Как и предполагалось, с перекопкой огорода управились за пару дней. Слишком невелик был участок, выделенный под посев. Пару грядок определили под лук, еще одну в порядке эксперимента засеяли семенами дикой кукурузы.
Наконец, настал торжественный день. Может быть, действительно пламенные речи Петровича о необходимости воссоздания культурных традиций и обрядов предков нашли отклик в умах его соплеменников, а может, слишком во многом зависели они от капризов природы, и хотелось людям верить, что вмешается какая-то высшая сила, и наладится, наконец, жизнь. Трудно сказать, что двигало этими инженерами, менеджерами и студентами, волей судьбы вырванными из объятий цинично-техногенного двадцать первого века и оказавшимися, как когда-то их далекие предки, один на один с матерью-природой. Что бы ни думали колонисты об очередной затее мастера, к этому мероприятию готовились насколько могли серьезно.
Едва лишь рассвело, и вскопанная земля стала исходить паром под первыми солнечными лучами, все население поселка собралось на пашне. Обязанности волхва, или жреца, а значит, и общее руководство ритуалом взял на себя Ковригин. Первым делом он заставил всех еще с вечера сходить в баню, а с утра одеться во все чистое, у кого что оставалось. И вот толпа поселенцев, переминаясь и притаптывая непривычно босыми ногами на сырой и прохладной земле, в полнейшей тишине с возрастающим любопытством наблюдала за разворачивающимся действом. Торжественностью момента прониклись буквально все, от непоседливого Петьки до многоопытного Семеныча. Даже записные «язвы» Оксана и Вика стояли молча, с любопытством наблюдая за происходящим.
Ковригин между тем приступил к осуществлению обряда. Выйдя на середину пашни, он поклонился на четыре стороны света, бормоча какие-то наговоры. Затем, воздев руки к небу, громогласно обратился поочередно к солнцу, ветру, земле и воде с просьбой даровать людям щедрый урожай. У Сергея возникло ощущение, что и наговоры, да и весь обряд, Петрович выдумал сам, но никто из окружающих даже не улыбнулся, все продолжали внимательно следить за манипуляциями новоявленного волхва.
Кузнец отошел к краю поля и знаком подозвал к себе пасечника. Черных хмыкнул, что-то пробурчал себе в усы, зыркнул на соплеменников недовольным взглядом из-под кустистых бровей, но подчинился. Повинуясь знаку отца, подбежавший Петька приволок плетеное лукошко с тщательно отобранным из наиболее крупных и урожайных колосков зерном дикой пшеницы.
– Ты самый старший, тебе начинать. – Ковригин с поклоном торжественно вручил посевной материал Семенычу.
Пасечник снова недоверчиво хмыкнул, покачал головой, но лукошко взял, перекинул через плечо прикрепленный к нему широкий ремень из кожи зубра и неспешно двинулся вперед, осторожно ступая босыми ногами по пашне и плавными размашистыми движениями разбрасывая перед собой зерно. Сделав несколько шагов, он передал эстафету Виктору. Так, поочередно передавая друг другу опустошавшееся и снова наполняющееся лукошко, в севе приняли участие все мужчины племени. Затем, впрягшись в борону, сделанную из деревянной решетки, утыканной металлическими зубьями, мужчины тщательно, насколько могли, проборонили засеянное поле. А закончилось все совместным распитием пива, сваренного из остатков прошлогоднего зерна, и трапезой, состоявшейся под открытым небом рядом со вспаханным и засеянным полем.
Глава 15Середина апреля, день двести шестьдесят девятый
Апрель обрушился на степь буйством красок, духмяными ароматами цветов, утренним звоном жаворонков в бездонной синеве неба. Никто из перенесенных из суровой дальневосточной тайги поселенцев раньше и представить себе не мог, насколько яркое и великолепное зрелище – цветущая весенняя степь.
Но в этот день население крепости столпилось у ворот в мрачном настроении. Им сейчас было не до праздника пробуждающейся природы – провожали уходящего в неизвестность Лукина.
– Ничего не забыл? Посуду, продукты все уложил? – сотый раз переспрашивала беспокоящаяся Ковригина.
– Да вроде все взял, – ворчал бывший гэбээровец, растроганный и смущенный вниманием соплеменников.
– На вот, – подошедший Виктор протянул Игорю пригоршню патронов к пистолету Макарова. – Немного, правда, но чем могу.
– Спасибо, у меня и так две обоймы полные.
– Бери-бери, еще пять штук лишними не будут. Запас карман не тянет.
– Держи, Игорек. – Петрович отдал парню арбалет и уложенные в кожаный колчан два десятка болтов к нему. – Топор, лопата, копье, два ножа, вроде ничего не забыл?
– Взял, спасибо, ребята. Ну все, пойду я.
Тепло попрощавшись с друзьями, Лукин подхватил нехитрые пожитки и, не оглядываясь, широко зашагал в степь.
Люди еще немного постояли, смотря вслед удаляющейся рослой фигуре бывшего пристава, а затем по одному стали расходиться, каждого ждала куча дел, и терять драгоценное время никто не собирался. Большая часть мужчин и женщин направились достраивать Заречье, новый поселок, уютно разместившийся на опушке леса на левом берегу Переплюйки – именно так, с известной долей юмора, колонисты окрестили речушку, лениво журчащую возле их поселения. Два дома были уже практически готовы, еще три только предстояло построить.
Стройка продвигалась с хорошей скоростью, поскольку трудились здесь не только сами обитатели Замка, но еще пятеро наемных работников из Пограничного и двое из Торжка, поселка, выросшего из бывшей стоянки недоброй памяти капитана. Расплачивались с наемниками драгоценной солью и железными инструментами, естественно сделанными из материала заказчика. Так уж сложилось, что солеварня и кузница имелись только у спиридоновцев, благодаря чему они прочно держали монополию на соль и металлические изделия. В свою очередь обитатели Пограничного, имея хороших мастеров, наладили производство посуды из обожженной глины и научились неплохо обрабатывать звериные шкуры и кожи, вкладывая свою лепту в меновую торговлю между поселками. Конечно, Черных тоже наловчился обрабатывать звериные шкуры, но то, что получалось у него, не шло ни в какое сравнение с изделиями подчиненных Войтенко.
Однако центральное место в здешней торговой системе занимал все-таки Торжок, благодаря своему удачному расположению почти на полпути между двумя другими селениями, а также цепкой деловой хватке Агреляна, выступающего посредником практически во всех торговых предприятиях.
Достойный сын армянского народа умел провернуть дело так, что ни одна из сторон не оставалась внакладе, а он сам имел неплохой приварок. Кстати, наем «гастарбайтеров» для строительства Заречья тоже был осуществлен по предложению и при деятельном посредничестве ушлого продюсера, и можно было не сомневаться – свою долю выгоды в этом предприятии он тоже поимел.
Конечно, не всем нравилось такое положение вещей, но деятельность Агреляна значительно экономила время и силы, затрачиваемые обычно при проведении различных торговых операций, а потому с ней все-таки мирились. Единственным товаром, которым мог похвастаться Торжок, была деревянная посуда и прочие поделки из этого материала, виртуозно изготавливаемые Михаилом. Фермер лелеял планы со временем стать главным поставщиком зерна и муки, но, по крайней мере, до первого урожая об этом приходилось только мечтать.
Так или иначе, но дополнительные рабочие руки давали спиридоновцам возможность, не прерывая строительства, заниматься и текущими делами. Поэтому Сергей и Сашка не пошли вместе со всеми на стройку, а направились к берегу моря, где их ждала своя, особая работа.
Здесь все было готово к спуску на воду небольшого суденышка, если, конечно, можно назвать этим словом странную конструкцию, громоздящуюся на смазанных звериным жиром полозьях из гладко оструганных жердей. Шесть накачанных воздухом автомобильных камер от колес автозака должны были добавить плавучести деревянному настилу с накрепко принайтовленному к нему кузову от фермерского грузовика.
Фермер ни под каким предлогом не соглашался уступать свое имущество, на которое сам имел серьезные планы. Но вскоре здравый смысл и нежелание ссориться с сильными и влиятельными соседями победили крестьянскую прижимистость, и кузов он все же продал. Причем цену заломил такую, что не менее прижимистый Шевченко только присвистнул от удивления и принялся яростно торговаться. В конце концов, к исходу января кузов выкупили, отдав за него стоявший на хранении у Агреляна ободранный остов дэпээсного «Марка», перетащить который в Спиридоновку все равно не было никакой возможности. В придачу пришлось отдать две лопаты, топор и борону, сработанные Петровичем из своего железа, а также две большие корзины соли.
Транспортировка сокровища к морскому побережью заслуживала отдельного описания. Для нее соорудили специальные салазки-переросток, полозья которых Ковригин оковал, порастряся запасы дефицитного металла. В путь двинулись с вечера, по свежевыпавшему снегу, дождавшись подходящей погоды. Надо было видеть, как четверо хрипящих и плюющихся мужиков ночью через степь волокли на себе всю эту конструкцию, ни дать ни взять – бурлаки на Волге. Причем шумели, ругались и матерились они так, что ни у одного ночного хищника не возникло желания приблизиться к странной процессии.
С приходом весны и по окончании посевной кампании Спиридонов, взяв себе в напарники Сазанова, занялся строительством плавсредства. Трудов было положено немало, и вот наступил торжественный момент спуска судна на воду.
Дружными ударами судостроители выбили деревянные подпорки, и неуклюжее сооружение, соскользнув по наклонному помосту в воду, подняло тучу брызг и закачалось на волне. Саня издал радостной вопль, чем-то напоминавший боевой клич команчей, вышедших на тропу войны. Сергей, настроенный более самокритично, восторгов своего юного помощника отнюдь не разделял. Плот просел в воде значительно больше, чем он рассчитывал, к тому же выглядел весьма неповоротливым и обещал будущим мореплавателям серьезные проблемы с управлением.