Она видела, как Ларион Санков уверенно пошагал вперед, а тот, кто пришел с ним, двинулся следом размеренной походкой знающего себе цену человека.
— Вот она, могилка–то, — указал Ларион на холмик, под которым, как он был уверен, покоилось тело кузнеца Архипа.
Пришедший с ним человек не ответил казаку. Какая–то глубокая обида за себя поднималась в нем при виде этого могильного холмика, под которым, как он был глубоко убежден, похоронен его сын. Он мрачно, исподлобья смотрел на могилу горящими глазами.
Ларион склонился над холмиком, погладил его и посмотрел на графа:
— Ляксандр Прокофьевич, здеся Архипушка твой. Может, мне отойти, чтоб не мешать вам?
Граф не сказал ни «да», ни «нет», только заметил:
— Грешно так говорить, но меня почему–то не тянет разговаривать с этой могилой!
Мариула украдкой наблюдала за его лицом. Она слышала оброненную незнакомцем фразу. «Нет, не в могиле дело, — подумала она. — Какие–то другие, противоречивые чувства терзают этого важного барина».
Отошедший Ларион тоже взирал на спину графа с немым удивлением. После сегодняшней откровенной беседы на кладбище он
чуждается, молчит, настороженно глядит на могилу, словно обидели его.
Неожиданно Александр Прокофьевич присел у холмика, левой рукой коснулся креста и опустил голову.
— Да вы всплакните, ваша милость, — неуверенно предложил Ларион. — Враз полегчат!
— Не мысли даже делать этого, — вдруг вмешалась Мариула, сама не ожидавшая от себя такой невыдержанности.
— Кто это? — хмуро посмотрел на нее граф.
— Это и есть Мариула, об которой я вам сказывал, — ответил казак, удивленно глядя на ведунью.
— Прогони ее, — раздраженно бросил Александр Прокофьевич. — Пусть не мешает мне побыть одному у могилы сына.
— Нет, такой грех я не возьму на душу! — испугался Ларион. — И вы не берите, Ляксандр Прокофьевич. Я ее знаю! Честная, богобоязненная старушка и Архипушке как мать была…
— Как мать? Это еще что? — возмутился граф.
Видя, что незнакомый господин не желает ее общества, Мариула обиженно поджала губы и не спеша пошагала к выходу.
Но охватившее душу ожесточение вдруг слетело, как от дуновения ветра. Граф посмотрел вслед уходящей женщине и, словно оправдываясь, тихо спросил:
— Ларион, а что она тут делала? Не нас ли поджидала?
— А вы ее об том сами пообспрошайте, — ответил тот. — Она не сбрешит. Я кликну ее, ежели хотите.
— Будь по–твоему, — согласился граф.
Ларион позвал Мариулу.
— Кто кличет? — спросила она, остановившись и обернувшись.
— Я это. Подойди–ка, Мариула, Ляксандр Прокофьевич хотит поболтать с тобой об Архипе, — ответил Санков.
— Иду! — промолвила ведунья. — Чего вам?
— Мариула! — промолвил граф сдавленным голосом. — Ты много пожила на этом свете, людей исцеляешь, сына моего от смерти спасла. Скажи мне, что знаешь о нем и его смерти?
— Господь свидетель, я всегда одну только правду говорю, — ответила Мариула. — Про жизнь Архипушки много чего ведаю, а вот о смерти его ничавошеньки не знаю!
— То есть как? — удивился Александр Прокофевич. — Ты хочешь сказать, что сын мой… Э–э–э… Что Архип жив?
— Да, — твердо ответила Мариула. — В могиле не Архипушка похоронен. А кто, одному Господу сее известно.
— Тогда ты почему утверждаешь, что не Архип?
— Сердце мое об том вещует!
— Только и всего? — разочарованно усмехнулся граф.
— И этого с лихвой хватит, — обиженно поджала губы Мариула, видя, что ей не верят.
— А про то, сын ли он мне или нет, что скажешь? — спросил, сам не зная почему, Александр Прокофьевич.
— Да, — твердо ответила ведунья.
— Опять сердце подсказало? — с иронией усмехнулся граф.
— Оно…
Ответив графу, Мариула отвернулась и пошла к выходу.
— Стой, ты куда? — крикнул ей вслед Александр Прокофьевич, не понимая, что своей недоверчивостью обидел старую женщину.
— Кака вам разница, — ответила она, не оборачиваясь. — Все одно более вам ничего не скажу!
Граф недоуменно посмотрел на тихо стоявшего рядом казака:
— Куда она? Верни ее, Ларион. О дочери я хотел еще спросить, о Машеньке.
— Уже все, — ответил Ларион. — С обидой на вас ушла Мариула–то… Теперь хоть что просите — не ответит. И в избу, на крыльцо не пустит!
— Так крепко я ее обидел? — побледнел Александр Прокофьевич.
— Не то слово, — еще больше огорчил его своим ответом Санков. — Такой вот, как сейчас, я Мариулу никогда не видел!
— Что же теперь делать? — смущенно пробормотал граф. — Я же не хотел ее обидеть!
— А вот этого я не ведаю, Ляксандр Прокофьевич. Теперь вам и впрямь лучше уехать. Я не слыхал, чтоб Мариула зла кому чинила, но и врагов ееных не знавал тоже.
— Ты хочешь сказать, что она может причинить мне вред?
— Не ручаюсь, но от обиды человек что хочешь сотворить мо- гет!
5
Ляля не знала, как встретит ее богатая дама, к которой они с Вайдой ехали на бричке, но в душе царила смутная тревога. Лишь острая нужда в деньгах заставила ее поддаться уговорам цыгана и ехать с ним.
И сердце билось учащенно, и какие–то смутные надежды разгорались в нем.
Ляля думала: как держаться при встрече с женщиной, которая пригласила ее к себе, а для чего, не сказала. А может, Вайда утаил от нее истинную цель визита? От этого подлеца можно ожидать всего, что угодно, включая ложь и предательство. Она уже не раз пожалела о том, что спасла Вайду от верной смерти. Вместо благодарности Вайда превратился в настоящего демона. Он не оставлял теперь Лялю без внимания ни на минуту.
Что связывало их? Вайда был привязан к Ляле не только упорно отвергаемой ею любовью, но и явной немалой выгодой. Но кем он был для нее? Сообщником? Охранником? Бессовестным вымогателем или ее хозяином? Всего, вероятно, было понемногу. Ляля ненавидела его всем сердцем, презирала и боялась.
— Сделаешь все, что тебя попросят! — предупредил девушку Вайда, весело улыбаясь и погоняя кнутом резво скачущую лошадь.
Ляля промолчала. Но это не испортило хорошего настроения цыгана.
— Тебя там не сожрут! — выкрикнул Вайда, точно подслушав ее тревожные мысли. — Ни тебя, ни скулящего в твоем брюхе волчонка.
Ляля промолчала. Она уже привыкла к постоянным злым насмешкам Вайды над ее беременностью, а потому пропустила прозвучавшее оскорбление мимо ушей.
Они подъехали к шляпному салону в центре города. Их встретил вышедший из салона, одетый по европейской моде, но сильно похожий на азиата человек. Глядя на Вайду, он укоризненно покачал головой, после чего жестом пригласил их войти. Поднявшись по лестнице на второй этаж, они оказались в крохотном коридорчике. Здесь слуга попросил их подождать, а сам исчез за дверью, за которой размещались хозяйские покои.
Десять минут ожидания потянулись, как десять лет. Ляля поежилась и поправила на плечах платок. Ей вдруг сделалось так холодно,
словно она окунулась с головой в прорубь. А сердце… Ее горячее сердце едва не превратилось в кусочек льда. Ляля с трудом подавила в себе вдруг возникшее желание немедленно убежать из этого дома, так как Вайда все равно не позволил бы ей этого сделать. И она твердо решила повидаться с пригласившей ее дамой, а там время покажет, что делать…
Почти бесшумно открылась дверь. Появившийся в проеме слуга знаками пригласил войти. Из хозяйских покоев пахнуло таким леденящим холодом, что Ляля едва не задохнулась, как от свирепой снежной бури, заставшей ее одну, зимой, в дикой степи.
Встретившая их хозяйка обладала прекрасными манерами и внешностью. Одета она была безупречно. Ее наряд был великолепен, но не пышен; она носила драгоценности, невольно притягивавшие взоры, но словно не замечала этого их свойства. Видно было, что хозяйка умела украшать себя.
При всем внешнем великолепии встретившая их женщина излучала зло. К сожалению, кроме Ляли, никто не мог видеть и чувствовать это. Только она безошибочно разглядела всю сущность богатой дамы, прочтя ее, как открытую книгу.
Основной отрицательной чертой хозяйки дома, пожалуй, была бессердечность. Она вращалась среди людей, оказывала им какие–то услуги, но никто не замечал, насколько ей безразлично чужое счастье и благополучие. Ляля с внутренним содроганием видела, как много она могла была сделать, чтобы испортить или отравить жизнь всем живущим. Зло было ее сущностью, и, судя по всему, оно вполне удовлетворяло ее…
— Черная душа, — тихо проговорила Ляля, не зная, откуда у нее взялась смелость.
— Что? — переспросила женщина, сделав вид, что не расслышала оброненной цыганкой оскорбительной фразы.
— Я не могу сделать того, для чего вы меня пригласили, — так же смело ответила Ляля.
Она подняла голову, и чистый свет ее больших глаз проник хозяйке дома в душу.
— Откуда ты знаешь, для чего я тебя пригласила? — поморщившись, как от зубной боли, спросила она.
Вместо ответа Ляля посмотрела ей прямо в глаза и тихо сказала:
— Дай руку!
Женщина послушно исполнила прозвучавшую, как приказ, просьбу молодой цыганки.
Она хотела, но не могла сказать ни слова. Сердце ее кричало, да язык онемел!
Между тем Ляля внимательно изучила линии на ладони женщины и жестко бросила:
— Ты проклята. Жизнь твоя — ад кромешный! Все, кто окружают тебя, прокляты тоже! Поверь, тебя ожидает страшный конец. Такой страшный, что страшно подумать!
Ляля отпустила задрожавшую руку женщины и сделала шаг вперед. Та попятилась, оступилась и упала бы на пол, если бы ее вовремя не поддержали сильные руки подоспевшего слуги.
Лицо хозяйки дома представляло страшную картину. Оно побелело как полотно, красивые черты исказила гримаса смертельного ужаса.
— Тот, кого ты хотела приворожить, никогда не будет принадлежать тебе, так и знай!
Задыхаясь от охватившей ее ярости, Ляля топнула ногой и встретилась взглядом с целящимся в нее из пистолета слугой.
— Ты можешь меня убить, но знай, — сжала кулачки Ляля, — после моей смерти и ты через час подохнешь в ужасных муках!