— Ну и дела, — говорю, — как, по вашему, это называеца?
— Культ даров небесных, иначе карго-культ, — говорит майор Фритч. — Во время Второй мировой войны наша авиация сбрасывала на остров сласти и всякую провизию, чтобы дети джунглей склонились на нашу сторону, и они до сих пор этого не забыли. Думают, что на них сыпались дары богов или каких-то благодетелей, и с тех самых пор ждут нашего возвращения. Даже соорудили подобие взлетной полосы — видишь, вот там? И в качестве ориентиров раставили большие черные сосуды.
— Отсюда, — говорю, — на котлы смахивают.
— Хм, что-то в этом есть, — ожевилась майор Фритч.
— Не в этих ли краях, — спрашиваю, — людоеды обитают?
— А вот это, — отвечает она, — мы очень скоро узнаем.
Корабль, слегка раскачиваясь, плывет в сторону озера, и при нашем приближении туземцы начинают бить в барабаны и что-то кричать. Но мы же в капсюли, нам только видно, как они рты разевают. Однако вображение у нас, конечно, работает на всю катушку.
14
Приводнение в озеро прошло не плохо. Плюхнулись, попрыгали — и остановились на мелководье. Наступила полная тишина, мы со Сью и с майором Фритч выглядываем в элиминатор.
На берегу, в нескольких шагах от нас, застыло целое племя туземцев свирепого вида: хмуряца, вперед поддались, глаза таращат — силяца нас разглядеть. Майор Фритч предположила: наверно, обиделись, что им с неба ничего не упало. Мне, говорит, надо посидеть и поразмыслить, как быть дальше: пока что мы целы-невредимы — не хотелось бы теперь разозлить этих клоунов. Человек семь или даже восемь, при чем самые здоровенные, прыгают в воду и начинают толкать нас к берегу.
Майор Фритч все сидит размышляет, и тут кто-то начинает молотить в люк нашей капсюли. Мы переглядываемся, и майор Фритч командует:
— Ничего не предпринимать.
А я ей:
— Вдруг они разозляца, что их не пускают?
— Сиди тихо, — отвечает она, — может, они решат, что тут никого нет, и отстанут.
Ну, ждем, однако же, естественно, опять к нам стучаца. Я говорю:
— Надо бы открыть, а то не вежливо получаеца, — но майор Фритч только шипит:
— Заткнись, болван, разве не понятно, что эти люди опастны?
И вдруг старичок Сью сам распахивает люк. Там стоит такой громила черномазый, каких я в жизни не видал, разве что в Небраске, когда мы играли на Апельсиновый кубок с теми гнустными бугаями.
Из одежды на нем только травяная юпочка, в руках копье, в ноздрю кость вставлена, на шее бусы, а волосня — как битловский парик у Безумного Тома из Бедлама в нашей шекспировской постановке.
Когда из люка высунулся Сью, этот парнище просто отпал. То есть в буквальном смысле отпал: так обалдел, что грохнулся в глубокий обморок. Мы с майором Фритч снова выглядываем в элиминатор, и когда туземцы увидали, как их соплименник навернулся, все бросились в рассыпную и попрятались в кусты — наверно, подглядеть хотели, что дальше будет.
Майор Фритч и говорит: «Замри, не шевелись», но старина Сью хвать первую попавшую бутыль, спрыгнул на землю и давай поливать того парнягу, чтоб ожевить. И тот вдруг сел, зафыркал, поперхнулся, отплевываеца и головой трясет. Ожевился, стало быть, да только оказалось, что обезьян схватил ту бутыль, в которую я по маленькому ходил. Парняга узнал нашего Сью, руки воздел к небу, упал мордой вниз и начал поклоны бить, как араб.
Тут и остальные крадучись, бочком повылазили из кустов: глаза как блюдца, а сами копья на готове держат. Тот, что поклоны бил, на миг остановился, завидев своих, что-то им прокричал — и они, как по команде, копья опустив, окружили наш летальный апарат.
— Утихомирились, похоже, — говорит майор Фритч. — Видимо, нам стоит выйти, чтобы себя идентифицировать. Через несколько минут здесь приземлица спасательный отряд НАСА. — На поверку это оказался самый гнустный обман из всех извесных.
Короче, мы с майором Фритч выпрыгиваем из корабля — и все туземцы дружно испускают «уууух» и «ахххх». Тот, который на земле распластался, смотрит на нас как баран на новые ворота, но вскоре поднимаеца и говорит:
— Здрасьте, я хороший. Кто вы? — и руку тянет.
Я ему тоже дал пять, но тут майор Фритч в обьеснения пустилась: мы, мол, такие-то и такие-то, мы «учасники тренеровочного многофункционального орбитального предпланетарного субгравитационного интерсфероидного космического полета».
Тот парняга таращица, как на пришельцев с другой планеты, а я ему обьесняю: «Американцы мы»; тут у него в глазах вспыхивают огоньки — и что мы слышим:
— Неужели? Американцы! Послушайте, это просто бесподобное шоу!
— Вы говорите по англиски? — Майор Фритч не поверила своим ушам.
А он такой:
— Отчего же нет? Бывал я в Америке. Во время войны. Завербовался в Управление стратегических служб, меня обучили англискому и направили сюда же — организовывать среди нашего народа повстанческое движение против обезьян-японцев.
Разобрав знакомое слово, у старичка Сью даже глаза вспыхнули.
А мне как-то странно показалось, что у местного громилы, живущего у черта на рогах, такой отличный американский выговор, ну, я и спрашиваю:
— А учился ты где?
— В Йельском университете, — говорит, — где же еще? У нас там гимн распевали: «Була-була»[25] и далее по тексту.
Заслышав «була-була», все соплименники стали это повторять нараспев и бить в барабаны, но громила это прервал.
— Меня, — говорит, — зовут Сэм. То есть в Йеле так прозвали. А если по-нашему — язык сломаешь. Удачно, что вас сюда занесло. Чаю выпьете?
Мы с майором Фритч переглянулись. У нее совсем дар речи пропал, ну, я и говорю:
— Да, это было бы очень кстате.
И тут к майору Фритч возвращаеца дар речи, и она тоненько так скулит:
— Не найдеца ли у вас телефона для связи?
Большой Сэм как-то нахмурился, взмахнул руками, снова раздалась барабанная дробь — и нас торжественно повели в джунгли, скандируя «була-була».
В джунглях у них была деревенька с травяными хиженами и всякой фигней, как в кино показывают, а самая шикарная — у Сэма. Перед входом стул — ну, чисто трон, а рядом топчуца четыре тетки или даже пять — выше пояса голые, на все готовы. Он им велит подать чай и указывает нам с майором Фритч на два здоровенных валуна — садитесь типо. А Сью от нас ни на шаг, за руку за мою уцепился, и Большой Сэм ему жест делает: мол, садись на землю.
— Суперская, — говорит, — у вас горилла. Где только отловили такого самца?
— Он работает в НАСА, — обьесняет майор Фритч; наше положение совсем ее не радует.
— Да что вы говорите? — поражаеца Большой Сэм. — На полную ставку?
— Сдаеца мне, — говорю я, — ему банан охота.
Большой Сэм что-то лопочет, и одна из теток уже несет для Сью банан.
— Виноват, — говорит Большой Сэм, — я даже не спросил, как вас зовут.
— Майор Военно-воздушных сил США Дженет Фритч. Личный номер ноль сорок пять триста сорок пять семьдесят три. Больше ничего не скажу.
— Ох, красавица, — говорит ей Большой Сэм. — Вы же здесь не в плену. Мы бедные, отсталые туземцы. По некоторым сведениям, недалеко ушли от каменного века. Наше племя не причинит вам зла.
— Пока не сделаю телефонный звонок, больше ничего не скажу, — повторяет майор Фритч.
— Ну хорошо, хорошо, — говорит Большой Сэм. — А вы, молодой человек?
— Меня, — сообщаю, — зовут Форрест.
— Надо же, — удивляеца он. — Не в честь ли вашего знаменитого полководца времен Гражданской войны, генерала Натаниэля Бедфорда Форреста?
— В точку, — говорю.
— Как интересно. Скажите Форрест, а где вы учились?
Я хотел было расказать, что не долгое время учился в Алабамском университете, но на всякий пожарный решил отыграть назад и сказал, что получил образование в Гарварде — почти не солгал.
— Как же, как же, Гарвард, алый цвет,[26] — подхватил Большой Сэм. — Да… я был с ним не плохо знаком. Чудные ребята — жаль, что в Йель поступить им оказалось не по уму. — И заржал. — Вобще говоря, у вас вид типичного питонца Гарварда.
Сам не знаю, с какой стати, но тут почуялось мне что-то не доброе.
День клонился к вечеру, и Большой Сэм с парой туземных женщин собрались разместить нас на ночлег. Подвели к травяной хижене с глинобитной дверью и низеньким входом, и у меня в памяти всплыла хибарка, где ютился король Лир. У двери караул поставили: двоих мордоворотов с копьями.
Всю ночь туземцы били в барабаны и голосили «була-була», а нам в щелку было видно, как они приперли огроменный котел и под ним развели огонь. Мы с майором Фритч не знали, что и думать, но, я щитаю, старичок Сью оказался умней нас: забился в угол, помрачнел и затих.
Время — девять или десять часов вечера, а нас даже не покормили, и майор Фритч меня посылает к Большому Сэму — узнать насчет ужина. Высунулся я из хижены, но мордовороты тут же перегородили путь своими копьями. Мне дважды повторять не надо, я назад попятился. И тут меня осенило, почему мы остались без ужина: да потому, что местные нас и припасли на ужин. Вот жесть.
Потом и «була-була», и барабаны смолкли. Слышим — с наружи кто-то лопочет, а другой — похоже, Большой Сэм — его окорачивает. Заспорили, при чем не на шутку. Орут во все горло, и до нас доносица: «чпок» — вроде кому-то доской по башке двинули, что ли. На миг все стихло, а потом снаружи опять затянули свое «була-була» и ударили в барабаны.
Наутро сидим мы в хижене — и являеца к нам Большой Сэм:
— Утро доброе, как спалось?
— Паршиво, черт возьми, — отвечает майор Фритч. — Как тут заснешь под такой вой и грохот?
Большого Сэма аж перекосило от обиды:
— О, прошу прощения. Но, видите ли, мой народ, заметив падение вашего корабля… эээ… так сказать… ращитывал получить дары небес. Мы с тысяча девятьсот сорок пятого года ждем возвращения ваших людей с подарками. А когда мое племя убедилось, что подарков не будет, вас решили отварить и съесть. Мне с трудом удалось вас отстоять.