнуть. Прибью!

Хозяйка Севастополя уловила готовящийся ржач мужа и резко его пресекла.

'У. Змеюка!'

Ваню всегда поражало умение Манюниего ОЩУЩАТЬ.

— Не буду, не буду.

Школа была хороша! Два больших, светлых класса. Печка-голландка и почти настоящие парты. И стулья. И чёрные классные доски, сделанные из кусков пластика. И очень яркое электрическое освещение. На детском здоровье и, тем более, на детском зрении, Мария Сергеевна не экономила. Над каждой партой висел персональный светильник! Про дощатый пол, остекление, с кровью выдранное из Юркиного коттеджа, и занавески на окнах можно было и не упоминать. К процессу образования маленькая крымская община подошла со всей серьёзностью.

Самым смешным во всей этой котовасии было наличие 'школьного автобуса'. В Юрьево была специально изготовлена большая КРЫТАЯ повозка, для доставки учеников в школу номер один города Севастополя. Егорыч, самый бодрый из Толиковских стариков, должен был каждое утро привозить детей в школу, а потом отвозить их домой. Кроме того этот шустрый дед устроился школьным истопником, уборщиком и дворником. За десять копеек в месяц.

'Ой, мама!'

Мысленно Маляренко схватился за голову. Деньги утекали, как песок сквозь пальцы.

'Ладно. Досмотрю и пойду'

Директор закончил вещать и шестнадцатилетний старший сын Герда, удивляясь таким странным обычаям русских, подсадил себе на плечо первоклассницу Дженни, и та весело прозвенела колокольчиком. Дети, независимо от возраста и национальности, грустно вздохнули и поплелись на первый урок.

Дальше по программе был спуск пока ещё безымянного судна на воду. С целью испытания корпуса на предмет прочности, герметичности и прочей устойчивости. Предназначенный ей Стерлинг пока ещё лежал на складе, а в готовое машинное отделение нагрузили две тонны камней.

Маляренко подтянул болтавшиеся на нём штаны и, в сопровождении жён, друзей и остальных зевак, поплёлся к верфи.

'Красавица, просто красавица!'

— Милый, она такая красивая!

То, что это ОНА все решили сразу и бесповоротно. Эта ласточка не могла быть мужского рода. Лодка была настолько изящна, что на её фоне 'Беда' казалась вырубленным топором мужланом. Неотёсанной деревенщиной.

Возле совершенно черного, после осмоления, корпуса корабля нервно вышагивал Герд. Рядом с огромной деревянной кувалдой бегал Семёныч. Маляренко посмотрел на завхоза-кораблестроителя, и в голову ему запоздало влезла мысль о том, что детворе стоило бы дать возможность поглазеть на это дело.

О чём он и поделился с Машей.

Вил унёсся к школе, а Заказчик пошёл здороваться с Исполнителем.

Всё прошло ещё более торжественно, чем при открытии школы. Бывалый кораблестроитель GeertHelmers знал толк в подобных мероприятиях! С другой стороны, за корпусом лодки, обнаружились лавки для почётных гостей и большой фуршетный стол, который ломился от бутылок, кувшинчиков и закусок. Иван, считая этот спуск 'пробным', как-то упустил тот факт, что лодка-то — вот она. Готова.

И ЕЙ НАДО ДАТЬ ИМЯ!

'От блиииин!'

Маляренко облизал разом пересохшие губы и с надёждой оглянулся на своих женщин. Глаза обеих смеялись.

— Таня будет её спускать. — Мария Сергеевна, вышагивая будто на подиуме, подошла к мужу и потянувшись жарко задышала на ухо. — А имя ЕЙ я УЖЕ выбрала.

И цапнула зубами за мочку.

Зараза такая.

Пришлось делать важный вид, надувать щёки и изображать свадебного генерала.

Ваня сел на лавку для почётных гостей и поднял бровь. За спиной, затаив дыхание, замерло всё население Севастополя и несколько гостей из Юрьево. Снова задним числом всплыла поганая мыслишка.

'Блин. Гера обидится. И Стас. Надя. Андрюха. Док. А Серый то! Вот я…'

— … и нарекаю это судно именем 'Мечта'!

Звон разбитой бутылки, визг женщин, крики мужчин и гром аплодисментов вернул Ваню к действительности. Таня, с ног до головы обрызганная Юркиной шипучкой, довольно визжала, а Семёныч кувалдой выбивал стопоры.

— Давай-давай-давай!

Мужики вцепились в канаты, лодка дрогнула и не спеша заскользила по деревянным рельсам.

— Чего делать будем? — Маляренко одним глазом косил в окно. По затону наматывала круги 'Мечта', которую таскала за собой 'Беда'.

'Мечта' за 'Бедой'… бррр… бред'

— Чего делать будем, спрашиваю?

Маша и Таня переглянулись и как-то очень одинаково пожали плечами. С деньгами в семье Маляренко была …опа.

— Герд обещает к апрелю полностью оснастить лодку и провести все ходовые испытания. Это значит…

Главный казначей и бухгалтер Маша скуксилась.

— … это значит, что к первому апреля я должен ему дом. В четыре комнаты, с печью, летней кухней и под черепичной крышей. Вся столярка тоже должна быть…

Бригада Звонарёва бралась поставить такой дом 'под ключ' за четыре месяца с отделкой. За восемьсот медяков. Ну ладно — за семьсот семьдесят. Вил и Семёныч обещали сделать тоже самое за полгода и за шестьсот пятьдесят. Но деньги — вперёд!

'Блииин'

В казне имелось двести сорок три монетки. И это притом, что подходил срок выплат на содержание армии, школы, здравоохранения и прочих общественных работ. Каждый месяц Иван должен был тратить (и это по минимуму!) сто восемьдесят четыре медяка! А налоги, которые за этот месяц удалось собрать… слёзы одни.

Вся штука была в том, что база налогообложения была не просто маленькая. Она была мизерная. Несколько семей в Севастополе, занятых в ремёслах и строительстве, сельхозпроизводители из Юрьево и транспорт Лом-Али. И кое-что шло от постоялого двора. И всё!

Бахчисарай жил своим умом. Хутора платили налоги Надежде Фридриховне, а сама мама Надя ограничивалась лишь натуральной помощью в виде рабочих рук, стройматериалов и ограниченного контингента в Горловом форте.

Проведённая приватизация всего и вся пока результатов не дала. То есть люди то стали хозяевами и клятвенно пообещали выплать всё, включая проценты, но… потом. Потому как сейчас у них этих денег не было. Маша, пока Иван радовался жизни в Новограде, получила кредитных расписок на бешеную сумму в тридцать две тысячи четыреста тридцать три монеты. И лишь около тысячи в виде живых наличных денег.

Маляренко с надеждой уставился на заветный ящик из посылки. Денег у него было полно. В резерве. Просто охрененная куча золота, серебра и меди.

Но…

— Даже не думай!

Мария Сергеевна захлопнула ящик.

— Людям это не понравится.

— Вот ведь… — Иван длинно и витиевато выматерился. — Я ещё и об этом думать должен?

— Конечно, должен. Это у тебя их хоть одним местом ешь, а у них?

Танюша деловито суетилась на кухне и в разговор Хозяина и Verkaufsleiter не лезла. Где брать эти проклятые деньги она и понятия не имела. Ваня сидел, подперев подбородок кулаками и смотрел как младшая наводит марафет на и без того сияющей кухне. Настр был так себе. Запустить в оборот необеспеченные товаром деньги — значило разогнать инфляцию, а это катастрофа. Люди, вкалывающие на тяжелейших стройках за одну-две копейки в сутки, ему этого не простят. Оказывается, ещё полгода тому назад три 'первые леди' Крыма: Маша, Настя и мама Надя учредили финансовый надзор. Севастополь, Юрьево и Бахчисарай пристально следили за тем, чтобы копейка имела постоянную стоимость и реальное обеспечение. Мерилом была избрана, понятное дело, не бочка нефти, а условная продуктовая корзина. Хозяйки посёлков встретились, потрещали и пришли к выводу — на одну копейку каждый человек должен иметь возможность приобрести набор из килограмма картофеля, килограмма овощей, килограмма рыбы, полкило мяса и ещё кое-чего по мелочи. Вот так.

И никак иначе.

С тех самых пор количество монет, запускаемых в оборот, и уровень цен на товары и услуги тщательно выверялись лично Марией Сергеевной.

— А может, того… — Маляренко сделал неопределённый жест рукой. — В мешок его, да и утопить?

Маша изменилась в лице, а Таня разбила тарелку.

— Шучу-шучу!

Маляренко тяжко поднялся из-за стола.

— Пойду думать.

Школа и лодка проделали в семейном (читай в государственном) бюджете Вани убийственную дыру. Школу мало было построить и оснастить всем необходимым. Поскольку учебное заведение было полностью казённым, то и ВСЕ расходные материалы за свой счёт обеспечивал Иван. Образование в Крыму однозначно было решено сделать всеобщим, обязательным и бесплатным. Тетради, закупаемые на Звонарёвской мануфактуре, обходились казне в нехилые деньги. А учебники? Борис собрал вокруг себя всех, кто хоть что-то помнил из школьного курса и написал пять основных и четыре факультативных учебника для школы. Сейчас две женщины сидели и копировали эти книги. Вручную. За совсем не маленькие денежки.

А Боря принялся за учебники для высшей школы, которую он держал в уме, с прицелом на будущее.

'Ой, мама!'

Мозги закипали, плавились и грозили отключиться. Быть начальником оказалось слишком тяжело. Иван Андреевич сидел на своей веранде и тупо смотрел, как Герд прыгает с 'Беды' на 'Мечту' и обратно, размахивая руками и что-то втолковывая Францу и Семёнычу.

Маляренко-реалист давно капал на мозги своей идеей вернуться к барщине, оброку и чрезвычайным налогам.

Маляренко-демократ утверждал, что назад дороги уже нет. Люди ему такого кидалова не простят.

'Назад дороги нет'

Ваня поднялся, встряхнулся и двинул решать свои проблемы.

'Если хочешь что-то сделать хорошо — сделай это сам'

Собирать общий сход и жаловаться на жизнь мужчина не хотел. Для всех жителей западного Крыма, доверившихся ему, вручивших ему власть, он должен быть скалой. Незыблемым утесом, о который разобьются все невзгоды, тяготы и лишения.

Но чёрт возьми — как же это было тяжело!

— Серый, салам.

— Здорово, Андреич. Какими судьбами?

— Серый, купи мою долю гостиницы, а?

Глава 2СкучнаяВ которой Иван берёт своё

Скромность украшает. Но оставляет голодным.

Сергей откровенно удивил.

Прораб Всея Руси задумчиво посмотрел на своего друга, пожевал губами, словно репетировал речь и отрицательно помотал головой.

— Не куплю.

Внешне Маляренко не дрогнул, но удар был силён. Ниже пояса. Ничего лучше, чем продать лишнюю недвижимость он пока не придумал. А без денег Звонарёва…

Ваня через силу улыбнулся забежавшей поздороваться Ксюше, отметив про себя, что красавица жена прораба снова толстая, и расслабленно сполз в кресле.

— Который уже? Третий?

— Четвёртый. — Звонарёв надулся от гордости.

— Да. Прости. Из головы как-то вылетело.

Обстановка в доме первого зама мамы Нади была куда как основательней и солидней, чем у Ивана. Было видно, как много сил, средств и любви было вложено семьёй Звонарёвых в своё семейное гнёздышко. Серый долгий взгляд Ивана на новую, только что привезённую из мастерской, мебель истолковал по-своему.

— Совсем худо?

Маляренко автоматом кивнул, не особо задумываясь о последствиях.

'Чёрт! А ладно. Если не ему — то кому?'

— Есть такое дело.

— Этому… Герду дом?

Звонарёв был очень серьёзен. Он смотрел на друга без малейшей насмешки и самодовольства.

'Попросить — не попросить?'

Видя, что Иван колеблется Сергей Геннадьевич поставил на стол бутылку коньяка…

'Вот жучара! Да где ж он их берёт? Рожает он их что ли?'

… ловко содрал защитный ярлычок и свернул пробку.

— Про то, что эта — последняя, я уж говорить не буду.

Ваня потянул запах носом.

— Да уж. Ты, как минимум, уже два раза говорил что 'эта последняя'.

— Будем, Андреич.

— Будем, Геннадьич.

Когда бутылка 'Хеннесси' опустела, Сергей Звонарёв абсолютно трезвым голосом сообщил Ивану Маляренко то, о чём тот как-то позабыл.

— Ты, Иван, мне друг. И вот что я тебе скажу. Как другу. ТЫ СОВЕРШЕННО СЕБЯ НЕ ЦЕНИШЬ! Ты считаешь, что всё то, что ты сделал за последние годы — само собой разумеется.

Так вот, Иван Андреевич. ЭТО. НЕ. ТАК. Я, мы, все люди вокруг тебе ДОЛЖНЫ. И когда я вижу, что твоя дурацкая, идиотическая честность, щепетильность и твоё вечное 'а что же скажут люди?' привели тебя в это гавно — меня тошнит. Ванька! Меня тошнит!

Плотный, потный, мордатый, хорошо одетый прораб сидел напротив тощего оборванца, прикатившего в такую даль на велосипеде просить денег и, брызгая слюной, во весь голос яростно матерился.

— Да они все тебе ноги целовать должны! Трах-тара-рах-тах-тах! Да пошли они все…

Звонарёв выдохся через пять минут.

— Понял?

Ваня открыл глаза и Сергей Геннадьевич поразился — в них уже не было ни капли той вселенской усталости, с которой его друг приехал к нему в гости. Перед ним сидел до предела собранный и сосредоточенный человек.

— Серый…

Звонарёв вздрогнул. Голос Ивана был холоден словно лёд.

'Ой, я зря это… матом…'

— … Серый, собери к вечеру здесь Лужиных, Дока и Андрюху приведи. Понял? А сейчас баню организуй.

Маляренко колупнул ногтем полированный, крытый лаком, стол, хмыкнул, посмотрел многообещающим взглядом на онемевшего хозяина и вышел из комнаты.

Возращения мужа из Бахчисарая Маша ждала с тревогой и надеждой. Она только что выплатила все положенные деньги по всем предусмотренным статьям расходов и даже кое-что сверх этого — непредвиденные затраты происходили едва ли не каждый месяц.

На сегодняшний день в кошельке у хозяйки Севастополя оставалось всего тридцать пять копеек.

— Сколько-сколько?

Муж весело улыбался и дурашливо прикладывал свою изуродованную ладонь к оттопыренному уху.

— Да ты у меня транжира! Ага!

У женщин отлегло от сердца. Хозяин вернулся взмыленный от поездки на велосипеде, но бодрый, румяный и такой… злобно-весёлый.

— Тааак! Тридцать пять? Это минус. А в плюсе что?

Маша и Таня переглянулись и пожали плечами.

— А в плюсе у нас финансовая передышка на целый месяц! О как!

Он подмигнул и улыбнулся ей так, что у неё бешено застучало сердце и сразу стало очень жарко. Везде. Особенно внизу живота.

Мария Сергеевна тяжело задышала, взяла мужа за руку повела его в баню.

— Татьяна!

Растеряно стоявшая на веранде Таня вздрогнула. Маша так её называла только в минуты крайнего гнева и раздражения.

— Татьяна! Ты идёшь? Долго нам тебя ещё ждать?!

— Вооот. А потом рядились долго. Спорили. Орали. Каждую копейку считали. В общем, согласились они с тем, что по совести говоря, их хуторяне налоги платить должны мне.

— Подожди, — Таня, до сих пор лежавшая в блаженном ступоре, ожила, — ты же им три года дал? Налог не платить. Так?

— Так. Так они и не платят. Всё, что Надя там собирает им же и идёт. Бэзд-возд-мезд-но.

Ваня очень похоже спародировал Сову из старого мультика. Таня не поняла, а Маша звонко рассмеялась и, с трудом переставляя ноги, пошла приоткрыть дверь. В бане было слишком жарко.

— И что?

— В общем, решили так. Я в их налоговую систему не лезу. Они со своей округи собирают деньги, как хотят, но! Каждая четвёртая копейка отныне наша!

— Каждая… а!

Машин счастливый визг оглушал. Любимица скакала голышом по бане, хлопая в ладоши и крича нечто бессвязное. Таня села на полоке и тоже принялась…

'Она что? Молится?'

Ваня никогда не видел, чтобы его младшая молилась, хотя католический крестик у неё имелся. Только сейчас до Ивана дошло, в каком напряжении были его жёны. Какими нервами и усилиями давалось им это мнимое благополучие общины, за которую они несли ответственность.

'Бедные мои'

— Девочки. — Ваня привлёк к себе жён. — Всё. Я вернулся. Киндер. Кухен. Кирхен.

— Ах, ты свооолааачь!

Под руку счастливо хохочущим девчонкам вдруг 'случайно' попались банные веники.

— Уффф! Марррия! Танюша! Уффф!

— Всё-всё-всё! А дальше?

Иван напился квасу и перевёл дух.

'Ну надо же! Ух, как я могу!'

— А чего дальше? Я больше требовал. Половину. Но Надя мне все цифры дала. Полный расклад. Половину они никак не смогут. Зато Стас мне официально объявил, что его три бойца у нас будут расквартированы на постоянной основе и в свою смену они поступают под наше командование. А Гера пообещал, что камень для строительства военных укреплений и для порта будет для нас бесплатным. Даже доставка. Правда этот куркуль уточнение внёс — на большую стену это не распространяется.

Маляренко усмехнулся. На стену длиной почти в девятьсот метров камня потребовалось бы столько, что никакой доброй воли у дяди Геры не хватило бы.

— Да и ладно. Ров расширили и углубили. Вал вон какой! Обойдёмся. Звонарёв со своими ребятами на неделе придёт. Дом Герду строить.

— Бесплатно? — Мария Сергеевна, несмотря на свой легкомысленный вид, была деловита и собрана.

— Ну конечно. В долг. Пятьсот. Срок — через два года.

Маша довольно щёлкнула пальцами. Вот что значит Мужчина. Хозяин. Вернулся и решил все проблемы. За ним как за …

В глазах красавицы снова стал разгораться огонёк счастья и обожания.

— Марррия!

— Милый. Заткнись. Расслабься. И получай удовольствие. Татьяна! Я тебя долго ждать…

Заряд бешеной энергии, полученный Ваней в бане, не пропал даром. Следующим же утром кипучая энергия босса встряхнула весь городок. Сначала Иван устроил совещание. В шесть утра. На предмет подготовки ЖКХ к зиме. Затем, в шесть тридцать — смотр ополчения и манёвры. Степанов нервничал, суетился и подгонял подчинённых как мог, стараясь произвести на шефа благоприятное впечатление. Выучка бойцов хозяину понравилась. Не спецназ, конечно, ополченцам так вообще — ещё учиться и учиться, но! Стараются, черти! А четверо профессиональных бойцов из личной дружины Ивана были так и вовсе — молодцы. Да и три бойца из Бахчисарая показали, что они на многое способны. Во всяком случае, работали ножами и тесаками они здорово.

Потом были стрельбы из крепостного арбалета и новое совещание у вытащенной на берег 'Мечты'.

— Степанов, бери своего Виталика и по-быстрому дуй на 'Беде' за маслом. Возьмёшь с собой автомат. Никуда дальше не ходи, ясно?

— Так точно!

— Завезёшь Алексееву жратвы, на всякий случай, и скажешь, что наш с ним уговор в силе и я за ним приду весной. В апреле. Пусть ждёт.

И это, Олег. Успей обернуться до штормов, хорошо?

'Беда' вышла в море следующим утром, а Ваня, проводив ребят в путь, заскочил домой и сходу огорошил Марию Сергеевну.

— Тащи свой гроссбух и все долговые расписки.

Маша удивилась, муж в цифры не лез уже давным-давно, оставив эту епархию на её попечение, но виду не подала. Надо так надо. На то он и муж.

— Тэк-с, угу, ага. Ничё не понял.

Маляренко громко захлопнул деревянные дощечки, служившие обложкою книги учёта.

— Сделай поимённый список должников, суммы их долга, семейное положение и их собственности. Привлеки Бориса. Сроку — два дня.

Ваня потрепал растерянную женщину по щеке и усвистал из дома. Дел было — невпроворот.

'Идите ко мне бандерлоги'

Третий день подряд питон Каа в лице Ивана вёл приватные беседы с бандерлогами, живущими в Севастополе и Юрьево.

— Боренька…

Вкрадчивый голос хозяина ледяным языком пролазил за шиворот рубахи, вызывая озноб и нервную дрожь.

— Боренька, что значит 'не могу'? Ты, — шипение стало совсем тихим и потому особенно жутким, — забыл, как ты сюда попал, а? И с чего всё начиналось? Снова кораблик попилить хочешь, а?

Борис Михайлович утёр пот, заливавший лицо и промямлил нечто невнятное.

— Значит так, Борис. — Иван был снова обычен и громок. — За дом, мебель, имущество ты мне должен, со всеми скидками, ровно пять сотен. Ты идёшь по первому списку. Служебному. Ты не платишь никаких налогов. Больше того, у тебя казённый кошт. Зарплата. У тебя и твоей жены. Так?

— Так.

— Остальным гораздо тяжелее — они ещё и налоги платить обязаны… так что… Боренька, ты у меня сколько получаешь?

— Тридцать пять копеек и Света — двадцать пять.

— Итого шестьдесят. Значит, — Маляренко задумался. Сильно давить директора школы он не хотел. — С твоей семьи каждый месяц двадцать копеек. За два года погасишь весь долг. Без процентов. И всё!

Борис побледнел — на сорок копеек в месяц они едва смогли бы сводить концы с концами.

— А кому сейчас легко? Работать будешь больше, а получать меньше. Всё. Иди.

Итогом этих бесед стал настоящий денежный дождь в казну и полная остановка строительства домов в Севастополе. Новоселья канадцев переносились как минимум на два года. А строители, учителя, врачи и служивые усердно принялись готовить себе личные огороды. Вся земля, лежащая за каналом, была поделена на узкие клинья приусадебных участков, на которых по вечерам копошились десятки людей. Ставились плетни, рылись поливные арыки и разбивались грядки.

Народ затянул пояса и с ещё большим рвением принялся за работу.

Глава 3Хозяйственная

На завтрак была яичница. Опять.

'Не опять, а снова…'

Маляренко сделал над собой усилие и подавил вздох. Ну любила Танюша по утрам готовить яичницу! Ну что же с этим поделаешь? Иван воткнул в полужидкий желток вилку и совсем уж было собрался отправить его в рот, как в прихожей зажужжал зуммер экстренной связи.

Иван с нескрываемым облегчением бросил вилку и выскочил из-за стола.

— Потом доем.

Женщины переглянулись и пожали плечами.

— Маляренко. Слушаю.

Наушники с микрофоном, которые Иван нацепил на себя, когда-то давно принадлежали командиру одного из 'Боингов'. Дежурный Горлового форта прокашлялся и сообщил, что на горизонте показалась лодка. По первому взгляду — 'Беда'.

'Рановато, что-то…'

Возвращение Олега и Виталика ожидалось дня через три-четыре минимум.

— Тревога. Общий сбор.

Маляренко содрал с головы гарнитуру и побежал собираться. За окном визгливо заорали автомобильные сигналы и тревожные возгласы жителей посёлка.

— Наши, Иван Андреевич. 'Беда'. На палубе господин майор и этот… зек.

Присланный из Бахчисарая боец позабыл фамилию Виталика.

— Ермолаев на досмотр уплыл.

— Не уплыл, а ушёл.

Маляренко достал монокуляр. Олег и Виталик торчали на носу лодки с поднятыми руками и резких движений не делали. Ваня покосился вправо-влево. С обеих сторон от него за тяжёлыми станинами крепостных арбалетов сосредоточено сопел гарнизон укрепления.

'Молодцы, ребята'

Четвёрка прикомандированных солдат службу свою знала туго и расслабляться не спешила.

Иван снова прильнул к оптике. Игорь шнырял по палубе, держа в руке тесак и заглядывал во все щели. Потом он сунул нос в рубку и, напоследок, в трюм.

— Чисто! Отмашка прошла.

— Отбой!

Ребята, сидевшие за арбалетами, аккуратно прицелились в небо, выдохнули и принялись снимать болты с направляющих. Маляренко тоже снял с себя вонючий кожаный нагрудник и вышел из форта наружу.

— Здоров, Олег! — Руки пришлось сложить рупором — лодка шла всего метрах в двадцати от берега, но прибой сегодня был силён и кричать приходилось изо-всех сил. — Как сходили?

Экипаж не ответил, ему было не до этого — как обычно на входе в затон 'Беду' начало швырять вверх-вниз. Степанов высунулся из рубки и показал большой палец, мол, всё в порядке. Маляренко проводил свою ласточку взглядом и отправился назад, к причалу.

'Что-то с ней не то'

Лодка была какая-то не такая, но что с ней, Иван так сразу и не понял. Лишь когда он добрался до пирса и подошёл к крепко пришвартованной 'Беде', до него дошло — лодка сидела так низко, так глубоко в воде, как никогда раньше.

— Степанов! — Иван выгнал из комнаты всех, кто присутствовал на совещании и, оставшись со своим заместителем наедине, с удовольствием полоскал ему мозги. — Степанов, твою дивизию! Ты такую поговорку слышал — жадность фраера сгубила? А? Если не слышал, то у Виталика поинтересуйся. Какого лешего, а?

'Беда', помимо двух фляг и одной бочки с маслом, приволокла из Керчи ВОСЕМЬ ТОНН древесного угля!

— Шеф, шеф…

Служивый разводил руки, пучил глаза и пытался вставить хоть словечко в поток брани босса. Маляренко прошёлся по умственным способностям милиционера, потом предположил наличие генетической недостаточности у своего 'уже почти бывшего' заместителя и напоследок пригрозил разжаловать его обратно в капитаны.

— Андреич, дык…

— Чё, дык? Чё, дык, я тебя спрашиваю?!

— Виноват!

Служака решил, что извиняться бесполезно, а повинную голову и меч не сечёт и, вскочив, вытянулся во фрунт, преданно поедая глазами начальство.

Ваня сдулся.

— Садись. Балбес ты, Степанов. Я то думал…

ОМОНовец понял, что буря миновала и заулыбался.

— Погода вроде ничего. Море тоже спокойное. Ветер, как назло, попутный. Чего бы не рискнуть? Уголёк то — в корзинах. Если б шторм — выкинули б за борт. Всего и делов.

— Ладно. Это полковник там изгаляется?

— Ну да. Он этих аборигенов так построил…

Мужики дружно ухмыльнулись. В целом, риск, на который пошли Олег и Виталий, себя оправдал. Древесный уголь был отличного качества. Тяжёлый. Оливковый. Жаркий. А самое главное — он НИЧЕГО не стоил. Ни копейки.

Это было круто!

— Пойдём, поглядим.

Ваня с удовольствием осматривал крепкие плетёные корзины. В каждой было килограмм тридцать-сорок угля.

— Уже фасованный, ну надо же!

— Так точно. Я им пообещал инструментов. Этих…

Майор кивнул на склад Семёныча. Там дожидались своей очереди на перековку самые первые инструменты, вышедшие из кузни дяди Геры. Качества они были совершенно кошмарного и их быстро списали, заменив на новые, более высококачественные. Мастерские в Бахчисарае с каждым годом работали всё лучше и лучше.

— Этих… ладно.

Маляренко потёр ладони. Железное барахло, сваленное в кучу, занимало порядком места, а выбрасывать его было жалко.

В общем, сделка была выгодная, хотя у крымчан, несмотря на царившие вокруг степные просторы, недостатка в дровах никогда не было. Сначала рубили рощицу, потом резали клумбы. Потом с Бахчисарайской лесопилки стали привозить отходы производства. Затем на одном из хуторов в горах мужики приноровились выжигать уголь и поставлять его на продажу. Конечно, львиную долю забирала кузница, но и остальным кое-что перепадало. Вставало это в копеечку, но делать было нечего — огонь требовался всегда и везде. Весь последний год жители Севастополя и Юрьева пилили вражеский катамаран. По самым грубым намёткам дров из этого кораблика должно было хватить ещё очень надолго.

А два года назад, во время зимнего сафари, Иван сделал удивительное открытие, которое перевернуло рынок топлива с ног на голову. Тогда стадо сайгаков, испуганное слишком пристальным вниманием охотников, ломанулось прямиком на север. В сторону пустыни. Охотничья партия дружно матюгнулась, но двинула следом — упускать добычу Иван не хотел. Там то и обнаружилось, что внешне голая и пустая земля на поверку оказалась весьма богатой растительностью. Северная полупустыня не была ровной. Она была вся испещрена сотнями неглубоких распадков густо заросших… саксаулом! Когда Маляренко увидал знакомые скрученные ветки, радости его не было предела. Причём, как минимум, треть этих растений были уже высохшими. Рубить живое не было никакой необходимости.

Эврика!

'Я нашёл!'

С тех пор Юрьевские мужики регулярно мотались на север, заготавливая и привозя на осликах драгоценную тяжёлую древесину. Маляренко даже проверил древнюю байку о том, что сухой саксаул тонет.

Точно. Тонет. Даже в морской воде.

Уголь из саксаула получался гораздо лучше, чем из сосен и акаций. Горел он дольше и жару давал больше. Дядя Гера испытал новый продукт и велел более сосновый лес на дрова не переводить. Было, правда, одно 'но'. Всё это дело требовало немалых трудозатрат. И людей, и животных. Соответственно, продукт получался хоть и качественным, но совсем не дешёвым.

А тут — такой подарок!

Со слов Олега выходило, что Алексеев, которому надоело маяться от безделья, взял нового бригадира в оборот, пересчитал всех оставшихся в живых негров, распределил обязанности и снова принялся строить коммунизм в отдельно взятом поселении.

— Уголёк, конечно, хуже чем из саксаула. Дядь Гера его вряд ли возьмёт, но печки топить — милое дело.

— Это да. Как вы не утонули. Не пойму.

Маляренко чесал затылок, оглядывая складированные возле склада корзины. Их тут было… Ваня попробовал подсчитать.

— Не трудись — двести штук. Ровно.

— Семёныч, — Маляренко махнул рукой, — запри это всё. Надо с Марией Сергеевной посоветоваться.

Первый день декабря принёс две новости. Одну хорошую и одну — не очень. Хорошая новость заключалась в том, что в Севастополе появился ещё один человек, решивший через не могу выбиться в люди. Бывший пилот канадского самолёта Вил Маршалл, днём честно работал там, где ему укажет Семёныч, а по ночам сидел в сарае и работал, работал, работал.

Иван не лез с вопросами к своему квартиранту, полагая, что когда придёт время, он сам всё расскажет и покажет.

Вил показал.

Иван обалдел.

При помощи раскалённого на очаге гвоздя, который заменил ему паяльник и маленького примитивного тестера, лётчик собирал из остатков самолётной электроники…

— Рэйдиоу, сэр.

— Радио?!

— Е… Да. Рэйдиоу. Иван Андреевич.

Имя-отчество босса канадец научился выговаривать очень чисто и без запинки. На этом его успехи в русском языке пока закончились.

Иван смотрел на маленький столик у окошка густо уставленный железками, микросхемами и опутанный проводами и не верил своим глазам. Буквально на коленке. При помощи обыкновенного гвоздя и набора отвёрток этот человек двигал научно-технический прогресс нового мира.

Пяток пришедших поглазеть мужиков уважительно зашумели и начали хлопать лётчика по плечу.

— Из самолётов радио?

Вил понял вопрос и кивнул. Маляренко подозвал Франца и выяснил, что радиостанции с самолётов в готовом виде, почему то не годятся. Волны, мол, не те. И спутников в космосе уже нет давно. Пришлось всё упрощать, переделывая совершенную электронику в довольно примитивную по конструкции длинноволновую радиостанцию.

— А ещё, сэр, я предложил бы вам эхолот.

Маляренко удивлённо задрал бровь.

— Мне?

— Да, сэр. Я подумал, что простой звуковой эхолот для нового корабля будет очень полезен. Как и радио.

Иван присел на лавочку и посмотрел на тощего лётчика другими глазами.

— Почём?

Ответом ему была ослепительная улыбка.

— Мы договоримся, сэр.

— Вот что ты с ним будешь делать!

Ваня сидел дома, за обеденным столом и держал совет со своей первой леди. Устройства, которые ему предложил канадец, были очень нужны. Но цена…

— Такой же, как и Герду?

— Ага. И чтобы тоже Серый строил. Даже согласен подождать, пока Звонарёв этот дом закончит. Вот хмырь!

По комнате, протирая несуществующую пыль, незаметной тенью скользила Лили. В отличие от своего мужа русский язык у женщины шёл на отлично. Дополнительные ежевечерние занятия в школе у неё даром не пропадали.

Маша коротко бросила.

— Выйди.

Лили испарилась.

— Милый. Деньги у нас есть…

Денег в казне за три осенних месяца действительно прибавилось. Несмотря на то, что некоторые расходы, особенно на образование, пришлось даже увеличить, доход всё равно был выше. Снова здорово выручило масло и распроданный по невысоким ценам уголь. Как и предположил Степанов, кузнецы отказались его брать, предпочтя гораздо более дорогой уголь из саксаула, но остальные жители его с удовольствием раскупили, что принесло казне восемь сотен копеек.

Маляренко поморщился.

— Ладно. Будет ему дом. Но… — Иван замялся. — Надо будет снова на северный берег идти. Распотрошить самолёты окончательно. Вил со своими ребятами, когда самое нужное выдрал, их закрыл как смог. Пока окончательно всё не похерено — надо забирать.

Маша вздрогнула.

— Сейчас?!

Уже две недели на море бушевал шторм, усиливаясь с каждым днём.

'Она меня любит'

На сердце потеплело. Ваня постарался улыбнуться как можно мягче. Спрятав изуродованную правую руку под стол, он ласково погладил левой рукой жену по щеке.

Манюня разве что не замурлыкала.

— Маляренко. Не отвлекайся. Ближе к делу…

— К телу? Конечно…

— Маляренко…

— Так о чём это мы?

Маша приводила себя в порядок и озабоченно прислушивалась к шуму со второго этажа. В Таниной спальне захныкал маленький Ванечка.

— Мы? Уффф! А. Э…

Ивану было не до решения вопросов.

— Радио.

— Да. Радио. Уффф.

Маляренко перевёл дух, проводил взглядом ладную фигурку жены, побежавшую наверх, к детям и заорал.

— Лиля! Вила сюда позови.

За дверью согласно гукнули. Ваня хмыкнул — три минуты назад здесь такое творилось.

'Подслушивала.

Зараза!'

— Значит так, дорогой. Дело — есть дело. Переведи ему.

Лили с готовностью протолмачила.

— Бизнес ест бизнес.

— Весной пойдём к самолётам. Заберём всё что сможем. Ты получишь дом. Такой же как и у Герда. Но за это с тебя…

Иван принялся высчитывать.

'Одну сюда. Одну — Юрке. В Бахчисарай одну. Может быть ещё одну — в гостиницу. Итого четыре. На 'Мечту' тоже надо. Пять. Серёге, может, тоже привезти одну? Шесть. Мда… И эхолот…'

— Вил. Если мы соберём с самолётов всё что нужно, сколько ты сможешь сделать радиостанций?

Лётчик пожал плечами.

— Три точно. Смотреть надо. Какие детали найдём.

Иван выпрямился, посмотрел на канадца сверху вниз и припечатал.

— Шесть радиостанций и эхолот.

Глаза Уильяма Джозефа Маршалла вылезли на лоб.

— Но…

— Сначала с тебя ШЕСТЬ работающих радиостанций и эхолот, а потом с меня — дом. Ясно?!

— Ес… Да, сэр.

Канадец подскочил.

— И ты будешь обеспечивать их обслуживание, ясно?!

— Да, Иван Андреевич.

— Что ты ещё мне хотел сказать?

Вил замялся.

— Сэр. Понимаете, техника, она…

Картина, со слов электронщика, вырисовывалась очень неприятная. Оборудование с каждым годом изнашивалось и выходило из строя. Уже сейчас ни один из автомобильных аккумуляторов, из имевшихся у поселенцев, не работал. Пока ещё функционировали самолётные аккумуляторы, но это пока…

— Я думаю, сэр, даже эти радиостанции — это ненадолго. Я не смогу поддерживать их вечно.

Иван помрачнел. Сигналы о том, что техника постепенно выходит из строя он старался пропускать мимо ушей. Неделю назад перегорела лампочка в прожекторе, в Юрьево. И заменить её было нечем. В школе уже перегорели два светильника. И хотя запас этих светильников ещё был, но что же будет дальше?

Маляренко катнул желваки, и устало потёр лоб. Несмотря на все усилия, община постепенно деградировала. С технической точки зрения — точно.

'Ладно. Об этом я подумаю позже'

Иван скрипнул зубами, упёр 'ермаковский' взгляд в канадца и процедил сквозь зубы.

— Иди. Работай. А ты, — хозяин тяжело посмотрел на оцепеневшую Лили, — отбивную пожарь. Задрался я уже от этой яичницы.

Глава 4В которой Иван понимает, что Рубикон перейдён

За прошедшую зиму в Севастополе произошли большие изменения. Во-первых, конечно, был построен новый дом главного корабела. Бригада Звонарёва играючи, с лёгким пренебрежением поглядывая на местных строителей, за три с половиной месяца воздвигла (иначе и не скажешь) прекрасный дом в четыре комнаты. Да как воздвигла! Иван, пришедший поглазеть на то, что получилось в итоге, почувствовал лёгкий укол зависти — мастерство строителей выросло очень серьёзно и то, что они делали сейчас, мало напоминало то, что они строили раньше.

— Мда, Геннадьич, смотрю я на свои… хоромы и чувствую… не то.

Дом Герда был намного изящнее и аккуратнее всех остальных жилищ посёлка. Он выглядел как европейский коттедж посреди деревенского самостроя. Стоявшая рядом Маша незаметно наступила на ногу. Ваня поскрёб бороду и вполголоса пробормотал.

— Да. Надо подумать.

Во-вторых, оба сына бельгийского мастера, невзирая на свои шестнадцать-семнадцать лет, на хорошем русском языке решительно попросили 'господина Ивана' руки его племянниц.

На дворе стоял январь — было холодно и мокро, дел особых не было и Иван, скоренько посовещавшись с будущими невестами, царственно задрал бровь и милостиво соизволил.

— Засылайте сватов.

— ….?

— У кентов своих спросите. Валите отсюда!

То, что оба сына Геерта всё свободное время ошиваются у Горлового форта среди солдат из дружины, Иван прекрасно знал. И точно, на следующий день к дому Маляренко притопала целая делегация во главе с лейтенантом Ермолаевым. Позади вырядившихся сватов торчала большущая толпа — развлечений зимой в посёлке было маловато.

Всё прошло весело, с шутками-прибаутками и дружным смехом. Люди соскучились по веселью и небольшая скромная церемония сватовства как-то случайно, сама собой, переросла в народные гулянья, застолье и последующее тяжёлое похмелье.

— Осенью, девочки.

— Дядя Ваня! Какая осень?! Январь за окном!

— Мммм… да не орите вы так…

Дядя Ваня осторожно положил трещавшую по всем швам голову на подушку.

— МамТань скажите ему…

Таня успокаивающе кивнула расстроенным невестам и выпроводила их из спальни.

— Ваня…

Услыхав в голосе обычно очень тихой Танюши знакомые интонации из репертуара Марии Сергеевны, Иван только махнул рукой.

— Ладно. Через неделю.

Давши слово — крепись. Когда-то давно Маляренко пообещал своим племяшкам по дому на свадьбу.

Пришлось поскрести по сусекам и заказать бригаде Семёныча пару небольших двухкомнатных домиков.

И, в-третьих, Вил Маршалл, наконец, опробовал в деле свои 'изобретения'. Выглядели первые самодельные радиостанции весьма забавно — специально для них были сделаны большие деревянные ящики, в которых канадец и смонтировал всю начинку. Маляренко сначала думал, что всё будет, как на заре радиодела — внешне лакированная деревянная коробка аппарата очень этому способствовала. Точка-тире. Точка-тире. Тут — Маркони. Там — Попов. А между ними американец Морзе.

Ничего подобного! Радиостанции хоть и были просты внутренне и неказисты внешне, имели в комплекте по обычной телефонной трубке. Когда-то давно, эти трубки служили для внутренних переговоров экипажа и стюардесс, а потом были заботливо срезаны вместе с проводами бригадой мародёров под руководством бывшего пилота.

Ненастным мартовским утром сияющий, словно новобрачный, Вил погрузил один ящик на тележку к Толику и отчалил в Юрьево, договорившись, чтобы понапрасну не тратить энергию, устроить сеанс ровно в восемь утра.

Сначала всё шло как в том анекдоте про советскую телефонную связь и иностранца

'- Саратов, Саратов!

— Что это он делает?

— Пытается с Саратовом поговорить.

— А далеко это?

— Семьсот километров.

— А по телефону нельзя?'

Ваня честно, ровно в восемь, щёлкнул тумблером и повернул ручку реостата на цифру один. Шкала, пририсованная от руки, была довольно кривой, но читалась чётко. Внутри ящика что-то засвистело, а на лицевой поверхности зажёгся маленький зелёный сигнал.

— Ай, шайтан!

Семёныч решил пошутить, но его быстро зашикали. Мужики затаив дыхание, слушали эфир.

— Дуб, дуб. Я берёза.

— Дуб, дуб. Я берёза.

Через десять минут игры в связиста Маляренко забодался окончательно и, уже с матом, заорал.

— Да дуб, твою …, тебя … я и … тоже … и …!

Завхоз, Франц и бойцы во главе со Степановым заржали в полный голос.

— Шеф, а по телефону нельзя? А то тебя скоро и так там услышат.

— Юмористы…

Маляренко угрюмо повернул реостат на цифру два и (о чудо!) услышал безнадёжно-унылый голос канадца.

— Я дуб. Calling берьоза.

Дальше был крик души.

— Вил! Твою дивизию! Почему канал второй, а?!

За следующую неделю ослики Лом-Али свозили радио в гостиницу и в Бахчисарай. Оба сеанса прошли успешно.

Так в Крыму появилась своя радиосвязь.

Эхолот сперва опробовали, установив его на 'Беду'. Работала эта штука по принципу автомобильного парктроника и Иван сильно подозревал, что на изготовление этого приборчика именно электроника от Димкиной 'Цефиры' и пошла. Впрочем, работал прибор как надо. На глубины свыше десяти метров он вообще никак не реагировал, но стоило дну приблизиться, как немедленно начинала капать на мозги пищалка. При глубине в три метра мерное попискивание превращалось в истошный вой, порядком действующий на нервы. Все испытатели морщились от звука, как от зубной боли, но не могли не признать, что этот гаджет 'дюже полезный и зело нужный'. Иван уверился в том, что прибор работает и велел его монтировать на 'Мечте'.

До первого выхода в море на новом корабле, намеченном на первое апреля, оставалось ещё две недели.

'Франц? Точно да. Олег? Вряд ли. Ему за порядком смотреть. Ермолаев — да. Кто ещё?'

Маляренко сидел за столом в лодочном сарае, накрытом по случаю двойной свадьбы, смеялся, говорил какие-то здравицы, с кем-то чокался, о чём-то разговаривал с Машей и с Семёнычем, но мысленно он был на 'Мечте'. В будущем походе.

За ближайшие два месяца, апрель и май, нужно было хоть немного подготовить экипаж, попутно решив массу дел. В планах Ивана было решение вопросов с Новоградом, поход за электронной начинкой самолётов на северном берегу, да и к Сергею сходить стоило — обговорить что да как. В большой поход вокруг всей Европы Маляренко намеревался выйти в начале лета, решив, что четырёх-пяти месяцев будет вполне достаточно, чтобы сбегать туда и обратно.

'Герд?'

Ванин взгляд на секунду зацепился на безмерно счастливом бельгийце, обнимающим свою супругу.

'Нет. На эти два месяца с нами — будет учить работать с парусами, а там… пусть здесь остаётся. Мало ли…'

Была у Ивана мыслишка заказать ещё одну, точно такую же лодку, как 'Мечта'. Хотя лодку он ещё в море не опробовал, была у хозяина Севастополя уверенность, что кораблик его устроит на все сто процентов. Герд с сыновьями и с Семёнычем, в преддверии передачи судна клиенту, лихорадочно доделывал последние дела по отделке трюмного кубрика для экипажа. Кубрик, рассчитанный на восемь человек, позволял разместиться морякам с полным комфортом, а не ютиться друг у друга на голове, как это было на 'Беде'. Самолётные иллюминаторы, врезанные в палубу давали достаточно света днём, а ночью всё нутро яхты, включая грузовые отсеки, освещались диодными светильниками. Света они давали немного, но разглядеть где койка, а где гальюн можно было совершенно свободно.

Кроме носового кубрика для экипажа и центрального грузового отсека у 'Мечты' имелось машинное отделение и микроскопический кормовой отсек для всяческих нужных в море мелочей. Над машинным отделением стояла надстройка. В самом начале строительства кораблика Герд сделал её квадратной, размером четыре на четыре метра. Получился натуральный дачный домик с двухскатной крышей и одной большой комнатой. В этой комнате была рубка управления и каюта самого капитана. Ещё в ней имелась маленькая печка и множество окон из самолётных иллюминаторов, которые, при необходимости, могли плотно закрываться ставнями. Ваня тогда эту надстройку забраковал. В итоге вместо квадратного в плане домика, получились двухкомнатные апартаменты. Впереди рубка, а позади, за деревянной перегородкой с дверью, спальня размером три на три метра. Кроме того, по желанию клиента Герд переделал крышу, сделав её плоской и двухслойной, чтобы под жарким солнцем не нагревался потолок. Верхнюю палубу огородили перилами и поставили там пару шезлонгов и маленький чайный столик. Получилось очень мило. Ванины женщины, увидав этот кусочек рая, немедленно возжелали совершить круиз и вообще — получить от жизни максимум удовольствия. Сама каюта капитана была освещена гораздо лучше, чем трюм. И в спальне и, тем более, в рубке было по три светильника, один из которых был закреплён над рабочим столом капитана в виде настольной лампы.

'Остальных ребят из дружины? Нет, пожалуй… Виталика?'

Приказчик Кузнецова развернулся широко. Даже, пожалуй, слишком широко. Виталик чётко понимал, что существуют вещи, куда совать свой нос — себе дороже. Например, власть, деньги и армия. Он и не совал. Зато во всём остальном бывший зек здорово приподнялся. Тихой сапой он подгрёб под себя добычу и переработку саксаула, завел при гостинице собственный ресторанчик, дав отступных Лужину и перевезя с хутора повара-японца с семьёй, и строил обширные планы на внешнюю торговлю. Хотя Маляренко не верил в то, что Виталик будет честным торговцем, кипучая энергия бывшего зека ему импонировала. Живя среди людей, не имевших тюремного прошлого, мужчина понемногу 'обтесался' — во всяком случае, от него уже не шарахались. Да и русский язык он тоже начал вспоминать.

'Да. Виталик. Посмотрю, сможет ли Ермолаев его под себя подмять. Да и поучиться Виталику стоит, если он в море собрался'

В этот момент зек, сидевший в обнимку с красавицей женой, хищно оскалился на одного из канадцев, заговорившим с его Надей по-английски.

'Волчара. 'Торговать'… Ну-ну, ну-ну… пират натуральный, одна штука'

Оставалось подобрать в экипаж ещё четверых. Пара кандидатов у Вани имелась — один из звонарёвских опричников и хуторянин из-под Бахчисарая.

'Мужики надёжные, не подведут. Ещё двое… найду'

— Шеф, вот мы тут спорим — можно 'Мечту' лодкой называть или нет?

Игорёк отодвинул, собравшегося было что-то вякнуть Франца и вопросительно уставился на Ивана.

'Лодкой?'

Маляренко взъерошил затылок.

— Ну…

— Это ЯХТА!

Дружный хор возмущённых женщин сразу расставил всё по своим местам. Ермолаев ойкнул, покраснел и быстро отвернулся — обе хозяйки, загоравшие где-то на верхней палубе, чересчур увлеклись спором и донесли свою мысль мужчинам на палубе, стоя у перил.

'Грм… хулиганки!'

Франц оказался покрепче лейтенанта и на присутствующих здесь дам внимания обратил умеренно.

— Я вот думаю, что это всё ж таки не яхта, шеф. — Спокойно продолжил немец. — Думаю, это можно назвать большой лодкой. Яхта, я так думаю, крупнее должна быть.

Иван подумал и кивнул.

— Может быть. А может и нет. Да какая, блин разница! Ты смотри, как идёт!

'Мечта' действительно скользила по воде куда быстрее 'Беды'. Герд не соврал, заявив, что он построит лодку не только больше, но ещё и быстрее. На одном Стерлинге оба кораблика шли примерно с одинаковой скоростью — километров восемь — девять в час, а при помощи тех парусов, что Иван привёз из Новограда, яхта бежала ещё быстрей. Пока рекорд скорости, при средней загрузке трюма, был равен восемнадцати километрам в час. Измеряли скорость очень просто — на ближайшем к затону ровном пляже отмерили ровно один километр, поставив метки из вязанок камыша, разогнались и засекли время.

Этот отрезок, при не очень сильном попутном ветре 'Мечта' прошла всего за три минуты. С копейками. Герд ругался, плевался и жаловался на жизнь. По его мнению, этот результат был настоящим позорищем. Стыдуха, одним словом, и если бы его сейчас видели коллеги из прошлой жизни, то он, ГеертХелмерс, безусловно, застрелился от стыда.

Или сгорел.

Иван согласно и сочувственно качал головой, делал скорбное лицо и утешающее похлопывал бельгийца по плечу. Но всё равно, несмотря на жалобы, было видно, что тот доволен. Кораблик получился на славу. Да и сам Ваня прилагал титанические усилия, чтобы рот сам собой не разъехался до ушей от счастья.

'Это. Мой. Корабль! А!'

— Босс. Эти паруса не годятся.

— А?

Ваня вернулся с небес на палубу. Под конец первого выхода в море Заказчика, бельгиец не на шутку разволновался — он ожидал, что его детище будет гораздо резвее.

— Почему?

— Они… МАЛЕНЬКИЕ! Они для такой лодки, как 'Беда'.

Ваня посмотрел на мачту — действительно коротковата. Маляренко ни черта не понимал в парусных судах, но нутром чуял — эта красавица должна нести на себе, как минимум, вдвое большие по площади паруса.

Длинное лицо Герда покраснело и пошло пятнами, он прижал руки к груди и попытался сказать ещё что-то окружившим его людям. Вокруг него, на главной палубе яхты толпилось два десятка человек, приглашённых Хозяином. Вся верхушка Севастополя, Юреьво и Бахчисарая. Народ уже и не пытался слушать корявые оправдания корабела и откровенно скалил зубы. Чувствуя, как его лицо растянулось в глупейшей улыбке, Иван не выдержал и заорал.

— Да пошёл ты! Ребята, качай его!

Мужики восторженно заорали, подхватили и запулили счастливо захохотавшего Герда высоко в небо.

В итоге бельгийца уронили за борт, а Заказчик принял Изделие с оценкой 'отлично'.

— Ермолаев, разворачивай. Идём домой.

Первый выход, продолжавшийся весь световой день, всех изрядно утомил. И новую команду, и гостей — пассажиров, и даже самого хозяина. Единственными, кто прекрасно перенёс морской вояж, были дети. Анечка и Ванюша выспались в личной каюте отца и теперь вместе с мамами сидели на верхней палубе и наслаждались видами на берег. Впрочем, разумеется, наслаждались их мамы и отец. Шезлонги, на которых женщины провели этот первый, по-настоящему жаркий день, были отодвинуты в сторону, а на крыше надстройки, которая и была, собственно верхней палубой, были расстелены одеяла. Иван лежал, положив голову на упругое бедро Манюни, на его животе сидела дочь, а под боком спал сын. Таня, тихо постукивая ложечкой, размешивала морс, а Маша перебирала своими восхитительными пальчиками волосы мужа.

'Как хорошо…'

Пассажиры рассосались, кто-куда и на кораблике воцарилось затишье. Часть гостей, после небольшой, но очень душевной пьянки, уползла в трюм и залегла на койки экипажа, часть осела в рубке возле рулевого и вела тихую и неспешную беседу. Солнце стало уходить за горизонт и окрасило всё вокруг золотым и оранжевым.

'Как красиво…'

Иван посмотрел на безмятежно улыбающуюся жену и вдруг ясно, отчётливо, с тоской понял, что ЭТО происходит в последний раз и больше ЭТО не повторится.

Никогда.

Маляренко понял, что он ПРОЩАЕТСЯ.

— Любимый, что?

Маша встрепенулась и внимательно посмотрела на мужа. Ваня через силу улыбнулся.

— Ничего.

И закрыл глаза.

'Ну вот и всё'

Глава 5В которой происходят 'мелкие' семейные неурядицы, которые оказывают громадное влияние на будущее, а Иван выходит в первый поход

— МамТань, ну скажите хоть вы, пожалуйста. МамМаш. Скажите ему, а. Я умоляю вас.

Зареванная, с красным опухшим носом, 'племяшка' стояла на коленях перед сидевшими с каменными лицами хозяйками. Шестнадцатилетняя женщина, одной рукой прижимая к груди орущего малыша, а второй держась за вновь выпирающий живот, подползла к Марии Сергеевне и попыталась поцеловать ей руку.

— Вика!

Таня не выдержала, подскочила и, подняв плачущую женщину, вытолкала её из комнаты.

— Маша, я не могу больше, — губы у немки дрожали, а на глаза навернулись слёзы, — надо что-то делать…

— Ничего не надо делать.

Голос Марии был резок и решителен. Хозяйка Севастополя угрюмо посмотрела на подругу.

— Мы и не сможем ничего сделать. Совсем. Ты его ВИДЕЛА?

Таня отвернулась и кивнула, глядя в окно.

— Видела. Он как…

Она прищёлкнула пальцами.

— Он…

— Да, он как хищник. Уже ничего кроме добычи не видит.

— Всё равно — я попытаюсь.

Таня, всё также глядя в окно, положила ладони на живот.

— Я ему скажу…

— Таня, — голос Марии странно притих, — ты… тоже?

— А ты…?

— Да.

Отревевшись, женщины стали решать, как быть дальше. Вернувшийся после демонстрационного выхода в море Маляренко с головой ушёл в приготовления к большому походу, по сути, переселившись на 'Мечту'. Хозяин, своим волевым решением, рекрутировал в экипаж Франца, Игоря, Виталика и ещё двоих мужчин из Бахчисарая. Никакие возражения им в расчёт не принимались. Вопли и плач жён будущих путешественников Иван пропускал мимо ушёй, вместе с Гердом гоняя 'морячков' по матчасти. И тогда испуганные женщины бросились к жёнам Хозяина. От слёз и истерик головы у обеих шли кругом, но сделать они ничего не могли. Иван не слушал даже их. Даже Марию Сергеевну. Маляренко вцепился в 'Мечту' мёртвой хваткой и на всё остальное ему было наплевать. Последней каплей переполнившей чашу терпения подруг был утренний визит 'племяшки' Вики, законной жены лейтенанта Ермолаева.

— Не надо ничего ему говорить. Ни о нас, ни о них. Летящий лом не остановишь.

Таня не поняла.

— Что?

— Ничего, — Маша устало обняла и прижала к себе подругу, — ничего. Я тебе потом объясню.

— Ванечка… — Тихий голос любимой пробрался в мозг, заставив Ивана прекратить расчёты по запасам продовольствия.

— М?

Перо автоматом продолжало ходить по серой рыхлой бумаге.

— Ваня… — Манюня осторожно, бочком, зашла в каюту капитана и остановилась у двери. — … ты…

Женщина осеклась. На неё смотрели чужие, незнакомые глаза. Жестокие, равнодушные и отрешённые одновременно.

— Ты чего-то хотела?

— Я… нет. Ты… на обед придёшь?

Человек за столиком, сплошь заваленным бумагами, отвернулся.

— Нет. Я занят.

— Сказала ему?

Таня со страхом смотрела на подругу. Такой потерянной она Машу ещё не видела. Та помотала головой и заплакала.

— Нет.

Сердце кольнуло.

'Он не вернётся'

Две недели 'Мечта' болталась на траверзе Севастополя, отрабатывая манёвры и слаживая экипаж. Никаких особенных требований Иван к своим людям не предъявлял, поскольку даже самому тупому (или самому оптимистичному) человеку было ясно, что подготовить за месяц, даже за два, моряков, способных работать с парусами — невозможно. Герд честно старался объяснить и показать хоть что то, но Иван уже махнул на это дело рукой, решив, что основным средством движения будет двигатель, а паруса он будет использовать только при попутном ветре.

— Дядя Ваня, — в проёме двери каюты нарисовалась могучая фигура Михаила, — дядя Ваня, можно к вам?

Фигура мялась и не решалась войти. Маляренко удивлённо поднял глаза.

'Чего это с ним?'

Оказалось, что Миша тоже хочет в экипаж. Даже очень хочет. Отпускать свою ненаглядную Настеньку одну за тридевять земель он просто боялся.

— А как же сын?

Ваня постарался вложить в вопрос как можно больше издёвки и сарказма. Здоровяк вздрогнул и как-то уменьшился в габаритах.

— Ну…

— Не жуй сопли. — Маляренко, неожиданно для самого себя сорвался и говорил громко, зло, не щадя чувств парня. — Мне насрать, что ты хочешь, понял?! Главное — что хочу я. Уяснил? Не слышу!

— Дядя Ваня…

— Иван Андреевич или хозяин!

— Да… хозяин…

'Как они все меня достали!'

Каждая лишняя минута, проведённая в порту, выводила Ивана из себя. Цель, к которой он стремился все эти годы, была так близка. Всего-то несколько тысяч километров. А тут эти…

— Ты, — Маляренко сбавил обороты, — с нами не пойдёшь. Не из-за сына. А потому что у меня для тебя есть другое дело. Ваш сын будет жить в моей семье и ни в чём не будет нуждаться, пока вас не будет рядом. Понял? Так вот. У меня для тебя будет другая работа. Сделаешь — дом останется твоим. Нет — извини… ты не один тут бездомный.

Михаил подобрал слюни, развернул плечи и встал по стойке смирно.

'Так то лучше'

Задача, которую поставил перед бывшим телком Иван, была совсем не проста. Вербовка ПРАВИЛЬНЫХ и нужных людей в Новограде с целью их переезда в Севастополь, Юрьево и, частично, в Бахчисарай. Маляренко подсчитал, что для уверенного покрытия всех расходов, количество налогоплательщиков должно вырасти вдвое. А лучше втрое.

— Я не жду, что ты уговоришь сюда, на пустое место, перебраться сотни человек. Во-первых, мне нужны СЕМЬИ. Во-вторых, путные люди. За которых ты лично будешь ручаться.

Тяжёлый взгляд босса давил так, что Миша невольно сделал шаг назад.

— Так точно. Буду. Ручаться.

— План у тебя на этот год семей десять — пятнадцать. Рассказывай им всё как есть. Надо будет врать — ври. Но не сильно. Ты уйдешь с нами сейчас, в учебный поход. Мы зайдём за полковником и отвезём вас двоих в Новоград. Дальше будешь действовать сам. На обратном пути, после похода, мы зайдём за тобой и первыми переселенцами. Рассчитывай на конец сентября — начало октября.

Иван помолчал, уставившись на самодельную карту Европы.

— В крайнем случае — на начало ноября. Да. Мы должны успеть вернуться до штормов. А ты… не вздумай не выполнить план. Или набрать к нам, сюда, никчёмных людей…

В голове весело и пьяняще зазвенело.

— … удавлю.

В учебно-деловой поход 'Мечта' вышла только через неделю. Кроме экипажа на её борту был Вил, который заканчивал монтаж радиостанции и собирался проверить её в деле на большом расстоянии, Герд, который не оставлял надежд хоть чему-нибудь подучить своих бестолковых учеников и Михаил. Следом за 'Мечтой', на длинном канате тащилась 'Беда', на которой находился Олег и один из работников Кузнецова. У них были свои дела — масло и уголь. Прошлой осенью Алексеев твёрдо пообещал и того и другого — глупо было бы упускать такую возможность.

Была у Маляренко, насчёт этих темнокожих ребят, ещё одна идея. Долгие беседы с Настей и обстоятельный допрос Михаила выявили одну интересную деталь — в Новограде остро не хватало железа. Иначе говоря — железо было в дефиците. Когда Ваня об этом впервые узнал, он здорово удивился.

— Как так? Вас же сотни. Даже тысяча, если иностранцев считать — одних автомашин десятки должно быть. А у вас…

— Два автобуса и одиннадцать легковушек.

Маляренко почесал затылок и хлопнул по столу ладонью.

— Так. Стоп. Давай ка с самого начала. Откуда вас сюда занесло?

Тогда то и выяснилось, что других таких как Настя, Миша и их родители, попавших в новый мир из турпохода по Саянам, вообще нет и что девять десятых остальных 'попаданцев' — это туристы отдыхавшие в Турции. Сразу становилось понятным, почему среди наших мужчин и женщин было фифти-фифти, а среди турков — почти одни мужчины. Потому что обслуживающий персонал отелей как раз из одних мужчин и состоял!

— Мда… отдохнули, так отдохнули…

Ванина голова покумекала и родила нехитрый план, как ничего (ну почти ничего) не делая, немного (а если повезёт, то и много) заработать. Оставалось прояснить обстановку у будущих клиентов в Новограде и будущих подрядчиков в Керчи.

Апрельское море не баловало путешественников — волна стояла нешуточная, да и погода снова испортилась. Всё небо, до горизонта, затянуло тучами, а вдали ещё впридачу что-то заполыхало.

— Гроза, Иван Андреевич.

Ермолаев привычно стоял за штурвалом. Правда вместо крошечного полуоткрытого 'ящика' 'Беды', на этот раз рубка была самая настоящая. Со стеклянными иллюминаторами, не продуваемая ветрами, с освещением и отоплением.

— Пусть Виталик всё проверит. А я — спать.

Маляренко зевнул, так что едва не вывихнул челюсть, пожелал лейтенанту хорошей вахты и ушёл в свою каюту. Уже засыпая, он, краем уха слышал, как хлопает люками на палубе и вполголоса матерится новоиспечённый боцман.

Ивану приснилась Маша. Она печально смотрела ему вслед, а он так и не смог повернуться к ней лицом.

Маляренко проснулся на минуту, вспомнил сон, почувствовал укол совести, перевернулся на другой бок и снова заснул.

Впервые эхолот дал о себе знать, когда судно входило в бухточку, где раньше стоял посёлок мсье Фарика. Проходя мимо островка, лежащего посреди бухты, прибор неожиданно затрещал а потом взвизгнул так, что все обмерли. До берега здесь было не меньше двухсот метров и глубины здесь должны были быть порядочные. Эхолот поорал ещё десять секунд а затем умолк, как-будто ничего и не было.

— Это что такое было?

Бледный канадец, вытер пот со лба и изобразил ладонью что-то вроде горы.

— Подводная гора.

— Да понял я…

Ваня тоже перевёл дух. Море оказалось не таким уж и понятным, как ему всегда казалось. Ну чего проще — держись подальше от скалистых берегов и не выходи в море во время шторма. И всё. А тут…Мёртвая зыбь. Отсутствие ветра и качки и 'тысячу' раз хоженое — перехоженное место.

И такой сюрприз!

'Уфффф!'

Герд, внимательно разглядывающий дно, разогнулся и, посмотрев на идущую следом 'Беду', покачал головой.

— Вот так прошли.

И, жестом рыбака, показал совсем маленькую рыбку. 'Мечта', при всех её достоинствах, была гораздо крупнее старой лодки и в воде сидела сантиметров на сорок глубже.

Поставив судно на якорь в полусотне метров от галечного пляжа, экипаж подтянул 'Беду' и уже на ней не спеша добрался до берега. Первым, светя словно опознавательными знаками своими татуировками, в воду спрыгнул Виталик. За ним, выждав с минуту, с лодки горохом посыпался остальной экипаж и только Игорь с автоматом оставался на 'Беде', внимательно следя за кустами на берегу.

Из зарослей донёсся радостный крик и над ветками показалась курчавая голова — Виталика узнали. Голозадый мальчишка лет десяти шустро рванул от берега, громко крича на ходу.

'А бритву то мы ему оставить забыли'

За полгода своего заточения на острове полковник Алексеев обзавёлся роскошной седой бородой, званием почётного вождя племени мумба-юмба и прекрасной наложницей Анжелой, доставшейся ему в наследство от Фархада Иванова.

— Мужики, — в голосе Алексеева не было ни капли прежней враждебности, — мужики, как же я вас ждал!

Полковник обнял всех по очереди и, радостно скалясь, потащил гостей в новый, отстроенный за зиму, посёлочек где сейчас и обитали все оставшиеся в живых аборигены. Десять больших, добротно построенных хижин стояли в получасе ходьбы от места прежнего поселения, прямо у входа в долину, где рос настоящий оливковый лес.

Маляренко посмотрел в спину идущего впереди офицера и втихомолку порадовался тому, что тот уже не считает его, Ивана, врагом. Такого человека как Алексеев нужно было числить если и не в друзьях-приятелях, то среди хороших знакомых — точно.

Посёлок, стоявший на опушке светлого и редкого леса, Ване понравился. Эти жилища были куда как капитальнее тех, что сгорели на берегу. Было видно, что стройкой руководил знающий человек, а сами строители не пожалели усилий. Герд только руками развёл — прогресс в качестве жизни был налицо. Да и местные жители не держали на своих гостей зла, чётко деля белых пришельцев на 'своих' и 'чужих'. Татуированный Виталик и майор были своими в доску и аборигены изо всех сил старались приветить гостей.

Вечером, когда все 'ритуальные пляски' и чайные церемонии были завершены, все мужчины собрались вокруг громадного пионерского костра.

'Взвейтесь кострами… синие ночи…'

Иван посмотрел на тёмное небо и глубоко вдохнул. Ночь и вправду была синяя. А ещё прохладная и свежая. Настолько, что в глубине души шевельнулось почти забытое чувство тоски по холоду. По зиме, сугробам и скрипу сухого снега под подошвой.

'Чёрт!'

Ване до крика захотелось зимы. Русской. С метелью. С ёлками и мандаринами. И музыкой из 'Иронии судьбы'.

'Скоро. Уже скоро.'

— Алексеев, — Иван говорил негромко, но все разговоры, и его бойцов, и негров между собой, моментально стихли, — рассказывай.

Абду и два его первых помощника подвинулись ближе к огню, понимая, что речь сейчас пойдёт о судьбе маленького поселения. Полковник медленно встал по стойке смирно, оправил заношенную рубаху и, не обращая внимания на остальных, по всей форме доложил.

— Товарищ… командующий, вверенный мне… гарнизон…

Маляренко сначала хотел оборвать этот балаган и попросить полковника рассказать всё человеческим языком, но что-то его удержало. Зазвучавшие было смешки экипажа, сами собой смолкли — шеф принимал доклад офицера с каменным лицом. Смекнув, что прямо сейчас происходит процесс дрессировки, оба присутствующих здесь офицера крымской армии быстро навели порядок среди остальных.

— … четырнадцать мужчин, двадцать четыре женщины и одиннадцать детей в возрасте до двенадцати лет. Больных нет. Доложил полковник Алексеев!

— Вольно. Сядьте… Владимир.

Иван сознательно опустил отчество бывшего Головы Новограда, но тот этого, похоже, даже и не заметил. Или сделал вид, что не заметил. Степанов, сидевший у него за спиной, выдохнул и тихо сунул свой громадный тесак обратно в ножны — формальное укрощение произошло.

— Толмачить, — Ваня кивнул на Абду, — сможешь?

— Смогу.

— Всем отбой. Попроси Абду остаться. Есть разговор.

Они договорились.

Абду с готовностью признал власть Крыма над Керченским островом и согласился в обмен на защиту платить налог Севастополю в виде двухсот литров масла и двух тонн угля ежегодно. Всё остальное, свыше этого количества Иван обязался закупать по твёрдым ценам, а староста общины согласился принимать в качестве оплаты монеты Ваниной чеканки. Стороны расстались неимоверно довольные друг другом — Маляренко тем, что заимел новых налогоплательщиков, да и закупочные цены он назначил такие, что на одной перепродаже можно было делать больше тысячи процентов прибыли, а Абду — тем, что смог вписаться в европейское государство. Пока, конечно, как колония, но это же пока…

Кроме того, обсудив это дело с полковником, стороны пришли к выводу, что четырнадцать мужчин для работы на маслопрессе и лесозаготовках — это как то много, и с выжиганием угля вполне справятся и женщины. Трое мужчин со своими семьями уедут добывать металл. Временно, но далеко.

Услыхав про металл, Алексеев навострил уши, а затем выразил полную готовность 'купить всё'.

— Хотя, надо посмотреть, как у меня там дела пойдут, в Новограде. — Намёк на автомат, с которым не расставался Ермолаев, был прозрачен, как слеза ребёнка. Маляренко усмехнулся.

— Поможем, если что.

— Тогда… — Алексеев довольно кивнул и заинтересовано подсел ближе. — А что за железо?

Ещё пятеро мужчин со своими семьями уедут работать (временно Абду, временно! Никакого вида на жительство!) в метрополию. За все эти дела большой белый человек пообещал безопасность, инструмент, оружие, еду и сладкий пряник в виде полноразмерного гражданства 'евросоюза'.

В будущем.

Утро выдалось тихим, солнечным и по-настоящему тёплым. Оно ничем не напоминало вчерашнюю ненастную погоду. 'Мечта' лениво покачивалась на якоре посреди бухты, среди мелких волн, искрившихся солнечными бликами.

— Ну что, Олег, — Иван пожал руку своему заму, — до встречи. Мы сейчас в Новоград. Потом снова сюда, забираем ребят и забрасываем их к кораблю. Потом домой.

— Недели две-три?

— Три. Может месяц. — Маляренко усмехнулся и потряс трёхпалой рукой. — Там у меня кое-какие дела остались. Урегулировать бы надо.

'Зря я Андрюху не взял…'

На долю секунды майору Степанову вдруг стало жалко тех, с кем Хозяин собрался 'урегулировать' дела. Бывший ОМОНовец сгрёб командира в охапку.

— До встречи, Андреич.

Выйдя из бухты и отойдя от гористого берега на пару километров, 'Мечта' дождалась оговоренного часа и успешно связалась с Севастополем.

- 'Беда' под погрузкой, выйдет завтра, как поняли, приём.

— По…л, …ас, '…еда' под пог…й. Удачи. При…м.

— Идём на юг. Удачи. Отбой.

Вил Маршалл выключил радиостанцию и победно посмотрел на шефа — дело выгорело. Связь работала. Иван одобрительно кивнул, хлопнул канадца по плечу и ушёл в свою каюту спать.

А 'Мечта', забрав с собой ещё одного пассажира и подняв все паруса, уверенно шла на юго-восток.

Глава 6В которой Иван встречает старых знакомых

В лодочном сарае, стоявшем возле пирса, было душно, жарко и темно. Солнечные лучи едва пробивались сквозь щели в стенах и давали совсем немного света. Измученная Дениз наконец-то уснула и, положив голову на колени Таипу, тихонько стонала во сне.

— Милая, милая, — тёмная от въевшейся грязи ладонь бывшего раба ласкового гладила по волосам почерневшую от горя женщину, — скоро всё закончится, спи. Спи, любимая.

Таип осторожно поцеловал в макушку женщину, что носила под сердцем его ребёнка, и обернулся к оставшимся бойцам.

'Восемь, всего восемь ребят. О, Аллах! За что?'

Бесконечные облавы неверных вымотали оставшихся в живых рабов до предела. Видимо, русским зимой просто нечем было заняться, и они превратили охоту на людей в вид спорта. Все посёлки, хутора и сам Новоград состязались в том, кто убьёт больше беглецов. В плен они не брали, да и сами беглецы сдаваться не собирались. Лучше смерть, чем снова колодки, цепи и адский труд.

Им тогда здорово повезло, что основной отряд бывших пленников ударил прямо по полю, на котором работали остальные рабы. Охранников перебили быстро, но на стенах города забили тревогу, и на рабов набросилось городское ополчение. Таип выждал, когда драка разгорится в полную силу, а потом ударил сам. Нагло. Прямо по городским воротам. Он навсегда оставил там пятнадцать лучших бойцов, а сам, с пятёркой оставшихся в живых ребят, налетел на рабскую и тюремную пещеры. Из рабской они сумели забрать всех своих женщин. Он забрал свою Дениз и её подруг, с которыми она работала на ресепшене в том проклятом отеле.

А из тюремной они не смогли спасти никого. Он, Таип, нашёл там лишь замученных до смерти друзей и полуживого безъязыкого раба по имени Ахмед, которого неверные продержали без солнца четыре года.

Промаявшись всю осень и зиму по самым дальним пещерам, группа Таипа, отощав до скелетообразного состояния, решила уходить из этих негостеприимных мест на юг. На Родину. В благословенную Турцию. Даже оба курда, что примкнули к ним после побега, не возражали против этого.

Весь вопрос заключался в том, как это сделать.

Посмотрев на своих людей, Таип чётко осознал — пешком, по горам, они не дойдут. О том, где они и КОГДА в Новограде знали все. Даже рабы. Неплохо зная географию, вожак прикинул, что до 'дома' им идти километров пятьсот. Может быть — тысячу. Ни Таип, ни Дениз, никто из его людей не надеялись найти там соотечественников или, хотя бы, единоверцев, но… хотя бы умереть на родной земле…

Это уже не мало.

И тогда у Таипа Озбека родился гениальный по простоте план.

'Чтобы что-нибудь хорошо спрятать — надо это что-то положить на самое видное место!'

Группа из девяти мужчин и четырёх женщин прекратила скрываться и, почти открыто, пошла к Новограду. Решение было очевидным — ближайщая к городу необитаемая пещера. Вот так. Патрули русских удавалось обходить стороной, и ещё здорово выручали встреченные по пути огороды. Брали немного, чтобы никто ничего не заподозрил. Да и брать то было особо нечего. Весна. Зимний урожай ещё не созрел, и есть приходилось что попало. Охотились на мелких птиц и выкапывали корешки.

Они шли месяц.

Они дошли.

Ближайшей к городу необитаемой 'пещерой' оказался заброшенный склад у пришедшего в запустение порта. До городских ворот отсюда было всего два километра.

— Ахмед! Заткни ему рот!

В принципе, этот портовый рабочий им уже был не нужен. Он уже всё рассказал. Сам. Его почти не пришлось бить.

'Слизняк'

Рыбацкий баркас должен вернуться к вечеру. Не позже. И тогда…

— Мехмед, бочки с водой…

— Готовы.

— Хорошо. Ахмед…

Немой понятливо кивнул, сел русскому на спину и прижал его лицо к песчаному полу. Неверный забился, потом задёргался, а потом и вовсе — затих. Мужчины вокруг одобрительно закивали.

'Молодец, Ахмед. Главное — всё тихо'

Ни одна из женщин не проснулась.

Вечером у них будет лодка. Парусная. Вода и еда. И они уйдут. Домой. В Турцию.

Таип с нежностью посмотрел на свою жену. Он никому не сказал, даже ей, что лично он, Таип Озбек, ни капли не верит в то, что им удастся дойти.

Но всё равно. Так лучше, чем сдохнуть в выгребной яме.

— Шеф, шеф…

Проснулся Иван оттого что кто-то осторожно тряс его за плечо. Маляренко продрал один глаз — над ним стоял Франц.

— Сколько времени?

— Полдень.

Иван закрыл глаз. Посиделки с Алексеевым на верхней палубе затянулись почти до утра. Здоровья это не прибавило, зато обсудить и решить успели многое. Маляренко про себя поразился тому, как смело и безапелляционно полковник делил шкуру неубитого медведя, решая что и как он будет делать в Новограде. На подначку про медведя Алексеев не повёлся, а только махнул рукой.

— Всё будет в порядке, Иван Андреевич.

После доклада в посёлке Абдулло, Алексеев обращался к Ивану только по имени-отчеству.

— Чего надо?

— Михаэль говорит, что до порта час остался.

Иван метнул взгляд на иллюминатор. За стеклом был солнечный день.

'Ах да — полдень!'

В планах на сегодня значилось, что 'Мечта' подойдёт к Новоградскому порту вечером. Как бы даже и не ночью.

— Ветер попутный, быстро плывём.

Толстый немец поднял большой палец.

— Очень быстро.

Только сейчас Иван обратил внимание на то, что пол в каюте как-то странно завален на бок.

'Понятно. Паруса'

Маляренко встряхнулся и резко встал.

— Пошли.

Странное это было чувство. Чувство страха, боли и мазохистского удовлетворения от того, что пришлось вновь вернуться сюда. В город страха и боли. Иван рассматривал знакомый берег в монокуляр без единой мысли в голове. Дышалось тяжело. Туго. Как сквозь вату.

Маляренко отдал оптику Мишке, развалился в шезлонге и вздохнул полной грудью. Боль и удушье отступили.

— Чего видишь?

— Ни. Че. Го.

Мишкина физиономия выражала крайнюю степень удивления.

— А где порт то? Сарай вижу. Причал тоже. Но никого нет.

— Дай. — На верхнюю палубу взлетел полковник. Миша вопросительно глянул на шефа и, получив разрешающий кивок, отдал трубу Алексееву. Тот пару минут изучал далёкий берег, потом сложил монокуляр и молча отдал его Ивану.

— Разруха полная. Я…

Зубы бывшего Головы страшно скрипнули.

— Франц! Стоп машина. Ермолаев — якорь!

Внизу, на палубе, забегал экипаж, за бортом раздался всплеск и яхта остановилась. Бывшие Новоградцы удивлённо уставились на капитана.

— Иван Андреевич, вы чего?

— Шеф, на берег нам на…

— Подождём. Спешить нам некуда.

— Милый, проснись. Там лодка! Большая!

Таип проснулся в одно мгновение. Отодвинув жену, он приник к щели под воротами сарая.

К причалу медленно и без всяких вёсел и парусов, подходило большое судно! Это точно не был тот кое-как сделанный рыбацкий баркас, на котором местные ловили рыбу, это был корабль! С двигателем! Настоящий корабль.

'О, милосердный, благодарю тебя!'

Рядом шептали молитву остальные бойцы. Вместо занюханной лодчонки в порт входило морское судно.

— Готовьтесь. Ждать не будем. Как только причалят — вперёд.

Мужчины молча кивнули и принялись готовить оружие.

'Оружие!'

Таип скривился. Лично у него был обломок косы с замотанным тряпкой обломанным концом. У остальных дела обстояли не лучше. Копья без наконечников, дубинки и один топор. Вот и всё вооружение.

'Ничего. Справимся'

Чёрный корабль медленно причалил к пирсу, с него спрыгнули два человека без оружия и занялись швартовкой.

'Ну вот и всё. Пора!'

— Во имя Аллаха…

Договорить ему не дали. Бойцы невпопад заорали 'Алла' и, распахнув ворота сарая, бросились к стоявшему у причала кораблю.

Народ Ваню не понял. Желание босса встать на якорь в трёхстах метрах от берега внешне все восприняли спокойно, но чувство глубокого недоумения витало в воздухе — промежуточная цель похода лежала как на ладони и опасной не выглядела. Маляренко закрыл глаза и вопросил своё предчувствие насчёт возможной опасности. Предчувствие молчало, как рыба.

'Ладно, полчаса погоды не сделают'

Порт производил гнетущее впечатление — мусор, обломки каких-то деревянных конструкций и покосившийся сарай с дырявой крышей. Правда, сам причал выглядел настолько монументально, что Иван пожалел, что у него дома такого нет.

Сначала изделие германских оптиков терзал сам Маляренко, потом — Алексеев, Мишка и, напоследок, Ермолаев.

— Не пойму я, Иван Андреич, чего стоим? Кого ждём? Там пусто как…

Лейтенант осёкся. Пребывавший последние три месяца в благодушном настроении шеф резко изменился. Он всё так же расслабленно сидел в шезлонге, держа в руке стакан чая, но глаза у него были другими. Внимательными, серьёзными и… злыми.

— Ты, сержант (Игорь прирос к палубе) такую поговорку слышал: 'бережёного бог бережёт'?

Маляренко смотрел, как беззвучно разевает рот лейтенант и напряжённо думал. Интуиция, которая его ещё не подводила, убеждала, что опасности нет. Но…

'Будем делать перебздеть…'

— Ладно, лейтенант Ермолаев, самый малый вперёд. Рули к берегу. Алексеев! Ко мне!

Офицер взлетел на мостик и встал по стойке смирно. Что такое субординация полковник понимал очень хорошо. То, что в той, прошлой жизни Иван служил рядовым, никакой роли не играло. В здешней табели о рангах он был если и не Генералиссимусом, то маршалом точно.

— Скидавай одёжу, — Иван неотрывно смотрел на берег и расстёгивал на груди рубашку, — и оружие не бери. Так пойдём. Босяками палубными.

Маляренко разулся и повёл подбородком.

— Ермолаев. Экипаж — к бою.

— Экипааааж! К бою!

На 'Мечте' выбрали якорь и дали самый малый ход. До берега яхта дошла за пару минут. Бойцы успели надеть доспехи, взвести и зарядить арбалеты, а сам Иван, оставшись в одних штанах, занял место на носу кораблясо швартовочным канатом на плече.

Сарай, который стоял сразу за пирсом, Ване не нравился категорически!

— Аккуратней! Пааааалубные! Вы, вашу мать, куда смотрите? Мешки!

Ермолаев бутафорил очень качественно — сейчас и босс и полковник для него были лишь неуклюжей тупой матроснёй. Алексеев спохватился и за борт улетел набитый травой кожаный мешок. Борт лодки мягко стукнулся о брёвна пирса и полуголые швартовщики прыгнули на причал.

Иван стоял спиной к сараю, ощущая голой спиной не только солнечные лучи но и…

'Я или параноик, или…'

Было страшно. Очень. Канат не слушался и ни в какую не желал наматываться на тумбу. Алексеев, притянувший корму к причалу, уже закончил свою работу и выпрямился.

'И? И? И…'

Сердце в ушах стучало так, что Иван не слышал ничего, кроме своего дыхания. Что делалось у него за спиной (и делалось ли вообще) он не знал.

'Ха!'

Губы у Вани сами собой расползлись в улыбке — глаза полковника медленно вылезали из орбит, а у стоявшего на палубе Франца ещё более медленно отвисала челюсть.

'Понеслась'

Иван выпустил верёвку из рук и безумно долгую четверть секунды разворачивался лицом к неведомой опасности.

Десять теней. Доля секунды.

'Их много'

— А-а-а-а-а!

Замедленная 'съёмка' закончилась. В уши пробился многоголосый крик 'лла!' и события понеслись вскачь. Как заправский регбист, Иван, не успев разогнуться, с низкого старта понёсся вперёд — прямиком на серые тени.

Если хотя бы один из бойцов Таипа был нормального веса, то на этом жизнь Ивана Маляренко и закончилась. Но ему повезло — отощавшие до состояния узников Бухенвальда турки отлетали от костлявых плеч Ивана, как кегли в боулинге. На редкие удары дубинками по спине и заднице, полуголый капитан 'Мечты' внимания не обращал, а от топора ему повезло увернуться. Следом, вопя что-то матерное и размахивая кулачищами направо-налево, громадными прыжками нёсся Алексеев, своей широкой спиной начисто перекрыв Ермолаеву возможность отстрелять кучку смуглых налётчиков из автомата.

— Да ты ж… н-на!

Иван проскочил всех нападавших за два секунды и с удивлением обернулся. Чернявые доходяги валялись на пирсе изломанными кулями, а одному особо крепкому (или до кого Иван не смог дотянуться) Алексеев смачно и разухабисто бил морду. С ххеканьем, оттягом и душой.

— Н-на! Н-на!

Голова турка моталась, как боксёрская груша, а сам он только мычал и хрипел. С 'Мечты', матерясь, горохом сыпались остальные бойцы, размахивая мачете во все стороны, а враг лежал и не шевелился — победа была полнейшая.

— Господин! Господин! Пожалуйста!

Маляренко обернулся — из сарая, вопя, причитая и рвя на себе волосы, ползли на коленях женщины.

— Стоять! Алексеев!

Позади, на дощатый настил пирса что-то глухо упало.

Прочухался Ваня минут через пять. Всё тело опять болело. Особенно плечи и спина. Как сообщил Игорь, на его спине имелось аж четыре багровых кровоподтёка, которые быстро наливались лиловым. Ермолаев постарался быть дипломатичным, но на его лбу было ясно написано — 'какого хера!'

— Шеф, какого хера… — Лейтенант всё же не выдержал. — Я бы их перестрелял, как не фиг делать!

— Ох, Игорёха, и не говори.

Иван кряхтел и морщился.

— А если бы они из сарая не вылезли?

Лейтенант поперхнулся и задумался. Дурацкая выходка шефа, при ближайшем рассмотрении оказалась банальной ловлей на 'живца'. Своевременной и вполне оправданной — нападавшим пришлось бежать в атаку по узкому пирсу, а экипаж корабля ещё не успел разбрестись по берегу. Оставалось только восхищённо пробормотать.

— Ну, шеф…

'Чёрным' не повезло. Самому упёртому, который 'не упал', Алексеев страшнейшим хуком справа проломил висок. Ещё двоих, потянувшихся к оружию, Виталик, недолго думая зарубил своей жуткой секирой. Остальные доходяги молча лежали на пирсе и ждали смерти. Рядом с погибшими тихо скулили женщины.

— Ермолаев. Докладывай.

Говорить было тяжело — как всегда после драки у Ивана начался отходняк.

— Раненых нет. Погибших нет. Э… всё.

Из сарая донёсся тоненький вой. Безутешный, горький и совсем детский. Маляренко продрало до кишок.

— Бегом проверить. Что там?

Виталик, Франц и Игорёк с автоматом рванули к распахнутым воротам сараюшки.

— Я на чердаке был. У-у-уберёгся.

Мальчишка всхлипнул и снова заревел.

— А папку они у-у-убили.

Восьмилетний мальчуган, весь в лохмотьях, маленький, недокормленный, сидел на земле у тела своего отца и растирал на щеках грязь. От его одежды за версту разило устоявшимся запахом рыбы.

Иван представил себе на месте этого пацанёнка своего сына и щёки его занемели. Планка у Вани рухнула сразу, окончательно и бесповоротно. Почти не соображая, что он говорит, Маляренко как можно ласковей прошипел.

— Кто? Алёшенька, скажи — КТО это сделал?

— ОН.

Маленький пальчик, дрожа, указал на кучку тряпья.

— Он.

Маляренко посмотрел на Виталика так, что бывший зек едва не обделался. Иван протянул руку к секире.

— Д-дай.

Шеф опять удивил. Когда Ермолаев, предугадав желание босса, рванул к будущему покойнику и, схватив его за руки, растянул вместе с Мишкой в стороны, турок даже не вздумал сопротивляться, а только громко замычал.

Громадная секира описала замысловатую петлю и с грохотом врезалась в доски настила.

— Ахмедка? Ты?

Командир выпустил топорище из рук и неуверенно улыбнулся. Турок, которого держал Игорёха, тоже заулыбался и замычал в два раза громче.

— Насылсын, Ахмед?

Хозяин абсолютно искренне бросился обнимать убийцу.

— Как ты? Как дела?

Турок плакал, кивал головой и счастливо улыбался.

— Ы. Ы-ы.

— Да ты что!

Игорь и Михаил одновременно отпустили турка. Тот упал бы, но хозяин его успел подхватить и оттащить в сторону. Мужики ошарашено переглянулись.

— Он папку убил! Он!

Малец кричал из последних сил. Его маленькое тельце тряслось как в припадке.

— Он убил!

— Ермолаев, заткни его. Ахмед, ты живой. Как я рад, братка. Как я рад.

— Ы-ы.

Глава 7В которой Иван поясняет окружающим свою жизненную позицию

— Шеф. Так нельзя.

Игорёхе было очень страшно. Перечить Боссу, отцу родному, это, знаете ли… Вокруг стоял весь экипаж 'Мечты'. Все, поголовно с угрюмыми лицами, даже канадец и бельгиец. Не говоря уже об вконец обрусевшем немце. Только Виталик, забив болт на мнение народа, встал рядом с хозяином, подняв повыше свой топор. За спинами экипажа стояли местные, во главе с Алексеевым.

— Кому нельзя?

Питон Каа включился на полную катушку.

— Мне нельзяа?

Тощий полуголый человек стоял один против толпы жаждущей крови и откровенно ей (толпе) хамил.

— Ермолаеффф. Йаааа. Тебяаааа… тыыыы… сейчас… возьмёшь… автомат… и…

Толпа подалась назад, потому что этот молодой парень передёрнул затвор, взял наизготовку оружие и повернул его на 'своих'.

Народ отпрянул.

— Игорёха, ты чего? За этих тварей черно…опых подписался?!

— Это МОЙ ЧЕЛОВЕК!

Голос хозяина гремел на весь берег. Одной рукой Иван выволок Ахмеда вперёд, а второй выудил из ножен мачете.

— Ну?! Кто?!

Яростный взгляд ТОГО САМОГО Ивана выдержать было тяжело. Мужики отводили глаза и ныряли за спины других. Маляренко презрительно сплюнул.

'Овцы'

— Ты, Иван, в общем, прав. На Настю, Мишку и Кольцова не ориентируйся. Им просто, знаешь ли, не повезло. Был среди аборигенов такой Мустафа-бей. Скотина полнейшая. Его потом свои же и зарезали. За беспредел. Вот тот — да. И баб наших… И с людьми как со скотиной. А в целом то, люди они неплохие были.

Маляренко сильно удивился.

'И это говорит тот, кто возглавил войну!'

Полковник прочитал в глазах Ивана немой вопрос и кивнул.

— Ну да, Иван Андреевич. Тут ведь главное — не упустить. Возглавить вовремя. Кольцов — вот кто отморозок наипервейший был. С него то вся кровь и пошла.

Алексеев помолчал.

— Потекла. Он начал… мы их резали, они — нас. Так всё и закрутилось.

Последних оставшихся в живых турок удалось отстоять, хоть это и стоило кучи нервов и ледникового периода в отношениях среди экипажа. Четырех мужчин и четырех женщин поселили в том самом лодочном сарае в порту под присмотром и охраной часовых с 'Мечты', а девятого выжившего, Ахмеда, Иван всюду таскал с собой, усиленно его откармливая. Турки, поняв, что никто их убивать не собирается, сидели в своём сарае тихо-тихо и не бузили.

— Батя, — Ермолаев набрался духу и начал назревший разговор, — батя, а как же 'наших бьют'? Как же 'свои-чужие'? Помнишь, ты мне про 'свой муравейник' рассказывал. Я к тебе, батя, не как к командиру, как к отцу обращаюсь. Я понять тебя хочу.

Кают-компания замерла. Мужчины затаили дыхание и ждали, что ответит Иван.

Ситуация складывалась очень серьёзная — новоградцы решение капитана чужаков не выдавать пленных восприняли в штыки и даже Алексеев вот так, сходу, не мог повлиять на своих земляков. Приходилось сидеть на корабле и дальше порта носа не совать — на дороге, ведущей в город, стояла угрюмая и вооружённая до зубов застава. С пушкой. Маленькой, но, всё-таки, пушкой.

Маляренко неторопясь доел свой ужин, вытер губы платком и, откинувшись на жёсткую спинку стула, насмешливо посмотрел на новоявленного 'сына'.

— Игорь, я ОЧЕНЬ ПРОСТОЙ ЧЕЛОВЕК. Примитивный, можно сказать. Когда меня бьют — даю сдачи. Когда мне помогают — помогаю в ответ. Всё просто. Эти, там, в пещерах, мне — не 'свои'.

Капитан поднял трёхпалую ладонь.

— Я ведь пришёл сюда не порядок с помощью Алексеева наводить. Мне на этих жлобов вообще наплевать. Русские они или нет, это неважно. Я сюда за скальпами пришёл. Вот он, — Ваня показал на сидящего в углу турка, — меня от смерти спас. Ему никто не приказывал это делать, а он меня спас, хоть я для него — неверный.

Мужики переглянулись. Босс о своём заточении ещё никому ничего не рассказывал.

— Он для меня у охранников еду воровал. Его каждый день били. А он снова шёл и воровал. Его опять били, а он меня подкармливал. И кто после этого для меня 'свой'? Русак Вася или турок Ахмед?

Игорь с уважением посмотрел на забившегося в угол турка. Тот, поняв, что речь идёт о нём, несмело улыбнулся.

— А остальные рабы? Там же у них ещё полсотни турков на цепи сидят?

— А что остальные? — Маляренко пожал плечами. — Рабы — они есть рабы. Мне до них дела нет. А эти… в сарае, ЛЮДИ. Они за свою свободу ни себя, ни других не жалели. Уважаю.

Иван поёрзал побитой спиной по деревянной спинке стула.

'Больно, блин'

— Виталик! Ты, помнится, говорил, что Вил там, на севере, схрон сделал? С креслами? Надо забрать, а то… как-то… не тогой.

Зек и канадец синхронно кивнули, а потом произошло нечто, заставившее всех присутствующих впасть в прострацию.

Виталик задумчиво почесал громадный крест, наколотый на рёбрах, и изрёк.

— Знаете, господа, а я с Иваном Андреевичем, совершенно согласен и такая позиция мне импонирует. Это правильно, я думаю. И вообще, теперь у Босса персональный абрек завёлся, так что — бойтесь!

Зек изобразил улыбку, приглашая остальных присоединиться к его немудрёной шутке про персонального абрека, но его никто не поддержал. Народ сидел с отвисшими челюстями и тихо пускал слюну.

— Ну дак, чего… этого… я ж, — Виталик смутился, — тоже… по вечерам. В школу… С людьми… общаюсь.

Кают-компания грохнула. Серьёзный разговор, державший всех в напряжении, закончился, надо было жить дальше. Со всех сторон посыпались шутки, анекдоты и подначки.

— Шеф, этих, из сарая, куда денем? Вместо негров отправим кораблик пилить?

Ваня только рукой махнул.

— Разберёмсси.

Оставалось ещё решить вопрос с Василием Алибабаевичем и парой-тройкой особо отличившихся в избиениях Ивана охранников. Но этот вопрос пришлось отложить на несколько дней, пока в городе улягутся страсти по убитому грузчику и пока полковник вновь подгребёт под себя власть.

От Вани не укрылись косые взгляды местных начальничков, которыми они встретили Алексеева. В них открыто читались досада и злость — делиться властью в их планы не входило. Впрочем, огромное большинство обычных людей встретило 'воскрешение' городского головы с неподдельной радостью. Михаила же встретили опасливо, помня его прошлое, но тоже вполне радушно. Громила сделал вид, что незнаком ни с Иваном, ни с Алексеевым, кому-то дружески кивнул и, нырнув в толпу, исчез среди людей.

Работать.

В ночь перед высадкой бывший телок Владыки железно пообещал хозяину десять ПРАВИЛЬНЫХ семей.

Надо было просто немного подождать.

Глава 8В которой путешествие продолжается

На то, чтобы подмять под себя городской Совет и восстановить утраченные связи у полковника ушло всего пять дней. Каждый вечер он приезжал в порт и обстоятельно докладывал Ивану о своих телодвижениях. Отчитывался, так сказать. Маляренко внутри этому сильно удивлялся, но внешне был невозмутим и доклады принимал с каменным лицом. Сами по себе доклады были, конечно, интересны, но мало о чём Ивану говорили — никого, о ком ему рассказывал полковник, Иван не знал. Зато сами визиты Алексеева были оччччень показательны!

В первый вечер, после прибытия и разборок, он приплёлся пешком и один. И попросился переночевать, ибо было у него такое чувство, что эту ночь он не переживёт.

На следующий вечер полковник прибыл в порт на лошадке и с оптимизмом на лице.

Мужики поглядели на это дело и начали делать ставки. Победил Франц, который поставил на то, что завтра с Алексеевым будет свита. Четыре человека.

Так и произошло.

Вечером пятого дня с нагорья к берегу спускалась целая кавалькада. Три десятка всадников, в броне и с оружием. Увидав тяжёлую кавалерию, турки из сарая удрали на 'Мечту', а занервничавший Иван объявил боевую тревогу.

Что характерно — все бывшие рабы, спрятав своих женщин в трюм, встали в строй рядом с экипажем корабля. Конница затормозила у сарая, и на пирс Алексеев выехал в одиночку.

— Ну что, Маляренко, дело сделано.

Улыбка на квадратном лице офицера вышла жёсткая и многообещающая.

— Добро пожаловать в Новоград!

Лошадка Ивану досталась самая смирная, которую только можно вообразить, на своего неуклюжего наездника она не обращала никакого внимания, послушно идя в поводу у проводника. Бок о бок с Ваней ехал новый 'старый' Голова.

— Бардак здесь полнейший. Было почти восемьсот человек, а теперь и двух сотен не наберётся. Да и рабов… эти уроды почти полтораста человек из наших на цепи держали. Даже баб.

Полковник говорил очень тихо, так, чтобы его не слышали бойцы.

— Суки. Просрали всё.

— А остальные где? — Иван на самом деле заинтересовался.

— Расползлись кто куда. Хутора ставят, посёлки. Не хотят люди больше в пещерах жить. И строем ходить не хотят.

Алексеев вздохнул.

— И это правильно.

Впереди показались ворота в город, кавалькада неспешно пылила по дороге среди полей, на которых копалась сотня человек. Маляренко хватило одного взгляда, чтобы оценить масштаб произошедшей катастрофы. Три четверти полей были заброшены, а число работников сократилось в разы.

— Дядя Ваня! Дядя Ваня, подождите!

Крик закончился свистом бича и коротким воплем.

— Тпру!

Маляренко остановил процессию и закрутил головой в поисках кричавшего. Алексеев ухмыльнулся.

— Ты ещё и 'дядя' выходит.

— Кто это?

В полусотне метров от них на земле, зажимая рассечённую плетью голову, сидел смутно знакомый оборванец.

— Выблядок Кольцовский. Как его…

— Егор?

Борец-вольник сильно изменился.

— Да. Егор. Суччок. Их всего человек пять осталось, все на цепи сидят. Собаки бешенные.

Маляренко без интереса покивал головой и ударил пятками бока лошади.

— Но! Пошла! А чего с ними произошло?

— Когда Кольцова убили, всё окончательно вразнос пошло. Да и достали они всех. Скоты.

Полковник зло сплюнул.

— Грех это! Не по человечески! Не по-русски это! Мы своих не выдаём!

В глазах попа горел огонь. Настоящий. Без дураков.

Маляренко поёжился. Он никак не ожидал, что после всего произошедшего здесь, в Новограде ещё кто-то носит рясу. Этот поп носил. По праву.

— Господь наш вседержитель, — священник заходился в гневе и говорил быстро, неразборчиво, брызгая во все стороны слюной, — велел прощать врагов своих. Грех это! Стойте окаянные!

Солдаты Алексеева, тащившие на 'Мечту' связанного Василия Алибабаевича, затормозили, растеряно поглядывая на командира.

Алексеев заскрипел зубами — этот поп здесь был в авторитете. Ибо был крепок в вере, добр сердцем и широк душой. Люди к нему по-настоящему тянулись. Но власть — есть власть. Никто, даже священники, не имеют права оспаривать приказы. Повторения Кольцовского бардака Алексеев допустить не мог.

— Чего встали? Вперёд. Грузите его!

Полковник бросил на отца Филиппа долгий многообещающий взгляд и, вздохнув, повернулся к Ивану.

— Ну что, Андреич, давай прощаться.

Иван посмотрел на бывшего танкиста, молча кивнул и, проигнорировав протянутую руку, развернулся к трапу.

Турков от греха подальше сунули в крошечный кормовой трюм. Размерами он больше походил на большой ящик, но… уж как-нибудь. Впрочем, сами пассажиры против этих апартаментов не возражали — наоборот были очень довольны открывшимися перед ними возможностями. Разговор с Таипом получился быстрый и продуктивный. Ваня в двух словах описал туркам их незавидные перспективы после ухода 'Мечты' и поинтересовался их планами на будущее. Таип пожал перевязанным плечом и сообщил, что хотел бы просто жить со своей женой. Долго и счастливо. Иван его понял и предложил ему следующее.

— У меня есть для вас жильё. Работа. И будущее. Если интересно — можем поговорить.

Они договорились и сейчас 'Мечта', подняв все паруса, легко бежала на северо-восток, к безлюдному и скупому на жизнь берегу, где будущих поселенцев ждал покинутый посёлок возле польского краболова.

Севастополь по радио подтвердил получение информации о том, что первая часть похода прошла успешно и что 'Мечта' за неграми в Керчь не пойдёт, а прямиком двинет к старой стоянке на севере и что рабочих для заготовки камня должен забрать Степанов на 'Беде'.

Олег прохрипел в трубку нечто согласное и дал отбой.

Триста с гаком километров, что разделяли новоградский порт и посёлок на северном берегу, 'Мечта' прошла всего за одни сутки — Иван даже не успел толком отоспаться и прийти в себя после всей этой нервотрёпки. Но не оценить построенное Гердом чудо он не мог. Эта лодка превосходила 'Беду' во всём. В скорости, в качестве, в комфорте. И в безопасности. В полдень на горизонте показалась тонкая линия берега. Не светлая, как у крымского побережья, а буро-серая. Унылая и тоскливая.

'Да. Места тут невесёлые'

— Видишь Таип, вам туда.

Турок смотрел на приближавшийся берег во все глаза. Для него эта пустыня означала новую жизнь. Тяжёлую, но счастливую и безопасную — русский Иван дал ему кусок кожи с письмом и выжженной печатью.

— Там дальше, на севере, ещё люди живут. Мало ли, вдруг придут. Покажешь им это. Вас не тронут, понятно?

Дениз, отодвинув мужа, разрыдалась и попыталась поцеловать Ване руку.

— Но, но, но! Попрошу без нежностей!

Игорь, привычно стоявший у штурвала, поинтересовался.

— К самолётам?

— Нет. Давай к посёлку. Высадимся, передохнём чуток, поможем туркам устроиться, а уж потом пойдём самолёты разбирать.

— Окей, шеф.

Ермолаев переложил руль немного левее.

Посёлок оказался занят.

Максат Уакпаев был обычным парнем, четвёртым по старшинству сыном в большой семье железнодорожного рабочего из райцентра Булаево, что почти на самой границе с Омской областью. Был он невысок, округл и чрезвычайно подвижен, а ещё имел острый язык, слишком узкие (даже для казаха) монгольские глаза и страстное желание выбиться в люди. Два старших брата уже пошли по стопам отца и, окончив железнодорожный техникум, начали работать на всё той же железной дороге. Такое будущее его не устраивало категорически!

Окончив обычную школу без особых отличий, Максат ушёл в армию, попав служить водителем в Аягуз. В армии ему понравилось, и он совсем уж было собрался остаться на контракте, но тут ему не свезло. Конкурс на службу в вооружённых силах был бешенный. Желающих много — а мест мало. А ведь ещё каждый год и призывников куда то девать надо было. Но долго Макс не горевал, а подался следом за сослуживцем, отец которого служил в полиции и который, благодаря папиным связям, собирался поступать в Карагандинский институт МВД. Конкурс там был даже больше, чем в армии, но Максат решил рискнуть. Чего уж там происходило внутри приёмной комиссии, какие шестерёнки крутились и какие интересы хлестались, он и понятия не имел. Но факт есть факт — Макс поступил, а его блатной приятель нет.

Видимо у МВД вновь случилось обострение на почве борьбы с коррупцией и кумовством в собственных рядах.

Учился Максат средне, звёзд с неба не хватал, но и среди отстающих не числился. Как и все — ходил в увольнительные, ошивался на дискотеках, знакомился с девчонками и порою даже успешно.

А потом он встретил ЕЁ.

Их, почти уже выпускников, в преддверие Ак жола погнали на усиление, заткнув курсантами самые дальние и глухие улицы Шахтинска, Абая и Сарани. Каждый год выпускные балы в школах этого неблагополучного индустриального района оборачивались драками, поножовщиной и прочей хренью.

Это была любовь с первого звука. Сначала Макс её УСЛЫШАЛ. Звонкий, чистый смех перекрывал пьяные голоса бывших школьников и визгливые смешки девиц. Замёрзший за ночь курсант решил, что так может смеяться только ангел.

Макс бросил товарищей по патрулю и побежал догонять выпускников.

Молодой лейтенант полиции был представлен родителям Айтолкын уже через две недели в качестве официального жениха, потом будущие молодожёны съездили в Булаево, а потом Айтошка уехала поступать в Алматы, а лейтенант Уакпаев был зачислен в ряды славной дорожной полиции в захолустном райцентре на Кустанайщине.

Их пути разошлись.

Встретились они только через пять лет, когда капитан Уакпаев прибыл в служебную командировку в бывшую столицу. Айтошка изменилась до неузнаваемости, она успела сделать головокружительную карьеру и уже работала каким-то там начальником в местном отделении Сбербанка России. Красавица и умница, она всегда была окружена толпой поклонников, кавалеров и щебечущих подружек. Её внимания добивались, ей дарили подарки, её приглашали в самые экзотические путешествия.

А потом в жизни Айтолкын снова появился ОН. Уже не мальчишка. Мужчина. Всё такой же круглый, низенький и улыбчивый.

Её первый мужчина. Её Макс.

Она нажала на все доступные ей рычаги, подняла все связи, но перевела своего любимого в Алматы. В её жизни до сих пор были две страсти — карьера и скалолазание, которым она 'заболела' в Альпах. Теперь это всё ушло на задний план.

Когда они всё-таки поженились, Макс узнал о своей суженой много нового. И не сказать, что это ему понравилось. Общение с иностранцами восточную женщину всё-таки до добра не доведёт. Капитан дорожной полиции не был ретроградом и на мир смотрел вполне современно, но… этот фотоальбом из Турции! Не должна его жена так загорать! А это увлечение альпинизмом…

Оххх.

Жена по великому секрету сообщила ему, что собирается после закрытия сезона пойти к гинекологу, но пока сезон открыт а турбаза на Бухтарме работает она хочет взять своего мужа с собой. В горы. И никаких отказов она не примет!

Всё-таки общение с экспатами сказалось на ней очень сильно. Макс вздохнул и пошёл собираться. В горы.

Горы ему не понравились. Лесистые какие-то. Вверх-вниз. Вверх-вниз. Толи дело — степь! А вот компанию, в которой крутилась его жена, капитан полиции оценил. Это были такие люди, такие человечища, что Макс почувствовал себя… недоделанным что ли. Ущербным. Сборная солянка иностранцев поражала своей эрудированностью, образованием и, каким-то, чувством внутренней свободы, от которой полицейский офицер успел отвыкнуть.

Да и песни под гитару возле костра ему всегда очень нравились.

Когда до берега оставалось не больше километра, Ермолаев заложил левый поворот и повёл кораблик вдоль пляжа. Точностью навигации капитан не блистал и почти всегда приходилось нужные места разыскивать, бороздя воды вдоль побережья.

— Вон там тот лиман, откуда мы лодку угнали.

Игорёха прижал штурвал коленкой и уставился в подзорную трубу.

— Не пойму я, батя, что за хрень там ходит.

Пришлось Ивану оторваться от шахматной партии, лезть на верхнюю палубу и до рези в глазах всматриваться в серый берег. Впрочем, ту партию он всё равно позорно проигрывал.

'Куланы? Джейраны? Нет. Не похожи. Лошади?'

Маляренко обождал пять минут, проморгался, и вновь приложился к трубе.

— Фью! Это ж верблюды!

Верблюдов здесь Иван ещё не встречал.

Следующим неприятным открытием был маленький костерок на берегу. Возле извергающего дым костра никого не было, но сам факт его существования говорил о многом.

— Кого там чёрт принёс?

В башку влезла шкурная мыслишка.

'Спиридон припёрся. Опоздали, бля!'

— Игорёха, рули к берегу. Экипаж — к бою!

— Ассаламалейкум, уважаемый.

Круглолицый азиат на голову ниже Ивана с достоинством, по восточному обычаю, протянул для рукопожатия две руки. Маляренко по-европейски протянул всего одну, да ещё и искалеченную руку и на автомате выдал.

— Валейкум салам. Калайсын?

Сказать, что предводитель этих 'команчей' удивился — значит ничего не сказать. Обычная фраза 'как дела', произнесённая по-казахски, прибила невысокого крепыша к земле как кувалда. Он схватился за Ванину ладонь в три раза крепче, а из глаз его сами собой брызнули слёзы. Полтора десятка человек, стоявших за его спиной, дружно загомонили, а сидевшая на верблюде женщина с нескрываемым облегчением опустила натянутый лук.

— Громыхнуло так… прилично. Уши заложило, а на утро смотрим — а гор то и нет.

Классический узкоглазый степняк в малахае сидел на кошме (!) и степенно потягивал шубат. Ваня эту гадость пить не мог, и потому просто сидел с самодельной пиалой в руках, делая вид, что прикладывается к напитку. История группы Уакпаева была обычна и не обычна одновременно. Группа туристов, в которую занесло дорожного полицейского, 'попала', как и все остальные. С шумом, гамом, грозой и молниями. А вот дальше начинались кардинальные отличия.

Эта группа за семь лет не потеряла НИ ОДНОГО человека! Когда Иван это услышал — он не поверил.

— Вообще?

— Вообще!

Говорил Максат с нарочитым казахским акцентом, всячески подчёркивая свою национальную идентичность, хотя, как успел заметить Ваня, со своими (е, ежьже!) экспатами, он общался на чистейшем русском и вполне сносном польском языках.

— Пятеро детишек родилось. Все, хвала Аллаху, выжили. Сейчас нас двадцать семь человек. С детьми. С женщинами у нас проблема. Мало их. А так — хорошо всё.

Лоснящееся лицо азиата лучилось самодовольством и умиротворением. Ни один из его людей не был худ или болен. И это при том, что забросило их вовсе не на берег моря, а в самую что ни на есть настоящую полупустыню. Хрен знает куда.

— Плюс да плюс — всегда плюс. Гриша у меня инструктор по выживанию. Да я вспомнил, как у деда в ауле бывало. Выкрутились.

Макс сбросил маску простака и выудил из сумки бутылку.

— Ваня, ты самогон пьёшь?

Оказалось, что кроме шубата, баранины и прочих баурсаков, Уакпаев очень уважал самогоночку и солёное сальце, которое они нет-нет, да и добывали у диких кабанчиков. Правда, случалось это очень редко — в степные просторы эти животные забредали не часто.

Из двадцати двух туристов десять человек были россияне, сотрудники Сбербанка, в котором и работала Айтолкын. Было ещё четверо поляков из какой-то фармацевтической компании, а остальные были — с мира по нитке. Черногорец, кореец и прочие шведы. А женщин, включая Айтолкын, на всю группу было всего шесть душ. И никаких драк, дележа и ругани не было. Люди продолжали оставаться людьми!

— Мы пять лет у того оазиса сидели. Дети подросли, мы подумали и решили — надо уходить. Ты, Ваня, не думай, — Максат уже был просто Максиком и в доску своим парнем, — так просто мы не сидели. Устраивали экспедиции. А как верблюдов приручили — так ваще!

Уакпаев громко рыгнул.

— Шубат? Нет? Ну ладно. Во все стороны — только пыль и песок. Там, — он махнул рукой на юго-восток, — жопа. Кругом голяк. Воды нет. Живности нет.

— А дальше?

Ване было очень интересно.

— Чего дальше? Варианта было два. Идти на север или на запад. На востоке натуральная пустыня. Такыр. На юге — тоже самое. Бросили монетку. Выпал запад. Знаешь Ваня, — Уакпаев устало потёр лицо, — если бы не верблюды, мы бы не выбрались.

Разговор продолжился на следующий день. Табор Максата занял все лучшие дома посёлка, и новых поселенцев пришлось временно устроить в трюме краболова. Правая рука Уакпаева, поляк по имени Гржегож, или просто Гриша — инструктор по экстремальному туризму и просто менеджер фармкомпании, провёл для Ивана персональную экскурсию.

— Мы сначала самолёты нашли. Обрадовались, потом видим — они уже потрошённые, но закрытые. То есть их законсервировали, так? Мы не стали ничего брать. Потом это место нашли. В одном доме склад. Мы его тоже не стали трогать — вдруг хозяева вернутся. Вот вы и вернулись.

Маляренко посмотрел, как пасутся вдали стадо коз и отара овец, наморщил ум и объявил общее собрание.

— Значит так братцы. Вариантов — два. Даже три.

Иван загнул палец.

— Первое — этот посёлок мой. Хотите верьте, хотите нет. Вы можете здесь пожить, но потом вы должны уйти.

'Туристы' задумчиво переглянулись.

— Второе. Вы можете уйти дальше на север. Дальше по берегу. Путь нелёгкий, но там тоже живут люди. Нормальные люди, что и говорить, но есть одно но. Стать равными — вам не светит.

Маляренко вдохновенно врал, рассказывая о том, что Спиридонов и Ко, всех новоприбывших отправляют… эээ… рудники, лесоповал — нужное подчеркнуть.

— Третье — переправиться через пролив на остров. Места там хватит всем. Но тоже есть одно но. Сначала надо будет много поработать.

Нормальное толковище постепенно переросло в натуральный базар-вокзал. Группа Уакпаева рассыпалась на три фракции. Первые (в основном россияне и поляки) крыли заезжего барина матом и заявляли, что 'кто первым встал — того и тапки', то есть — посёлок принадлежит им. Вторые предлагали идти на север, в земли более богатые лесом и живностью. Третьи просто молчали в тряпочку.

И тогда Иван двинул в бой тяжёлую артиллерию.

— Переедете КО МНЕ на остров — привезу вам женщин.

Тишина просто оглушала.

Первыми опомнились поляки.

— Женщин?

— Женщин! — В Новограде после рабского бунта было почти восемьдесят вдов, многие из них были молоды и красивы и Маляренко не сомневался, что сможет хоть кого-нибудь из них уговорить.

'Ля-ля, ля-ля. Ничего не меняется в этой жизни…'

— Поможем с жильём и дадим гражданство.

'Плюс полтора десятка семей налогоплательщиков. Годится'

Маляренко подумал о том, что он циничный своекорыстный подонок, оглянулся, отыскал взглядом Франца и повелел.

— Расскажи им про нас, что да как. Всё расскажи.

Глава 9В которой Иван завершает своё малое кругосветное путешествие по Чёрному морю

Утром, после собрания, к Маляренко пошёл народ. Но, вопреки его ожиданиям, не просители, как это было с хуторянами из Бахчисарая, а просто интересующиеся. Что там да как. Вчерашняя трёхчасовая лекция Франца на тему 'Государственность Крыма и её значимость в современном мире', которую Ваня прослушал одних ухом, никого ни в чём не убедила и толком ничего не объяснила.

Немец оказался хреновым рассказчиком. А эти люди…

Маляренко не спал всю ночь. Сначала вождь держал совет с Францем и Гердом на предмет полезности найдёнышей и вообще. Затем, когда советчики завалились спать, Иван пытался сформулировать свои мысли о 'команчах' абсолютно точно. Ибо точность, как известно — вежливость королей. Промучившись почти до утра, Маляренко, наконец, допетрил, что же его карябало внутри.

Мысль родилась и эта мысль Ивану не понравилась.

Эти люди были для него СЛИШКОМ крепки, умны и самодостаточны.

Это было плохо.

'Бля!'

— Послушайте, Иван Андреевич, а какие взаимоотношения…

— Иван Андреевич, как осуществляется…

— Господин Маляренко, что вы скажете о…

Господин Маляренко с тоской посмотрел в ультрамариновое небо, на котором не было ни единого облачка, утёр с лица пот и нырнул в ближайший глинобитный домик. Здесь хоть немного было прохладней, чем снаружи. Майское солнышко давило всерьёз, по-летнему.

'Ага! Это, наверное, тот самый склад и есть…'

Дальний угол комнаты был до потолка заставлен сложенными креслами.

'Семь, восемь… двенадцать…'

— И всё-таки, Иван Андреевич, я вас прошу ответить…

'Тьфу, ты! Сбился…'

Занудные долговязые хмыри не отставали.

Ваня подождал, пока зелёные мухи перестанут кружить перед глазами, отдышался и медленно обернулся к местной 'интеллигенции'.

— Милые мои! Забудьте! Никто никуда уже не плывёт!

И оставив зануд хлопать глазами и судорожно разевать рты, Маляренко вышел из дома.

Ночная беседа с Гердом выявила ещё одну сложность. Большую и очень весомую.

Верблюды.

Ни Герд, ни Франц, ни сам Иван и понятия не имели, как загрузить эти корабли пустыни, коих насчитывалось аж тридцать три штуки, на 'Мечту'. У берега здесь были сплошные отмели и яхта, с её осадкой, близко подойти не могла. Способны ли верблюды плавать в море — тоже был хороший вопрос. А даже если и смогли бы — как им взобраться на борт? Подъёмных кранов на 'Мечте' не было, а из разговора с Максатом одно Иван уяснил для себя совершенно чётко — именно верблюды и были наиглавнейшим капиталом этой компании. Ни стадо коз, ни отара овец такой ценности не имели. Так что по всем прикидкам эти люди в Крым, по крайней мере пока, не попадали.

'Разве что…'

— Ермолаев! Собирай людей. Уходим!

Зычный голос капитана корабля разом перебаламутил всю округу. Турки встревожено вылезли из трюма, 'команчи' Уакпаева бросили все свои дела и шустро стянулись к колодцу, а экипаж 'Мечты' проявил чудеса оперативности и собрался около шефа за полминуты.

На всех, без исключения, лицах аборигенов было написано.

'А КАК ЖЕ Я?'

— Таип, ко мне!

Турок бегом спустился с корабля и подбежал к Ивану. Виталик, ххекнув, свалил с плеча ему под ноги тяжёлую суму.

— Здесь инструменты. Понимаешь? Будете разбирать корабль.

Турок кивнул.

— Ножовки по металлу, напильники, ножи и топоры. Отдай это своим людям. Пойдёшь с нами к кораблю — получишь ещё и лопату. Уяснил?

Иван с сомнением посмотрел на Таипа, но тот снова кивнул. Мол, да понял я всё.

— Запомни. Это, — Иван обвёл рукой посёлок, — ВСЁ МОЁ! А ты, — палец Маляренко упёрся в лохмотья на груди турка, — здесь мой представитель. И ты здесь, после меня, главный!

Говорить было нелегко, но Ваня старался как мог, выжимая из груди последние капли воздуха и грозно глядя на толпу 'команчей'.

Максат очччень удивился. Брови у него поползли вверх, а глаза вдруг стали широкими-широкими. Посёлок, дома, корабль — всё что он за эти три месяца привык считать своей собственностью, вдруг утекло из рук.

И к кому. К туркам приблудным. Казахско-русско-польско-корейско-черногорское сообщество набычилось и угрожающе засопело.

'Ну-ну, красавцы'

— Иван Андреевич, — бывший полисмен успокоился, выдавил из себя улыбку, и попытался разобраться, — а как это всё понимать?

Маляренко улыбку не принял. Он спокойно подошёл к Уакпаеву, приобнял его за плечо, и выдал.

— Я. Так. Решил.

Максат перестал улыбаться и попробовал сбросить руку Ивана со своего плеча. Не вышло. Худой, как палка, мужик с всклокоченной бородой и серо-зелёным лицом, оказался неожиданно крепким и стоял как скала. Потом эта скала ещё немного придавила.

Полицейский крякнул.

— Не шуми, Макс. Пойдём — поговорим.

Вожаки расположились в старом сарае Лукина, усевшись на единственную лавку бок о бок.

— Что за концерт, Иван?

— Погоди, Макс.

Маляренко перевёл дух и сосредоточился.

— Я тебе скажу, Макс. Только ты не перебивай. Я всю ночь думал. О том, что ты мне рассказывал. Как вы жили, что делали. Что вы за люди. И знаешь, что я надумал, Макс?

Полицейский пожал плечами.

— Что лучше тебя убить. И ещё Гришу твоего тоже.

Маляренко сидел в теньке, привалившись спиной к прохладной и пыльной стене, и ждал, что ответит Уакпаев. Тот не дрогнул.

— А дальше?

— Ты слишком силён, Макс. У тебя свой мир, своя философия, будь она неладна!

— Философия? — В голосе Максата не было ни капли сарказма.

— Да — философия. Ты абсолютно самодостаточен. Мне такие не нужны!

— Хе. А кто тебе нужен? Рабы?

Уакпаев, поняв, что драки не будет, расслабился и снова заулыбался, отчего его глазки превратились в две узенькие щёлочки. Маляренко на миг задумался, а потом мотнул головой.

— Сплюнь! Нет, Макс. Мне нужны самостоятельные, но управляемые люди.

Ваня припомнил, чем закончился разброд в Новограде, что творилось в первом посёлке у него, и решительно кивнул своим мыслям.

— Тебя на своей территории я видеть не хочу, хотя я с удовольствием стал бы тебе другом.

— На расстоянии?

— Ага.

Иван встал и первым протянул исковерканную ладонь. Степняк не спеша поднялся, вытер пыльную ладонь о грязную душегрейку и осторожно пожал Ивану руку.

Они договорились. Турки занимают лучшие дома посёлка и живут своим умом, работая на Ивана. Макс их будет подкармливать, за это он и его люди получают право занять все остальные жилища посёлка. Иван обязался привезти рассаду, семена, учебники и кое-что по мелочи.

— Тут такое дело, — новоявленный хозяин посёлка задумчиво почесал куцую бородёнку, — ночью ко мне почти все неженатики подошли. Купил ты их, Иван. На корню купил. Они с тобой хотят уйти. Не хочу я их отпускать — славные ребята, но без женщин им тяжко, что и говорить.

— Сколько их?

— Семеро точно. Двое колеблются.

— Это длинные такие?

— Нну. Занннуды…

Маляренко и Уакпаев понимающе переглянулись и дружно захохотали.

— Слушай, Ваня, а как это место называется?

Маляренко пожал плечами.

— Да никак не называется. Корабль на северном берегу и всё.

— Тогда… пусть Булаево это будет, ладно?

'Почему 'Булаево'?'

— Да ладно. Пусть будет. А, вот ещё что, Макс… там, на берегу, есть могила с крестом…

— Видел, да.

— У меня к тебе личная просьба будет. Присмотри за ней, ладно?

Самолёты обшмонали всего за четыре дня, благо рабочих рук было в избытке. К восьми морякам из экипажа 'Мечты' и Ахмеду прибавилось семеро одиноких переселенцев. С их помощью, оказавшейся весьма квалифицированной и толковой, Вил ободрал с самолётов всё что можно и что нельзя. Он бы и двигатели уволок, если б смог, но такой груз 'Мечта' точно не увезла. Три человека, вооружившись отвёртками и самопальными щипцами, занимались только тем, что выкручивали болты и гайки. Ещё двое обдирали пластик из салонов. Остальные снимали листы дюраля, остатки проводки и электроники. Куча барахла была такой объёмной, что будь они на 'Беде', то никуда, кроме дна, они бы не уплыли. А так — ничего. Экипаж забил грузом оба трюма, кубрик, разложил всё, что не влезло, на палубе и кораблик снялся с якоря. Теснота стояла как в том памятном переходе на 'Беде', когда Иван вывозил отсюда разом три десятка беженцев. Зато 'Мечта' была не пример быстрее, и переход до Севастополя занял всего трое суток.

Утром пятнадцатого мая, после полуторамесячного отсутствия, 'Мечта' подошла к Горловому форту.

Глава 10В которой Иван теряет репутацию, ссорится, а потом мирится

— Погоди, не дрожи. Всё хорошо будет. Надо только немного потерпеть. Хорошо? Ну же, дружочек…

Сергей Спиридонов брезгливо отвернулся. Его давно уже не мутило при виде крови, трупов и смерти. Но чтобы вот так…

Пленник Ивана, которого выгрузили с корабля, дрожал как в лихорадке. Тело его тряслось так, что табурет, к которому он был привязан, стал выбивать деревянными ножками дробь по мощёному камнем полу. Город-герой и город-красавец Севастополь, который произвёл на приплывшего в гости с ответным визитом Сергея неизгладимое впечатление, приоткрылся с совсем не лучшей своей стороны.

Лодку, которую им оставил в обмен на пару автоматов Иван, за год дооснастили и значительно усовершенствовали. Теперь спасательная шлюпка могла похвастаться мачтой и парой косых парусов. Были у неё и съемные поплавки, так что, когда это было нужно, парусник превращался в тримаран, а самое главное — мастера из Заречья положили на корпус лодки палубу! И теперь на этой крохотной семиметровой лодочке можно было смело выходить в открытое море.

Что Сергей и проделал. Правда шли они больше вдоль берега, не решаясь уходить в открытое море и только когда, по прикидкам Спиридонова, они достигли нужного места, лодка повернула строго на юг, пересекая неширокий пролив, отделяющий Крым от северного берега. Переход вдоль крымских берегов произвёл на Сергея жутковатое впечатление — природные условия здесь были гораздо хуже, чем у них там, на севере. И лишь когда лодка миновала настоящую песчаную пустыню и пошла вдоль саванны, Спиридон успокоился, похоже, что всё было не так уж и страшно.

Сначала они увидели рыбачивших пацанят. Те, загорелые до негритянского состояния, сидели с удочками на торчащих из моря камнях и с интересом смотрели на незнакомую лодку. Особого страха никто из них не высказал и только когда Сергей, вместе со своим помощником Сашкой Сазановым, стал спускать паруса, они быстро исчезли из поля зрения. Через десять минут на берегу нарисовался велосипедист (!) с биноклем, который внимательно рассмотрел пришельцев, пересчитал их и, вопреки ожиданиям Сергея, не стал мчаться — поднимать тревогу, а рукой указал, что им надо двигаться дальше.

И точно, всего через час медленного хода, лодка, обогнув небольшой мысок, вышла к Севастополю.

— Вроде пришли. — Сашка удивлённо рассматривал укрепления. На берегу у начала высокой песчаной косы стоял каменный дом. Скорее даже крепость. Только маленькая. Самого посёлка с воды не было видно, только самые кончики крыш. На крепостце возник человечек с оружием и снова помахал, мол, плывите дальше.

А ветер, как назло, переменился. Сергей и Саша поплевали на ладони и взялись за вёсла.

У входа в бухту их изрядно помотало резкими и крутыми волнами, хаотично метавшимися между двух близких берегов. Стоило гребцам приблизиться, как из ещё одной, значительно большей крепости защищавшей вход в бухту, проорали.

— Стоять! Суши вёсла. При неповиновении — стреляем!

— Санька, суши. — Сергей тяжело и заполошно дышал — ходить по морю на вёслах оказалось чертовски тяжело.

— Поднять руки!

Над стеной крепости поднялись щиты.

— Это что у них там? Арбалеты?

Дуры, смотревшие прямо на них, пугали своими размерами.

'Да ну их к чёрту!'

Серый бросил весло и поспешно задрал руки.

Человек, приплывший им навстречу, показался смутно знакомым. Тот тоже пристально разглядывал Спиридонова и лодку, на которой тот приплыл.

— Сергей?

— Олег?

— Он самый. В гости?

— Если вы не против.

— Хорошим людям мы всегда рады. Только… извини, порядок — есть порядок.

Здоровяк в кожаном нагруднике и с мачете в руке запрыгнул на лодку и встал так, что бы не загораживать потенциальные мишени.

— Оружие?

Сергей повел подбородком к корме.

— Там лежит.

После короткого осмотра трюма, охранник дал знак своим бойцам и, обернувшись к гостям, широко улыбнулся.

— Милости просим, гости дорогие! Только автомат пока побудет у меня.

Севастополь Сергея просто ошарашил. Вдоль берега защищённой со всех сторон бухты, лежала самая настоящая НАБЕРЕЖНАЯ! Каменная! С аллеей молодых акаций! Добило гостей наличие летнего кафе с маленькими столиками под плетёными зонтиками и шашлычная, прилепившаяся здесь же — на пляже. Встречать гостей высыпало всё население городка. Женщины и дети с любопытством разглядывали незнакомцев, не высказывая никаких опасений — рядом с Сергеем на втором весле надрывался Олег.

А потом закрутилось. Ивана, в гости к которому и приплыл Спиридонов, дома не оказалось, но он по радио сообщил, что через пару дней вернётся, а пока, как заявила ему сногсшибательной красоты блондинка, он, Сергей Спиридонов, может чувствовать себя как дома.

— Мня-а, — Сашка проблеял что-то невнятное, поедая глазами хозяйку, а в особенности, её грудь.

Серый жестом извинился, залепил Сазанову подзатыльник и пошёл следом за провожатым в гостевой дом.

— Васенька, — голос у Ивана был таким приторным и лживым, что старший оперуполномоченный едва не сблевнул, — Васенька, потерпи. Один пальчик остался. И всё. Больше не будем, ладно?

Спиридон этому нифига не поверил, но обмочившийся от страха и боли человек поспешно затряс головой.

— Вот и умница. Андрюша, давай.

'Андрюшей' местный царёк называл того самого квадратного дядю, что когда-то давно сломал руку Ковригину. Кожаный фартук на голом торсе 'Андрюши' смотрелся жутко. Бритоголовый палач кивнул, легко вытянул руку пленника и прижал её к наковальне.

— Я быстренько.

Маляренко взял молоток и без затей превратил безымянный палец Васи во второй, после мизинца, кровавый блин. Плоский и тонкий. Вася зашёлся в крике. Воздух в лёгких у него закончился, кричать он больше не мог и только сипел, раскрыв рот в немом вопле.

— Ну, вот и славненько. — Местный хозяин улыбался и рукавом стирал со своего лица капли крови. — А ты боялся.

Когда истязаемый немного пришёл в себя, его палач быстро выяснил следующее: во-первых, никакой Василий не 'Алибабаевич', а вовсе даже Викторович. И, во-вторых, он на самом деле, боец вневедомственной охраны, а никакой не поп.

— Знатно, знатно.

Иван покачивался с носка на пятку, заложив руки за спину, и о чём-то размышлял.

— Вот смотри, — Маляренко схватил Спиридонова за рукав и подтащил его к пленнику, — специально ради тебя приплыл человек. С далллёкого, снежжжного, Севера. Ты, Василь Виктрыч, не боись…

Сергея от прикосновения этого забрызганного кровью бомжа передёрнуло, но виду он не подал.

— … никто тебя убивать не собирается. Ты же УНИКАЛЬНЫЙ специалист! Вот он, — Ванька пренебрежительно кивнул на своего палача, — супротив тебя, всё равно что плотник супротив столяра!

Спиридонов брезгливо выдернул свой рукав. К чему весь этот показательный концерт, он не понимал.

'Царёк' бомжеватого вида, худой, с землистым лицом и ввалившимися глазами, улыбнулся самой наипоганенькой улыбочкой, которую Сергей мог себе представить, и, наклонившись к Васе, жарко зашептал.

— Научи его всему что умеешь, а? Я тебе жизнь оставлю. Серёга тебя потом заберёт — ты и его ребят поучишь, а?

Вася истово кивал, мычал что-то бессвязное и облегчённо плакал.

— На-на-у-чу!

— Ну и ладушки. Док, иди сюда!

В камеру вошел ещё один дядя, от которого за три версты несло перегаром.

— Сделай, что сможешь. Пошли отсюда, мужики.

Снаружи, возле стены Горлового форта, где и располагался застенок, было солнечно, жарко и ветрено. За косой шумел прибой, и кровавый полумрак пыточной казался дурным сном. Спиридонов помотал головой, прогоняя наваждение, и пропустил начало разговора между хозяином и его катом.

— … крепко учись, Андрей. Этот хмырь много чего знает и умеет. Сначала теория, потом практика. Запомнил?

'Квадрат' спокойно кивнул.

— Будет у тебя экзамен. Сделаешь с ним всё, чему он тебя научит. По уму сделаешь. Начнёшь через месяц и смотри, — глаза Ивана засверкали, энергия ощутимо била из него, заставляя громилу уменьшаться в габаритах, — если он сдохнет до моего возвращения, или сойдёт с ума… ты меня ОЧЕНЬ разочаруешь, понял? А так… да хоть пусть от него один обрубок останется…

Шипение, которым Иван закончил свой монолог, пробрало Сергея до печёнок. А Андрей только сглотнул и… поклонился.

Спиридонов не поверил своим глазам. И вообще, последние три дня, что прошли после возвращения в порт Хозяина, здорово изменили его мнение насчёт Маляренко.

Сергею временами было просто страшно. Нет, никто им не угрожал, никто не шипел вслед и никто не принуждал их к чему-либо. Но атмосфера мягкости и домашности, которая царила в приморском городке во время правления Марии Сергеевны, враз изменилась с приходом 'Мечты'.

От Ивана несло тьмой. Холодом. Грозой. И ненавистью. Это чувствовали все. Улыбки женщин, встречавших корабль на пирсе, были вымученными и неискренними. Сергей это отчётливо видел. Это видели все, кроме Ивана. Он тогда только коротко поздоровался с ним и забыл про Сергея на три дня. До сегодняшнего утра, когда его, Сергея Спиридонова, пригласили на эту пытку.

'Бомж. Нет. Псих. И садист'

Руководитель северян рассматривал местного царька и искренне не понимал, чем же этот человек 'зацепил' его в их прошлую встречу. Иван выглядел как дерьмо, говорил, как дерьмо и поступал как дерьмо.

'Так, может, он дерьмо и есть?'

Выглядел Маляренко совершенно препогано. Он похудел, как минимум, в два раза, превратившись в натуральный скелет, обтянутый желтовато-серой кожей. Особенно жутко выглядели тонкие обескровленные губы, сквозь которые светились зубы.

Но глаза… Глаза его были абсолютно бешенными, они горели фанатичным огнём и ничего, кроме чего-то, известного только самому Ивану, не видели.

— Чего пришёл, — Ваня говорил очень тихо, морщился и держался за сердце, — присядем.

Хозяин показал головой на лавку, приставленную к стене форта.

Так, на лавочке, с видом на море, и начались официальные переговоры двух союзных общин.

— Я чего думаю, Иван. Надо с вечной войной заканчивать.

— В смысле?

— Не нужен нам этот поход. К этим…

Сергей неопределённо мотнул головой.

— Мы ничего не добьёмся, а последнее потеряем. Можем потерять. Понимаешь?

Иван молчал минут пять, наблюдая за охотящимися чайками.

— Можем и потерять. — Голос его был совершенно нормален, отчего у Спиридонова по загривку поползли мурашки.

'Точно, псих'

— Значит, вы не пойдёте?

— Как это не пойдём? Пойдём. Но не мстить. Мы так подумали, прикинули. Пойдём — посмотрим. Если найдём кого — к себе приведём. Может ещё какой прибыток себе добудем. Но воевать… нет.

Спиридонов вытянул ноги, закинул руки за голову и расслабленно откинулся назад.

— Мы тут живём, Ваня. Дети у нас растут. Дома строятся. Ты пойми, я не боюсь. Я смысла не вижу.

— Я знаю, что ты не боишься.

Иван замолчал, сгорбился и вдруг стал СТАРЫМ.

— Значит я сделаю ЭТО один.

Спиридонов мысленно послал всё на хрен и перестал сдерживаться.

— Один?! Ты? Один?! Ты с собой сколько мужиков собрался уволочь? Я тут и недели ещё не пробыл, а уже сто раз видел, как бабы плачут. А авианосец, бля?! Нахера ты его построил? Денег, сил и средств девать некуда?

— К-какой ави…

— Такой!

Серёгу понесло. Обычно сдержанный и рассудительный опер, орал на своего собеседника, надрывая горло.

— Ты, Ваня, чем думаешь?! У тебя люди друг у друга на головах живут, а ты себе линкоры строишь?! Спроси любого — нужно ли им это? Хотят ли они в поход? Мы, бля, ВСЕ еле держимся. Кое-как выживаем, а ты…

— А я?

Напор и горячность Спиридона обескураживали.

— А ты вообразил себе невесть что, мессия недоделанный. А все молчат. Боятся тебя…

Иван оглянулся — в сумраке ближайшей бойницы тут же исчезло чьё-то лицо, но Маляренко не сомневался — подслушивают. Ваня встал.

— Сергей.

— Да? — Спиридонов тоже поднялся.

— Пошёл вон.

Сказано это было очень тихо и спокойно. Сергей осёкся.

— Ладно, Ваня. Я уйду. Но зря ты это, честное слово — зря.

Иван стоял на пирсе и смотрел, как бригада Семёныча грузит лодку Спиридонова едой и водой. Сергей деловито распоряжался своими людьми, не обращая внимания на присутствующего здесь местного главу. Мужики закончили работу и убрались с кораблика, а Спиридон, наконец, посмотрел на Ивана.

— Прощай, Маляренко.

— Серый, погоди. — Ваня перешагнул через борт на палубу лодки. — А ну, пошли все отсюда!

Сказано это было сквозь зубы и с матом, но никто из троих приплывших вместе с Сергеем парней выкаблучиваться не стал. Местного хозяина они просто боялись, да и стоявшие на пирсе за его спиной мрачные, вооруженные автоматами и мачете, боевики, доверия не внушали.

Маляренко сел на фальшборт, подождал пока весь народ уползёт с пирса и, вздохнул.

— Говори, Серёжа. Я тебя слушаю.

— Когда я увидел 'Мечту', я просто охренел, Ваня. Это… Это… что-то умозатмевающее было. В этих условиях построить ТАКОЕ! С нуля. Из ничего. Это… нет слов. Это просто как в ТО время построить собственный космический корабль. Тяжело, дорого и сложно. Ты смог. Я даже думаю, ты сможешь дойти куда хочешь. Сделать то, что задумал. Ваня. Но ЦЕНА!

У нас сломался генератор. И починить мы его не можем. Рации зарядить — тоже не можем. У вас тут пока есть электричество, а твоя школа и больница на ферме — это просто сказка. Но мы, Ваня, УМИРАЕМ. Мы деградируем. Дичаем.

Спиридонов шипел на ухо. Тоскливо. Безнадёжно. Ваня посмотрел на свои чёрные лопатообразные ладони.

'В Юрьево лампочка перегорела. Заменить её нечем. Верно говорит. Дичаем. Деградируем'

— Мы там, у себя, на людях пашем. Лошадки эти, полудикие, под плугом ходить не хотят. Механизации, Ваня, у нас — НОЛЬ. А самое главное — знаний мало. Например, ни у вас, ни у нас нет ни одного химика-практика! У нас нет ничего!

— И?

Маляренко было горько это слышать. Спиридонов говорил об очевидных вещах. Он говорил правду, которую Иван старался не замечать.

— Нам не нужна ВОЙНА, Иван. Мы не будем воевать. Защищаться — да, но не нападать. У нас каждый человек на счету. В конце концов, нам дали второй шанс — мы живы, а это уже не мало. Согласись?

— Ты веришь в то, что было написано в письме? Что ОНИ нас спасли от природной катастрофы?

Спиридонов пожал плечами.

— Да теперь нам не всё равно?

Ваня устало потёр лоб.

— В этом то вся разница между нами и заключается.

Мне не всё равно.

Они помирились. Сергея Иван буквально за уши вытащил с лодки и увёл к себе в дом, где мужчины пили три дня, опустошив все невеликие запасы дома Маляренко. Потом, когда запасы спиртного в Севастополе были выпиты, вся гоп-компания перебралась в Юрьево, а оттуда в гостиницу, где самогон и бражка были заполированы первым свежесвареным пивом.

А потом в гостиницу нагрянула Мария Сергеевна и выдала всем по нехилой порции трендюлей.

Глава 11В поход, в поход!

В пятницу утром, зеленый с перепою Спиридонов, подозрительно икая, отдал приказ сниматься с якоря. Маляренко сидел на веранде и смотрел, как уходит домой его друг. Сил на то, чтобы лично пойти на причал и проводить Сергея, у него не было. Борясь с головной болью, тошнотой и желанием немедленно умереть, Ваня лишь помахал рукой. Издалека. Впрочем, Спиридон это заметил и помахал в ответ. А потом повалился на палубу и сделал вид, что он умер. Команда лодочки налегла на вёсла и тяжело гружёная посудина медленно отошла от пирса.

С собой северяне увозили электромотор, самолётный аккумулятор и радиостанцию, которая была намертво 'зашита' на Севастопольскую частоту. Еще от щедрот своих Иван отсыпал Сергею десяток килограммов болтов в сборе и три роскошнейших кресла из первого класса.

Надо сказать, что когда экипаж 'Мечты' распотрошил нычку канадцев и вытащил на свет божий все двадцать кресел, Иван онемел. Маляренко никогда не летал первым классом. Он даже бизнес-классом не летал. Только эконом да убоищные чартеры. А тут…Ваня сразу же решил, что эти вещи в продажу не пойдут.

Одного взгляда на эту кожу, замшу и алькантру светло-бежевых тонов, хватило, чтобы понять — это роскошь! Эти кресла, в нынешней ситуации, были таким же символом статуса, как шестисотые Мерседесы в прошлой жизни. Как личный самолёт или яхта.

Одно кресло сразу же, не отходя от кассы, было установлено в личной каюте капитана. Ещё одно, со строжайшим запретом садиться на него всем кроме хозяина, в рулевой рубке. Остальные Иван планировал разместить у себя дома, да иногда, в качестве 'шубы с царского плеча' одаривать ими особо приближённых.

'Одно Олегу, одно… нет, Юрка пока обойдётся'

И вот три таких царских подарка сейчас увозила на север лодка Спиридонова. Хозяин по пьяной лавочке, пытался всучить вяло отбрыкивающемуся Сергею ещё пару, но этот широкий жест вовремя пресекла супруга. В ответ Спиридон пьяно клялся в дружбе и совал Ивану за пазуху, неизвестно откуда взявшийся ПМ. Степанов, когда увидел, чем размахивает гость, моментально протрезвел и пистолет у старшего оперуполномоченного отобрал.

Хотя Маша его всё равно потом вернула назад.

'Игорёха, Франц, Виталик, Дима-опричник, Петька-хуторянин. Я. Настя. Семеро. Маловато, но… Серёга прав. Каждый человек на счету и… мало ли…'

Мысль о том, что они запросто могут сгинуть, Ивана волновала мало. Глядя на себя в огромное зеркало трюмо, стоявшее в спальне, Маляренко фактически себя списывал. В утиль. Как бы он внешне не выглядел, голова у Вани всегда варила будь здоров. Так что сильно на счёт себя, любимого, своего здоровья и своих шансов на выздоровление Иван не обольщался. Несмотря на все усилия Дока, на прекрасное домашнее питание и неутомительный ритм жизни, Ваня продолжал стремительно терять вес и здоровье. Но вот остальные мужчины…

'Один справлюсь?'

Маляренко посмотрел на громаду, стоявшую на якоре посреди затона и 'вслух' помотал головой.

'Нифига'

— Значит так, братцы. Через неделю я ухожу. Настя идёт со мной и это не обсуждается. А вы…

Маляренко обвёл глазами стоявших перед ним моряков с 'Мечты'. Мужчины были крайне серьёзны и сосредоточены.

— … а вы подумайте. Неделя у вас есть. Кто захочет…

Народ зашумел.

— Молчать!!!

Мужики замерли.

— … кто захочет идти со мной — жду здесь. Через неделю.

Ваня помолчал.

— Идите, братцы.

'Они у меня умницы, они всё понимают'

Эту мантру Иван читал себе всякий раз, когда на горизонте показывались любимые. Смотреть им в глаза Маляренко не мог. Не мог и всё тут! Ему было так стыдно, что он, ради каких-то призраков из прошлого, оставляет свою семью. Своих ненаглядных. Здесь и сейчас.

Всю последнюю, перед выходом неделю Иван провёл между 'Мечтой', которую он готовил к походу лично и беседкой на пляже за домом. С детьми.

'На меня ни один не похож'

Анечка была точной копией Маши, а маленький Ванечка — Тани. Иван до одури накупался с детьми в море, набегался в догонялки и наигрался в прятки. Впрочем, в прятки играть было сложно. Бим, зараза такая, своим лаем точно обозначал место, где прятался хозяин.

Неделя пролетела незаметно.

Утро перед сбором Иван провёл в тревожном ожидании. Живот постоянно сводило от мысли, что никто не придёт. Потом Ваня подумал о том, что будет, если хоть кто-нибудь из экипажа всё-таки явится и живот сразу стало сводить в два раза сильнее. Ему было совестно отрывать мужчин от своих семей. От своих детей. Может быть, навсегда.

Маляренко сидел на пирсе, обхватив руками тощий живот и раскачивался из стороны в сторону.

'Никто не придёт'

Из его дома вышла заплаканная Настя, следом, с её малышом на руках, на веранду вышла Таня. Маша же со вчерашнего вечера заперлась у себя в спальне и никого к себе не пускала. Посёлок притих. На улице не было ни одного человека. Где-то вдалеке громко хлопнула дверь.

— Гошенька, не ходи, миленький!

— Отстань, дура!

— Ради сына, прошу…

Слова утонули в рыданиях. Через три минуты у пирса показался красный как помидор Ермолаев.

— Что за дура, что за дура…

Увидев Настю и шефа, лейтенант ещё больше смутился.

— Понапридумывала себе невесть что. Истеричка.

Ваня только и смог, что кивнуть.

'Сам ты дурак зелёный, Ермолаев'

Через пять минут к пирсу притопал весь обвешанный узелочками 'в дорогу' Франц. Вдова казнённого Лёхи-рыжего, с которой он жил, отпустила немца без истерик. Любви между ними особой не было. И детей общих — тоже. Так. Просто жили вместе.

Франц деловито кивнул товарищам и уселся рядом с Игорем. Ждать.

Следующим заявился Виталик. Да не один, а с женой и ребёнком. Гордо выпятив грудь, бывший зек продемонстрировал всему Севастополю, какая у него умная и послушная жена. Хоть и из 'не наших'. Надя с ребёнком ушла в гости к Лили Маршалл, а боцман припал на корты рядом с немцем и щедро поделился со всеми тыквенными семечками.

Когда солнышко окончательно взошло и стало припекать от всей души, а Иван совсем уж было решил, что бахчисарайских ждать смысла нет, из-за лодочного сарая выехала тележка, которую тащили два ослика. На облучке сидел угрюмый Лом-Али, а позади него пьяные в дюндель, лежали Петя и Дима.

— Вот шеф. Заехал по пути в гостиницу, ослов напоить, а напились эти… ишаки!

Азербайджанец отвернулся и пробормотал что-то по-своему.

У Вани отлегло от сердца. Не понятно, почему, но настроение стремительно пошло вверх. Никто из ребят его не бросил. Так или иначе, но добрались все.

Боцман и моторист сели в лодочку и поплыли смотреть, что и как происходит на 'Мечте'. Виталик считать погруженные шефом припасы, а немец — копаться в движке и проверять технику по десятому разу. Потом на 'Мечту' переправились все остальные. Бахчисарайских сразу заложили в кубрик — отсыпаться, Ермолаев стоял над душой боцмана, контролируя контролёра, а Настя принялась обживать свою личную каюту и, заодно, камбуз. Маляренко же приволок набитый сеном матрац в кубрик к ароматно пахнущим морякам, бросил его на свободную дощатую полку и пошёл в рубку.

Проверка всего и вся заняла весь день. Мужики предложили переночевать в затоне, а выходить уже поутру, но Ваня эту идею отмёл. Оставаться в посёлке, погружённом в гробовую тишину, он не хотел.

— Франц. Заводи.

Вот так — буднично и без фанфар и начался поход вокруг целого континента.

Севастополь тонул в наступающих сумерках. Вопреки обычному распорядку ни в одном окне не горел свет. Иван нутром чувствовал, как в окна, на снимающуюся с якоря 'Мечту', смотрят десятки глаз.

Маляренко тяжело вздохнул.

'Не по-человечески как-то. Даже не простились'

Яхта миновала кафе на пляже и поравнялась с огромным складом Семёныча.

Стоявший на руле Ермолаев пихнул Ивана в бок.

— Батя, смотри!

За зданием склада, на пустыре стояли люди. Много людей. Гораздо больше, чем жило в Севастополе. А впереди…

Иван прищурился и вгляделся в плотные серые сумерки.

Манюня.

'Царица!'

Царица взмахнула рукой.

— Равняйсь! Смирррна! Равнение…

За хозяйкой стоял ровный строй ополчения во главе со своим командиром. Майор отдал честь, а толпа, стоявшая позади, взорвалась приветственными криками и пожеланиями счастливого пути. Экипаж 'Мечты' собрался на палубе и замахал руками в ответ.

— Мы скоро! Вика, я скоро вернусь!

Ермолаев кричал во всё горло и, скрываяслёзы, утирал рукавом глаза.

Маляренко поймал глазами взгляд старшей жены и просто кивнул.

'Я люблю тебя'

Часть 2