– Шеф, все четверо смылись! – У Олега вид был как у побитой собаки.
Маляренко довольно сощурился.
– А ты сомневался! Увидели, что ни лодки, ни баб нет. Сообразили, что всё пошло не по плану и сдёрнули. Ну что. Они знают, что мы знаем и наоборот. Лепота! Всё! Нехрен тут сидеть. Подымай народ, выходим.
Всё оказалось значительно проще. Налётчики НЕ ЗНАЛИ, ибо действительно засланный казачок (а это был, как правильно догадалась Маша, один из гонцов) просто струсил в последний момент и уговорил остальных парней пойти 'на выручку' Лужиным, а не отсиживаться 'позорно' в тылу.
В серых предрассветных сумерках, замаскировавшиеся в ближайшей к усадьбе 'клумбе', мужики прекрасно видели приближавшихся к ним врагов. Видок у них был откровенно жалкий. Ободранные, все в лохмотьях, тощие как скелеты, семеро налётчиков лёгкой трусцой двигались к своей цели. До порта оставалось около километра. А впереди них… Иван протёр глаза. Отряд вела Ольга? Ольга?!
'Быть того не может!'
Женщина, одетая словно мужик, коротко стриженная, ничем не напоминала прежнюю красавицу. И всё же – это была она.
'Ну, бля!'
– Живьём брать демонов! – Услыхав страшный шёпот Ивана, мужики дружно хрюкнули. Мандраж прошёл и бойцы Ивана заметно успокоились. Олег украдкой показал шефу большой палец.
Дальше было шоу. ОМОНовец просто вылез во весь свой богатырский рост, просто навёл на доходяг автомат и просто велел всем валиться на землю. Самого прыткого пришлось пристрелить, остальные, видя такую незавидную судьбу товарища, махом побросали самодельные луки и повалились на землю. Налёт закончился.
'Дурачьё. Лучше бы вы пулю просто словили… Подыхать вы будете долго и затейливо.'
– Доброе утро, Оленька. Какими судьбами?
Пленных отвели на ферму, покормили и заперли в погребе. Ольга, с удовольствием помывшаяся в знакомой баньке под присмотром Ивана, теперь сидела за знакомым кухонным столом, и неторопливо рассказывала свою историю.
После налёта, избитая и изнасилованная женщина смогла как-то устроиться в этой общине изгоев. Вторая взятая в плен женщина, не выдержав насилия, умерла через три дня, а Оля выжила и, руководствуясь принципом 'разделяй и властвуй', потихоньку выбралась в атаманши. Узнав от гонца историю о находке, она поняла – это шанс. Последний шанс на нормальную жизнь. Женщина разработала нехитрую комбинацию и осуществила её. Вот и всё. Иван облегчённо выдохнул.
'Слава Богу – Док ни причём!'
На центральной площади Бахчисарая собрались все. Вообще все. Жители самого посёлка, двух маленьких хуторов и несколько бирюков.
Пятеро оборванцев лежали на земле, привязанные ремнями за руки, за ноги и растянутые, словно морские звёзды. Красивая женщина спокойно сидела на земле в двух шагах от крайнего. Внезапно тот повернул к ней голову и лихорадочно зашептал.
– Оленька, я тебя всегда любил. Слышишь? Я. Тебя. Люблю! Я тебяааааааааа!
Страшный крик оборвал его страстный шёпот. Толпа вздрогнула и попыталась рассыпаться.
– Стоять!
Рык Ивана плетью стеганул по нервам. Люди присели и на полусогнутых вернулись на свои места.
– Смотреть сюда! Так. Будет. С каждым. Кто. Пойдёт. Против. Меня!
Иван махнул деревянным молотом, и второе колено несчастного превратилось в кашу. Мужик завизжал, а Оля даже бровью не повела.
– Ваня. – Голос её был на удивление спокоен. – Ты когда с ними закончишь… пожалуйста, ради памяти Коли. Убей меня быстро, ладно?
Среди зрителей снопом, без чувств, на землю рухнула Светлана, женщины заплакали и запричитали, а мужчины онемело смотрели на этот ужас.
– Конечно, моя хорошая. – Иван подмигнул старой знакомой и принялся махать молотом.
Иван обманул. Ольгу постигла та же участь, что и остальных.
А продажного гонца Олег просто-напросто повесил.
Глава 5.
В которой Иван плачет, а потом успокаивается.
'О чём поёт ночная птица…'
К.Никольский
Всю следующую неделю Иван не мог толком спать. В ушах постоянно стоял ор боли тех несчастных, что попали ему под руку. Зачем он это сделал, Маляренко не знал. Вот не знал и всё тут! Ещё в Юрьево, глядя как моется в бане Оля, Иван совсем уж было решил пощадить всех этих уродов и пожизненно загнать их по дешёвке в рабы. Например, Звонарёву на лесопилку. А Олю подарить Борьке. И забыть про них, как про страшный сон. И жить долго и счастливо.
Но когда связанных пленников привели в Бахчисарай, Ивана 'понесло'. Башка онемела совершенно, и что он будет делать в следующий миг – не знал никто. Даже он сам.
А потом Маляренко очнулся уже ПОСЛЕ всего этого. Он стоял с окровавленной деревянной кувалдой, а перед ним, на земле, извивались и кричали шесть изломанных тел с раздробленными коленями и локтями. И Оля. Почему-то голая. И тоже изломанная. С трудом подавив рвотный позыв, Маляренко велел вывезти их за огороды и выбросить.
– Чтобы сдохли! Увижу, что кто-нибудь их попробует добить…
Голова снова стала неметь. Глаза застилала пелена. Это было восхитительно! Иван отдался этому безумию полностью и с восторгом.
'Нахрен этого бояться! Это я! Я – такой!'
Окончательно в себя Иван пришёл уже дома. Рядом с любимой. Рядом с Бимом и с лодкой.
И тогда начался отходняк.
Маша тихо плакала в новую синтепоновую подушку и старательно делала вид, что она НЕ БОИТСЯ. Но она боялась. Боялись все. Даже двухметровый Олег прижух и казался ниже ростом. В порту воцарилась тишина.
Его огромный по всем меркам дом неожиданно превратился в общежитие. Одну комнату занимал Франц. По соседству жил Сашка с Таней, которая ухаживала за соотечественником. Ещё одну, самую большую комнату временно занимал Олег с супругой и двумя дочками. Ну и Семёныч, с женой и сынишкой жил в четвёртой спальне. Ване и Маше, у которой живот уже начал выпирать, осталась одна спаленка и ещё одна комнатушка. В общем, негусто. Да и шум, особенно от младенцев, по ночам стоял такой, что Иван предпочитал ночевать на веранде.
Открытая всем ветрам веранда, пристроенная к дому, обсаженная цветами и завитая вьюнком, была прекрасным местом отдыха. И можно было не напрягать Машеньку своим присутствием.
'Как же так? Она меня боится! Я – чудовище? Почему? Зачем я ЭТО сделал? Ведь для чего-то я это сделал! Не может быть, чтобы это было ПРОСТО ТАК!'
На глаза навернулись слёзы и Ваня, лёжа на топчане, отвернулся к стене дома и заплакал.
– Вы знаете Борис, я не понимаю…
Тихие голоса, доносящиеся с недалёкого крыльца, разбудили Ивана. Стояла глубокая ночь. На мощёной площадке между верандой и лодочным сараем, в каменном очаге слабо мерцал огонёк. С моря дул свежий и вкусный морской ветер, смешивающийся с одуряющим запахом цветов и разнотравья, а полная луна заливала всё это великолепие волшебным серебристым светом. В кустах, высаженных на набережной, пела ночная птица.
'Как в сказке!'
Иван осторожно приподнял голову с подушки. На крылечке, спиной к нему, сидела Маша. Перед ней, на лавочке, Борис. Там же крутился Бим.
'А, ну да. Он же сегодня дежурный…'
… как он мог? Такая страшная жестокость. – Голос жены подрагивал.
В животе у Вани разлился жидкий азот.
Боря поправил на плече ремень автомата и устало потёр шею.
– Мария Сергеевна, а почему вы думаете, что хозяин жесток?
– Как? Вы же всё это видели сами. Борис. Что с ним произошло? Почему?
'Почему. Если б я знал!'
– Да. Да, Мария Сергеевна. Я. Это. Видел. А ещё я видел, как Надежда Иосифовна пряталась от шефа. Избегала встреч с ним. Ещё я видел, как Стас, разговаривая c шефом, смотрел в пол и не смел поднять глаза. Хотя разговор-то был – ни о чём. Просто трёп и Иван Андреевич был очень дружелюбен. И я видел, что когда Серый, несмотря на запрет, всё-таки добил этих… хозяин воспринял это с огромным облегчением.
– Разве нельзя было их простить?
– Простить? Их? Каждый выбирает свой путь. Они выбрали свой. Сами. Никто их не заставлял. Очень многие ведь там, на хуторах, живут и ничего… хотя тяжко живут, без женщин, в шалашах и пещерах. Но на кривую дорожку же их не потянуло. А эти…
Зато у вашего ребёнка, Мария Сергеевна, будет долгая и счастливая жизнь. Поверьте. И у нас. У всех.
Борис обвёл рукой вокруг.
– Мы все теперь ВАША семья. И казнь – это не наказание и не проявление жестокости. Это послание. Всем остальным. 'Мою семью не трогать'!
Ветер шумел листвой и отдельные слова Иван разбирал с трудом. Холод постепенно исчезал. Слова Бориса, обычного работяги, его поразили до глубины души – перед ним открылся совершенно иной человек.
– И знаете что, Мария Сергеевна. Теперь Стас вот так, походя, по привычке не пнёт 'по-дружески' нашего агронома. Я вам это точно говорю. И строители не будут щипать Таню за попу, предлагая ей отс… а… извините. – Борис смешался.
– Это правда? – Голос Маши был полон неподдельного изумления.
– Правда. Саша очень хороший человек. Но он такой… безвредно-безответный какой-то. И Андрюха-бригадир уже никогда не подначит его 'саечкой за испуг'. И мне никто и никогда из чужих не будет больше 'тыкать' и указывать, что делать. И все ваши люди скоро 'отойдут' от казни и развернут плечи. А это очень, очень дорогого стоит. Поверьте!
– Я вам верю, но куда Олег-то смотрел? – Женщина забыла про свои переживания и была изрядно возмущена свалившимися новостями.
– Он смотрит. Но не разорваться же ему! И, кстати, я знаю, что хозяин велел Олегу присмотреться к неженатым парням – набрать дружину, так?
'Быстро новости разлетелись!'
– Так вот. Олег уже НИКОГДА не вильнёт. Он теперь навсегда человек Ивана Андреевича…
'Ну Боря! Аналитик хренов! Да я и сам это знаю!'
… и он всегда будет беречь покой вашего дома.
Женщина задумчиво смотрела на этого странного работягу.
– Вы меня удивили Борис…
– Михайлович.
– Борис Михайлович, а кем вы были раньше? Там?
Мужчина помолчал.
– Директором. Простым директором, простой школы.