Короче, в след за тем завершил я кое-какие дела. Самое главное: позвонил мистеру Трибблу и сделал распорежение на счет доходов от креведочного бизнеса: чтобы десять процентов моей доли направлять моей маме, десять процентов — отцу Буббы, а остальное перечислять Дженни для Форреста-младшего.
После ужина я всю ночь сидел без сна и размышлял, хотя и не особо в этом силен. А раздумья мои были вот о чем: в этом городе я после стольких лет снова нашел Дженни. Она растит нашего сына, и, быть может, что-нибудь у нас еще сладица.
Но чем дальше, тем отчетливей понимал, что из этой затеи ничего не выйдет. При чем даже не потому, что я идиот, хотя на это удобней всего валить все мои неурядитцы. Но нет: просто так уж сложилось. Всяко бывает. А кроме того, если здраво рассудить, малышу, наверно, будет лучше с Дженни и ее мужем: пусть мальчуган растет в хорошей, правильной семье, а не со слабо умным родным отцом.
А через несколько дней отправились мы со старичком Сью и с Дэном в поездку. Сперва посетили Чарлстон, потом Ричмонд, потом Атланту, дальше Чаттанугу, Мемфис, Нэшвилл и под конец Новый Орлеан.
В Новом Орлеане никого не волнует, как ты саморелизуешься, а потому мы втроем там оттянулись по полной: что ни день, выступали на Джексон-Сквер, а после смотрели, чем себя тешат другие чудилы.
Я купил велосипед с двумя не большими колясками, одна для Сью, другая для Дэна, и теперь по воскресеньям кручу педали: мы доезжаем до речки, отдыхаем у воды, сомов ловим. Дженни пишет мне примерно раз в месяц и шлет снимки Форреста-младшего. На одном из последних он заснят в децком футбольном снарежении. Есть тут одна девушка, официанткой работает в стриптиз-клубе, я с ней изредко встречаюсь для приятного время провождения. Зовут ее Ванда. Мы со старичком Сью и с Дэном не раз шатались по Францускому кварталу — осматривали доскопримечательности, и уж поверьте, в здешних краях мы далеко не самые уникумы: к примеру, некоторые, можно сказать, — осколки русской революции, да и вобще, кого только не увидишь.
А как-то раз подошел ко мне журналист из местной газеты и говорит, что хочет обо мне сделать материал, посколько я — «лучший человек-оркестр», какого он только слышал. Начал задавать вопросы про мою жизнь, а я ему начал расказывать свою историю. Но, не дойдя и до середины, тот парень раздумал дальше слушать: дескать, такой материал никогда не напечатают — никто ведь не поверит.
Но я вам так скажу: не думайте, что я сам историю своей жизни не вспоминаю, еще как вспоминаю, особенно в тех случаях, когда по ночам смотрю на звезды и вижу все раскинувшее над головой небо. У меня и сейчас бывают грезы, как у каждого: я вображаю, чем могли бы обернуца те или иные события. А потом вдруг раз — и вображаю себя лет в сорок, пядесят, шесдесят, понимаете меня?
А что такого? Пускай я — идиот, но я всегда старался делать как лучше, а грезы… они и есть грезы, правда? Со мной чего только не приключалось, но я так щитаю: при желании можно оглянуца в прошлое и сказать: ну и ладно, зато жизнь у меня не скучная.
Понимаете?