Зашли мы в эту пивнуху, и Дэн там взял себе крепленого, посколько «Красного кинжала» у них не было, но, по его мнению, крепленое даже лучше оказалось, потому как у него богаче какой-то там «букет».
Пивнуха не пустовала: там дротики метали, выпивали, а за одним столиком шла борьба на руках, арм-креслинг называеца. Чемпионом был, как видно, не молодой дядька — к нему то и дело подваливали те, кто помоложе, пытались его одолеть, но не тудто было. А мужики при каждом подходе ставки делали.
Прошло не много времени, и Дэн мне шепчет:
— Форрест, как думаешь: по силам тебе заломать этого дятла?
Не знаю, говорю, а Дэн такой:
— Держи пять баксов, поставишь на себя — сдаеца мне, ты его сделаешь.
Подхожу к этому дядьке:
— Не возрожаете, если я тут присяду и с вами поборюсь?
Он на меня смотрит с низу в верх и ухмыляеца:
— Милости просим, только сперва деньги покажи.
Ну, подсел я к нему за столик, мы сделали захват кистями, кто-то скомандовал: «Старт!» — и началась у нас борьба. Соперник мой запыхтел, как собака, когда у ней косточка от персика не выходит, но секунд через десять положил я его руку и выграл. Все, кто вокруг столика толпились, такие: «Уууух», «Аааах», но я-то слышу, как старина Дэн вопит и радуеца.
Противник мой скис, но пятерку из кармана вынул и встает из-за стола.
— У меня, — говорит, — локоть соскользнул, но когда в другой раз встретимся, я тебя сделаю, слышишь?
Покивав, я вернулся к столику Дэна, отдаю ему залог.
— Форрест, — говорит он, — мы, щитай, на золотую жилу напали.
Я попросил у него четверть доллара, чтоб купить маринованное яичко из банки — на прилавке стояла, так он дал мне целый доллар и говорит:
— Ни в чем себе не отказывай, Форрест. Теперь мы знаем, как себя обеспечить.
После работы за нами зашла Дженни и повела к себе домой. Жила она не далеко от шинного завода «Темперер» в маленькой квартирке, украшенной всякими приятными вещицами: к примеру, чучелами зверушек, а на двери спальни висели нитки разноцветных бус. Сходили мы в продуктовый, взяли курицу, и Дженни принялась готовить нам с Дэном ужин, а я расказывал, что со мной приключилось, пока мы не виделись.
Она все больше любопытствовала на счет майора Фритч, но когда я упоминул, что та сошлась с конебалом, Дженни вроде как расслабилась. И говорит, что у нее тоже в последние годы житуха была не сахар.
Уйдя из «Битых яиц», рванула она в Чикаго вдвоем с подругой по движению в защиту мира. Они устраивали уличные шевствия и не раз попадали в тюрьму, но Дженни, по ее словам, надоели все эти суды, да и не приятно было, что из нее прямо рецидивистку какую-то сделали.
Короче, поселилась она в заброшенном доме с пятнацати другими людьми, которые, по ее словам, были совсем из другого круга. Нижнего белья не носили, в туалете за собой не спускали. И они с одним парнем — ему тоже обрыдло там жить — решили снять квартиру на двоих, но что-то у них не срослось.
— Представь себе, Форрест, — сказала Дженни, — я даже пыталась в него влюбица, но не смогла, потому что все время думала о тебе.
Она написала своей маме, чтобы та связалась с моей мамой и узнала, куда меня отправили, но получила ответ, что дом наш сгорел и мою маму взяли в богодельню, но пока шел ответ, моя мама успела сбежать с тем протестантом.
Короче, по словам Дженни, осталась она совсем на мели, но, услышав, что на заводе шин требуюца рабочие, приехала в Индианаполис на заработки. Примерно в это же время по телику передали, что меня готовяца запустить в космос, но до Хьюстона она бы по любому не успела добраца. Сказала, что «с ужасом» смотрела, как мой космический корабль сошел с орбиты, и решила, что я погиб. С тех пор и прозебает в «наварке».
Я ее обнял, прижал к себе, и некоторое время мы так сидели. Дэн покатил в тубзик — сказал, что ему нужно по маленькому. Пока он не слышал, Дженни у меня спросила, не нужна ли ему помощь, и я говорю:
— Да нет, я видел, он сам управляеца. Приноровился уже.
Она только головой покачала и говорит:
— Вот до чего нас довела война во Вьетнаме.
С этим тоже не поспоришь. Не выносимо смотреть, когда безногий вынужден писать в свою безболку и опарашнять ее в унитаз.
Зажили мы втроем у Дженни в квартирке. В углу гостиной, на не большом тюфяке, Дженни оборудовала спальное место для Дэна, а в туалете на полу всегда банку держала, чтобы человек не пользовался безболкой. По утрам Дженни уходила на шинный завод, а мы с Дэном сидели дома, трепались о том о сем, а потом шли в знакомый шалман против завода и там дожидались ее с работы.
Не прошло и недели, как тот завсегдатай, которого я сделал в арм-креслинг, высказал желание отыграть свои кровные пять баксов, и я дал ему шанс. Он не угамонился, сделал еще две или три попытки, в итоге потерял долларов двацать пять и потом в ту пивнуху больше не сувался. Однако же на его место всегда находились желающие, и через месяц-другой народ повалил туда из других районов и даже из окресных городков. Мы с Дэном каждую неделю заколачивали сотни полторы-две, что очень не плохо, доложу я вам. А хозяин этого шалмана обьевил, что собираеца устроить нацианальное первенство, привлечь телевидение и не только. Но до этого произошло еще одно событие, которое уж точно изменило мою жизнь.
Как-то раз в шалман зашел посетитель в белом костюме и гавайской рубахе, с золотыми цепями на шее. Пока я разбирался с очередным противником по арм-креслингу, он сидел за стойкой, а затем подвалил к нам с Дэном.
— Меня, — говорит, — зовут Майк, я о вас наслышан.
Дэн поинтересовался, чего он там наслышан, а Майк такой:
— Этот парень — первый силач во всем мире.
— И что дальше? — спрашивает Дэн, а этот говорит:
— Есть мысль, как дать вам заработать чертову прорву деньжищ вместо ваших жалких грошей.
— И как же? — спрашивает Дэн.
— Ресьлингом, — говорит Майк, — но, разумееца, не этой мышиной возней, а нормальными боями. На ринге, в присутствии сотен тысяч зрителей, готовых раскошелица.
— А с кем бороца-то? — пытает его Дэн.
— Да с кем придеца, — отвечает Майк. — Существует целая сеть ресьлеров-профессионалов: Чудо-в-Маске, Супер-Дупер, Джумбо-Джордж, Грязный Мак-Свин — всех не перечислишь. Лучшие бойцы заколачивают по две-три тыщи за выход. Мы подготовим вашего парня заранее. Покажем кой-какие приемы, обьесним, что к чему. Готов поспорить: очень скоро он станет настоящей звездой и принесет нам всем уйму денег.
Дэн смотрит на меня и спрашивает:
— Что ты об этом думаешь, Форрест?
— Не знаю, — говорю. — Я, вобще-то, хотел вернуца домой и начать небольшой креведочный бизнес.
Майк завелся, что, мол, бои принесут мне в пядесят раз больше, нежели чем какие-то креведки:
— Ты же не обязан драца на ринге всю жизнь — так, годочков несколько, но хотя бы заработаешь, откроешь счет в банке на черный день.
— Может, стоит с Дженни посоветоваца, — отвечаю.
— Послушай, — говорит Майк, — тебе предлагаеца уникальный шанс. Отказываешься — так и скажи, я пойду своей дорогой.
— Нет-нет, — встревает Дэн. — Заметь, Форрест, в чем-то этот человек прав. Где еще ты поднимешь столько денег, чтобы начать креведочный бизнес?
— Я тебе больше скажу, — убалтывает меня Майк, — ты можешь и своего друга взять с собой. Пусть он будет твоим менеджером. Захочешь уйти из спорта — никто тебя держать не станет. Что скажешь?
Подумал я с минуту или около того. Заманчиво, спору нет, да только стремно как-то.
Тем не менее открываю я свою огроменную варежку и произношу одно сукроментальное слово:
— Да.
Вобщем, подался я в профессиональные ресьлеры. У Майка был офис в спортзале, что в центре Индианаполиса, и Дэн ездил туда на автобусе, чтобы проследить за ходом подготовки.
Если коротко, принцип был такой: увечья наносить нельзя, но каждый должен изображать якобо ацкие муки.
Обучали меня разным приемам: тут тебе и полунельсон, и «мельница», и «бостонский краб», и бросок на голову, и «якорь», и всякое такое протчее. А за одно Дэна учили, как правильно вопить и браница на судью, чтоб вызвать сметение на трибунах.
Дженни не одобряла этих занятий, посколько щитала, что меня могут поколечить, а когда я обьеснял, что это никому не грозит, потому как там одно притворство, она спрашивала: «А в чем тогда смысл?» Это хороший вопрос, на который точного ответа у меня небыло, но мне уже не терпелось заколачивать деньги.
В один прекрасный день стали мне показывать так называемое приземление на брюхо: это когда я должен пролететь по воздуху, целясь прямо на противника, который в последний момент успевает откатица. Но у меня почему-то не получалось, и я раз за разом приземлялся акурат на противника, потому как откатица в сторону он не успевал. В конце концов на ринг вышел Майк и заругался:
— Господи, Форрест, ты совсем идиот, что ли? Ты же человека покалечишь, бугай этакий!
А я отвечаю:
— Все верно, я идиот.
Майк не понимает:
— То есть как?
И тогда вмешался Дэн: подозвал к себе Майка, по быстрому все объеснил, и Майк такой:
— Час от часу не легче! Ты шутишь?
Дэн помотал головой. Майк смотрит на меня, пожимает плечами и говорит:
— Ладно, все люди разные.
Короче, премерно через час выскочил Майк из своего кабинета, подбежал к рингу, где ожидали мы с Дэном, и выпалил:
— Придумал!
— Что ты еще придумал? — спрашивает его Дэн.
— Имя! Форресту необходимо ресьлерское имя, под которым он будет драца на ринге. И мне сейчас пришло в голову, какое имя подходит ему как нельзя лучше.
— Какое же, интересно знать? — насторожился Дэн.
— Дундук! — обьевляет Майк. — Обмотаем его пеленкой на манер подгузника, на голову шутовской колпак нахлобучим. Публика будет писать кипятком!
Дэн с минуту подумал.
— Ну, не знаю, — говорит. — Как-то оно сомнительно. Можно подумать, ты нарочно выставляешь его слабоумным.