Ания думала о нем днем и ночью: почему? Почему? Ведь не в том же дело, что он несчастен и на цепи? Ведь и она несчастна… Почему же столько любви и участия вызвал в ней этот незнакомый человек?
Она присматривалась к Архипу. Говорила с ним. Сам того не зная, он открыл ей секрет простой человеческой теплоты. Лишенный свободы благодаря злой воле Жаклин, он все же умел найти для Ании теплые слова. Он не навязывал ей своих мыслей и не обещал ничего — он сумел нащупать в ней заветную струнку и заставил ее звенеть. У Архипа Ания научилась видеть людей.
Именно у него Ания научилась любить их, и любить по- настоящему, во всей сложности и противоречивости чувства. Это была суровая любовь без снисхождения и поблажек, но пронизанная чем–то необычным; полюбив, хотелось помогать людям, любить самой и быть любимой взаимно…
После встреч с Архипом ей стало уже не так тяжело.
Ания, наивное дитя, выросла под строгим присмотром отца и нежной матери и до поселения у Жаклин не знала никаких бед и несчастий. И меньше всего знала она свое собственное сердце. В жилищах восточных правителей не приветствовалось чтение любовных романов и жестко пресекалось все то, что хоть чем–то намекало на любовь. Ания знала только, что все девушки обычно выходят замуж по воле родителей; за невесту выплачивается калым, устраивается пышная свадьба, и молодая жена переходит из дома родителей в дом мужа. Она знала, что когда молодые живут вместе, то, что называют любовью, должно прийти само собой, и это, по мнению Ании, было вполне естественно: она ведь до сих пор тоже любила всех, с кем жила вместе, — отца, мать, других жен отца, своих многочисленных братьев и сестер…
Однако сейчас она вдруг поняла, что для замужества все же недостаточно одного желания отца, решившего выдать ее замуж за какого–нибудь влиятельного дворянина в Оренбурге. После встречи с Архипом ей захотелось самой во всем разобраться. Она смутно чувствовала, что никогда не сможет полюбить никого вопреки своей воле.
Девушка вздохнула и засобиралась в подвал. Осведомленность Наги, который застал ее прошлой ночью выходящей из подвала, не пугала ее.
Взяв свечу, она сбежала по лестнице вниз и открыла дверку подвала. Спустившись вниз, она уже знакомым маршрутом добралась до камеры Архипа, зажгла свечу и отодвинула задвижку.
Архипа она застала все в том же положении — сидящим на корточках с цепью на шее. Увидев ее, он встрепенулся.
— Здравствуй, душа–девица, — звякнув цепью, сказал он.
— Скажи, ты правда не любишь Жаклин? — находясь в каком–то лихорадочном оживлении, спросила Ания.
Архип не смутился. Он даже немного подумал, прежде чем ответить.
— Нет, Ания, я ее не люблю, — сказал он. — Только ты для меня не девушка–служанка, а сон, мечта! Я не ведаю, что со мной стряслось. У меня разрывается сердце, когда ты уходишь отсель!
Ания не верила своим ушам. Сердце колотилось так, что готово было вырваться из тесной груди.
— И я не верю, что ты и в самом деле служанка. У тебя такое красивое и нежное лицо. Ни телом, ни душой ты не похожа на служанку. У тебя благородный лик, как у дворян, и гордая душа…
Он замолчал и обреченно вздохнул.
Ания задумалась над словами Архипа. Они не только удивили ее, но и обескуражили и даже вдохновили. Лицо ее пылало, а душа… Она пела, словно жаворонки в степи!
— О Аллах! — воскликнула она. — Ты знаешь… Меня тоже влечет к тебе какая–то необъяснимая сила!
Архип был первым человеком, с которым она решилась говорить о себе.
— Нам не быть с тобой вместе, душа–девица, — сказал он и внимательно посмотрел на девушку. — Но не тужи, тебе еще повезет. Ты прекрасная, как весеннее утро, и очень сильная!
— А ты разве не сильный?
— Как тебе сказать. Был бы я сильным и счастливым, то не сидел бы сейчас на цепи, как пес шелудивый. Душа у меня беззащитная, вся наружу. Эдаким, как я, трудно быть счастливым оттого, что мной может каждый вертеть, как захотит. Я не разбираюсь в людях, а это худо.
— А я… не такая?
— Нет, не такая, Ания, нет. Я даже мыслил сперва, что ты только от жалости ко мне сюда ходишь. А опосля… Только не серчай, душа- девица, но я все подмечаю. Глаза у меня эдакие… Я вижу тебя как–то по–особому, и ангелы поют в душе! А у тебя, красавица, сердце доброе, нежное и в броне оно. Ты стойкая, ты никогда плохому не покоришься!
— Никогда! — подтвердила девушка.
— Вот гляжу я на тебя и наглядеться не могу, — печально улыбнулся Архип. — Когда ты в темницу мою заходишь, враз тепло мне становится и светло, как на солнышке. Придет момент, и я выслобожусь из этого ада! Я не дозволю сломить меня. Покуда во мне сердце трепыхается, покуда шевелятся мозги, покуда еще есть
какие–никакие силенки — я буду думать, как выслободиться отсель! Я не дозволю изгаляться надо мной этой… этой…
Ания склонилась к нему в безотчетном порыве нежности.
— И я не позволю, Архип! Я тебя освобожу.
Архип протянул к ней свою грязную руку. Девушка сразу не поняла, что он хочет. Наконец она догадалась: надо положить в его ладонь свою ладошку.
— Кто знает, красавица, может, судьбина не зря столкнула здесь нас, и нам еще будет хорошо вместе? Может такое быть, Ания?
— Конечно, может! Ты увидишь, все будет хорошо.
Он открыл глаза и улыбнулся.
— Ты что, Архип?
— Ничего, — сказал он все с той же улыбкой. — Пора тебе почивать, красавица. Жизнь впереди большущая, знаешь, сколько еще понадобится силушки!
С этого момента Архип стал самым дорогим и необходимым для Ании человеком. Это был ОН. Ания не боялась открывать ему любые затаенные мысли. Она высказывала то, что наболело, и то, что было неясно, и то, о чем мечталось по ночам. А Архип, позабыв про цепь и про то ужасное место, в котором находился, внимательно слушал и высказывал свои мысли и размышления. Девушку не утомляло его многословие. Она находила в его речах новые для нее мысли.
Архип уважал ее и называл хорошим, сердечным человеком, но именно поэтому она поняла, что до сих пор не была ни хорошей, ни сердечной.
Она ценила влияние Архипа и не догадывалась, что ей самой нужно было перегореть и измениться, чтобы воспринять его.
Он, продолжая удерживать ее ладошку в своей, сказал:
— Я и не знал, что ты такая, — и начал гладить ее руку торопливыми, жадными движениями. Он сам не знал, как это получилось. Ему самому было странно, что эта служаночка так волнует его сердце.
Девушка не оттолкнула его. Она ужасалась и радовалась нетерпеливо–жадным прикосновениям ласкающей руки. Она поняла как–то сразу радость человеческого сердечного общения, пламенность своей нетронутой души, страсть, веру, величие надежд, которые несет любовь.
Она испугалась, растерянно взглянула на Архипа.
— Я помогу тебе, Архип, вот увидишь! — сказала она, ласково посмотрев на узника.
— Я тоже помогу вам! — прозвучал сзади мужской голос, который громыхнул, как раскат грома в ясную погоду.
* * *
Подслушав разговор Жаклин и Наги, Барков первоначально подумал, что ему изменяет слух. Какая жуткая циничность… Но нет, он хорошо слышал, только все еще не мог взять в толк — почему они собираются его убить? Почему? Невольно вспомнилось, как некогда знакомый дворянин Лобанов впервые ввел его в дом Жаклин. Сам он тогда казался себе неповоротливым увальнем, который не сумеет и шагу ступить, очарованный неземной красотой хозяйки. А Жаклин? Легко парировала любой намек, знала обо всем, что вызывало общий интерес, была в курсе всех светских новостей. Остроты она сыпала как из рога изобилия, а ее изящные словесные обороты искрились прирожденным юмором; так что Барков рядом с ней казался себе… да что там, стыдно вспоминать.
Казалось бы, Жаклин, утонченная интеллигентность, которая заставляла его некогда стесняться своей скованности, станет ему ближе, раскрывшись со столь человечески естественной, хотя и загадочной стороны своей натуры. Но Барков должен был честно себе признаться, что после подслушанного разговора испытал ни с чем не сравнимое охлаждение, разочарование. Божок на глазах своего почитателя неожиданно упал с пьедестала! Но… Надо было срочно что–то придумать. Что–то такое, что могло бы помочь ему…
Легкие шаги на лестнице застали Баркова врасплох. Он успел прижаться к стене, как едва видимая в тишине женская фигурка остановилась рядом и… отворила дверку в подвал, о существовании которой он и не подозревал. Таинственная незнакомка вошла в подвал, осторожно прикрыла за собой дверку, и вскоре ее туфельки застучали по ступеням.
— Боже! — одними губами прошептал Барков, но остался стоять на месте, опасаясь еще каких–нибудь сюрпризов, которыми, видимо, был наполнен дом Жаклин по самую крышу.
В течение нескольких минут он чутко прислушивался, потом осторожно открыл дверь, спустился по лестнице и оказался в подвале. От жуткой вони и затхлости давило грудь, к горлу подкатывала
тошнота. А вокруг царила непроглядная тьма. Барков прислушался. Осторожно двигаясь вперед, он услышал едва уловимый шум. Шум яснее всего был слышен от стены справа. Он стал продвигаться дальше и вскоре увидел отблеск света. Капитан дрожал, а любопытство и страстное желание разгадать загадку гнали его вперед. Теперь уже было ясно слышно, что шум порождают два голоса, мужской и женский. Барков остановился у входа в камеру, замер и напряг слух.
Прислонясь к стене, он завороженно слушал разговор. Он узнал в собеседнице Анию и внимательно вслушивался в ее таинственный голос. Он даже боялся пошевелиться, чтобы не вспугнуть каким–либо неловким движением те полные восторга и нежности слова, которые говорила Ания позвякивающему цепью узнику.
Подслушанный разговор между ханской дочерью и узником подвала глубоко тронул Баркова. Сначала у него возникла мысль тихо уйти и покинуть дом Жаклин. Но прозвучавшая последняя фраза, высказанная Анией, заставила его быстро передумать и открыться.
— Я помогу тебе, Архип, вот увидишь, — сказала Ания.
— Я тоже помогу вам! — сказал Барков и, пригнувшись, вошел в камеру.