— Это на потребу толпе, — настаивает Майк. — Должна же у него быть своя кликуха. У всех звезд она есть. Что может быть лучше, чем Дундук?
— Почему бы не назвать его Астронавтом, — предлагает Дэн. — Вот это дествительно будет в тему. Наденем на него пласмасовый шлем, антенны.
— Астронавт у нас уже есть, — говорит Майк.
— Нет, все же сомнительно, — не уступает Дэн, потом смотрит на меня и спрашивает: — Сам-то ты как полагаешь, Форрест?
— Да мне, — говорю, — вобще-то, пофигу.
На том и порешили. После много месячных тренеровок пришло время мне дебетировать на ринге. Накануне этого знаменательного события приходит в зал Майк с какой-то коробкой, а в ней мой подгузник и черный дурацкий колпак. Мне велели на завтра явица в спортзал как из пушки, ровно в двенацать дня, чтобы Майк отвез меня в Манси на мой первый поединок.
В тот вечер, дождавшись прихода Дженни, уеденился я в сортире, примерил подгузник, нахлобучил колпак — и вперед, в гостиную. А там Дэн, сидя на своей телешке, смотрит какую-то лабуду, Дженни книшку читает. Вхожу — у обоих челюсть отвисла.
— Форрест, что с тобой? — испугалась Дженни.
— Да это его костюм, — обьесняет Дэн.
— В таком костюме он как дурак, — стоит на своем Дженни.
— А ты посмотри на это под другим углом, — советует ей Дэн. — Как будто он играет, например, в спектакле.
— И все равно: дурак дураком, — говорит Дженни. — Глазам своим не верю! Неужели ты допустишь, чтобы он в таком виде поевился на людях?
— Чего не сделаешь ради заработка, — говорит Дэн. — У них есть один парень по имени Овощ: на причинном месте носит пучок ботвы, а на голове — шлем из долбленого арбуза с прорезями для глаз. Другой зовёца Эльф: на ринг выходит с крылышками за спиной и с волшебной палочкой. А весит этот сукин сын килограм, наверно, сто двацать — ты бы его видела!
— На других мне наплевать, — говорит Дженни. — Но такой внешний вид просто отвратителен. Форрест, сними этот костюм.
Потопал я в сортир, переоделся в домашнее. А сам думаю: Дженни, может, и права, но мужик ведь должен зарабатывать. А имячко еще и похуже моего бывает. На другой день, к примеру, мне прецтояло бороца с парнем, у которого кликуха Какашка: тот на ринг выходит в треко цвета икскрементов. А чем от него пахнет — одному богу извесно.
19
Уговор был такой: в Манси меня должен побить Какашка.
Это мне Майк по дороге растолковал. Какашке — якобо «по старшинству» — положено одержать победу, а посколько я на ринге новичок, мое место пока в хвосте. Майк решил предупредить меня заранее, чтобы все было без обид.
— Какашка — оскорбительное имя, — не унималась Дженни.
— Наверняка подходит ему как нельзя лучше, — сказал Дэн, чтоб она не пережевала.
— Заруби себе на носу, Форрест, — поучал меня Майк, — главное — это игра на публику. Держи себя в узде, чтобы противника не покалечить. Но победить должен Какашка.
Приехали мы на конец-то в Манси, там есть большущий зрительный зал, где и проводяца бои. Поединки уже шли полным ходом: Овощ боролся со Зверюгой.
Зверюга, волосатое, как обезьяна, чудовище, да еще в черной маске, первым делом сорвал у противника с головы шлем из половины арбуза и ногой зафигачил на верхние трибуны. Потом вцепился ему в башку и начал колошматить этого Овоща лбом об стойку ринга. Мало того — кусил Овоща за руку. Я смотрю — и прям серце болит за беднягу Овоща, но тот и сам не промах: вижу, шарица он рукой под пучком ботвы, которым у него писюн прикрыт, вытаскивает прегоршню какого-то дерьма и швыряет Зверюге прямо в глаза.
Зверюга взвыл, ковыляет по всему рингу, глаза трет, а Овощ подкрался сзади да как даст ему поджопник. Потом бросил Зверюгу на канаты, этими же канатами придушил, чтоб тот не сопротивлялся, и начал не на жизнь, а насмерть его буцкать. Овоща зрители обсвистали, забросали бумажными стаканчиками, а он им в ответ фак показывает. Мне даже любопытно стало, чем дело кончица, но тут к нам с Дэном подвалил Майк и велел идти переодеваца, посколько следущим на ринг выходил я — драца с Какашкой.
Только я надел дурацкий колпак и пеленку-подгузник, как уже кто-то стучица в дверь и спрашивает:
— Дундук готов?
Дэн отвечает: «Готов», и распоредитель командует: «На выход» — ну, мы и пошли.
Шагаю я по проходу, Дэн за мной едет, а Какашка уже на ринге. Бегает по кругу, рожи корчит публике, и ведь правда: в своем треко он — прям какашка, один в один. Короче, поднялся я на ринг, судья сводит нас в центре и говорит:
— О’кей, ребята, настраивайтсь на чесный, чистый поединок: глаза не выдавливать, ударов ниже пояса не наносить, не кусаца, не царапаца и чтобы никаких подвохов.
Я киваю, «угу» говорю, а Какашка в злобе испипеляет меня взглядом.
Когда прозвучал гонг, мы с ним стали один вокруг другого кружить, и Какашка замахнулся ногой, чтобы подсечку сделать, но я сгреб его за плечи и швырнул на канаты. Тут-то я и понял, что он смазан какой-то склизкой дрянью, чтоб мне было его не удержать. Я попробовал обхватить его за пояс, но он элиментарно выскользнул, как угорь. Хватаю его за руку — и опять же удержать не могу, а он ухмыляеца и ржет.
Потом с разбегу нацелился мне башкой в живот, но я увернулся, и Какашка, перелетев через канаты, приземлился на первый ряд. Все свистят, улюлюкают, а он снова карабкаеца на ринг, да еще волокет складной стул. Бросаеца на меня с этим стулом, а мне-то защищаца нечем, я — бежать. Но Какашка все же огрел меня стулом по спине, и, доложу я вам, очень даже ощутимо. Попытался я стул у Какашки вырвать, но он отоварил меня по темени, я аж в угол отлетел и раскрылся. А он как двинет меня по лодышке, и когда я нагнулся, чтоб лодышку растереть, он меня еще и по другой ударил.
Дэн, сидя на отмостках ринга, кричит судье, чтоб тот велел Какашке положить стул, но все без толку. Какашка ударил меня стулом раза четыре или пять даже, отправил в нокдаун, а сам навалился с верху, схватил меня за волосы и давай бить головой об пол. Потом за руку поймал и начал мне пальцы заламывать. Я смотрю на Дэна и спрашиваю: «Что за фигня?» Дэн попытался на телешке проехать под канаты, но Майк вскочил и за ворот рубахи на зад его откатил. Тут прозвучал гонг, и мне нужно в свой угол ковылять.
— Послушай, — говорю я Майку, — этот паддонок хочет меня укокошить: стулом лупит по голове и другим честям тела. Я ведь могу и ответить.
— Ты можешь ответить только одним способом: проиграть, — говорит Майк. — Ему не резон тебя калечить, он просто веселит публику.
— Но мне как-то не весело, — отвечаю я.
— Сейчас немного очухайся, а потом дай уложить себя на лопатки, — поучает Майк. — И помни: тебе платят пять сотен не за победу, а за поражение.
— Пусть только полезет на меня со стулом — я не знаю, что с ним сделаю.
Смотрю в зал и вижу, как Дженни там пережевает, сгорая со стыда. И начинаю думать, что такого быть не должно.
Короче, снова прозвучал гонг; выхожу из угла. Какашка тянеца меня за волосы ухватить, но я его отшвырнул, и он, крутясь волчком, повис на канатах. Тогда я схватил его поперек живота и поднял, но он выскользнул у меня из рук и приземлился на пятую точку, застонал так жалобно, задницу растирает — и что я вижу: его менеджер передает ему такой типо вантуз, как для прокачки труб, с резиновой «лягушкой» на конце, и он, не долго думая, принимаеца меня этой штуковиной дубасить по куполу. Ну, вантуз я отобрал, об коленку переломил и погнался за соперником, но, увидев, что Майк головой мотает, подпустил к себе Какашку поближе, а тот, не долго думая, схватил меня за локоть и чуть руку мне не сломал, сукин сын.
Бросил он меня на парусину и стал колотить локтем по затылку. Вижу, Майк расплылся в одобрительной улыбке. Какашка с меня слазит, начинает пинать под дых и под ребра, а потом хватает свой стул и бьет меня по лбу раз восемь или десять даже, а у меня никаких срецтв обороны.
Я лежу, он садица мне на голову, и судья начинает счет. Какашка встает, смотрит с верху в низ и плюет мне в лицо. Вот жесть, я прям растерялся, как быть — не знаю, и заплакал.
Какашка скачет козлом по рингу, а ко мне подъезжает Дэн на телешке и утирает полотенцем мою физиономию. Я оглянуца не успел, как на ринг Дженни взбежала, обнимает меня и тоже плачет, а зрители орут, беснуюца и швыряют на ринг всякий мусор.
— Валим отсюда, — говорит Дэн, я поднимаюсь, а Какашка мне язык показывает и рожи корчит.
— А тебе дествительно такое имя подходит, — бросила Дженни, когда мы уходили с ринга. — Позор.
Слова эти могли относица и к нему, и ко мне. Я в жизни не знал такого унижения.
На обратном пути в Индианаполис нам всем троим было неловко. Дэн и Дженни почти всю дорогу помалкивали, а я забился на заднее сиденье, превознемогая боль во всем организме.
— Сегодня ты показал бесподобное шоу, Форрест, — обратился ко мне Майк, — а уж когда под конец слезу пустил, зрители просто с ума посходили!
— Ничего себе шоу, — сказал Дэн.
— Да ладно тебе, — отвечает Майк. — Пойми, в любой схватке должен быть побежденный. Вот что я вам скажу: в следущий раз организую дело так, чтобы Форрест победил. Довольны?
— Следущего раза не будет, — сказала Дженни.
— Да ведь он сегодня шикарно заработал, разве нет? — упёрствует Майк.
— Пять сотен за то, что из него котлету сделали, — я бы не сказала, что это шикарно, — заспорила Дженни.
— Он же впервые на ринге. Так и быть, в следущий раз положу ему шесть сотен.
— Может, сразу тыщу двести? — намекает Дэн.
— Девятьсот, — заторговался Майк.
— И чтобы он выступал в спортивных трусах — никаких подгузников и дурацких колпаков, — потребовала Дженни.
— Но публика клюнула, — возражает Майк. — Это часть его имиджа.
— А ты бы согласился в подобном прикиде выйти на ринг? — интересуеца Дэн.
— Я что, похож на идиота? — говорит Майк.
— Фонтан заткни, — цыкнул на него Дэн.
Короче, Майк не обманул. Я дрался с противником по имени Насекомый. У него был костюм с таким хоботком, типо как у мухи, и маска с выпученными глазами. Помутузил я его на ринге, под конец уселся ему на голову — и срубил шесть сотен долларов. Зрители дружно за меня болели, скандализируя: «Дун-дук чемпи-он! Дун-дук чемпи-он! Дун-дук чемпи-он!» Так что я не в обиде.