В фильме расказывалось про одну парочку, мужчину и девушку, их звали Бонни и Клайд, они грабили банки, но там показаны и другие интересные люди. Только слишком уж много убийств, стрельбы и всяких таких гадостей. Просто смешно смотреть, когда люди вот так шмаляют по чем зря, чтоб только друг друга укокошить, и я все время хохотал, а Дженни Каррен от этого поежевалась. Где-то на середине фильма чуть было в пол не вжалась. А я подумал, что она из кресла выпала, и вцепился ей в плечо, чтоб на место ее вернуть.
И вдруг слышу: что-то вроде как порвалось, гляжу — а у Дженни Каррен платье разодрано и все наружу. Я другой рукой пытаюсь ее прикрыть, а она зашумела, дико руками замахала, а я что — я пытаюсь ее обратно в кресло втянуть, чтоб она снова не выпала и не оголилась еще больше, тут на нас уже стали оглядываца — что за возня такая? Смотрю — по проходу бежит какой-то дядька и фонариком светит прямо на нас с Дженни, а ей даже прикрыца нечем, она как завизжит, вскочила с места и припустила вон из зала.
Я оглянуца не успел, как откуда-то появились двое охранников и приказали мне следовать за ними в дирекцию. Через несколько минут примчались четверо полицейских и меня забрали. Посадили в патрульную машину, двое в перед сели, а двое на зад — по бокам от меня, в точности как те амбалы тренера Феллерса, только теперь поехали мы «в город», и меня провели в какой-то кабинет, где перемазали мне пальцы чернилом, сфоткали и бросили в тюрьму. Вот ужас-то был. Я весь извелся — беспокоился на счет Дженни, но потом приехала мама: глаза промакает платочком, пальцы заламывает, и я понял, что мне снова не здобровать.
Через несколько дней назначили какой-то спектаколь в суде. Мама нарядила меня в костюм и пошла вместе со мной в суд. Там нас встретил обходительный человек, усатый, с толстой папкой для бумаг, который наплел судье с три короба, потом какие-то другие люди, в том числе и моя мама, стали говорить всякую фигню, а под конец вызвали меня.
Усатый потянул меня за локоть, чтоб я встал, и судья спрашивает: как такое могло случица? А я откуда знаю, что полагаеца отвечать? Пожал плечами, да и все, а судья такой: вы ничего не хотите добавить? Ну, я и говорю: «Мне бы по маленькому» — в самом деле, мы там пол дня торчали, я чуть не лопнул! А судья — он аж вперед поддался, сидя за своим столом, и уставился на меня как на марсианина. Потом взял слово усатый, а после судья велел ему вывести меня в тубзик. Мне жуть как хотелось писать, но в дверях я все же оглянулся на маму, а она, бедная, голову ладонью подперла и глаза платочком промакает.
Короче, возвращаемся мы, а судья чешет подбородок и говорит, что случай «весьма специфический», но мне, по его мнению, следует пойти в армию или еще куда — на перевоспитание. Мама ему обьесняет, что в армию Соединенных Штатов меня не берут, посколько я идиот, но зато не далее как этим утром нам пришло письмо из университета, где сказано, что при согласии играть в футбол за ихнюю команду я смогу обучаца там совершенно бесплатно.
Судья мямлит, что это тоже весьма специфическая ситауция, но он не возрожает, лишь бы я убрался подальше из города.
С утра пораньше у меня уже была собрана сумка, мама отвела меня на автобусный вокзал и посадила в автобус. Я смотрю в окошко, а мама стоит, плачет и глаза платочком утирает. Эта сцена мне уже хорошо знакома. Прямо-таки на вечно в память врезалась. Вобщем, автобус завелся, и я уехал.
3
В универе, сидя на скамейке в трусах и фуфайках, к нам в спортзал пришел тренер Брайант и давай толкать речь. Прямо как тренер Феллерс, но тут каждому дураку было понятно, даже мне, что этот мужик дело говорит!
Высказался коротко и ясно, а под конец обьевил: кто последним прибежит к автобусу, чтоб ехать на тренеровку, тот на автобусе не поедет, а полетит впереди собственного визга от тренерского пенделя. Вот так-то. И ведь никто не усомнился в его словах: к автобусу мы припустили как нахлестанные.
Все это происходило в августе месяце, когда такой жары, как в штате Алабама, нету больше нигде. Серьезно: разбей яйцо на футбольный шлем — и секунд через десять получишь яишницу глазунию. Никто, конечно, таких опытов не ставил, чтоб не злить тренера Брайанта. К этому никто не стремился, потому как жизнь наша и так была почти не выносимая.
У тренера Брайанта тоже свои амбалы имелись, чтоб мной руководить. На кампусе они доставили меня в красивое кирпичное здание, которое, как кто-то обмолвился, называлось Обезьянник. При чем амбалы подвезли меня ко входу и проводили на верх, в мою комнату. Снаружи-то здание было красивое, а внутри совсем на оборот. Пыль, грязища, двери с петель сорваны, искаверканы, окна выбиты — по началу мне вобще показалось, что это не жилое помещение.
Но нет: на койках валялись парни, почти голые, при жаре в сто десять градусов по Форингейту, да еще мухи жужжали и всякие насикомые. В холле высилась стопка газет — я сперва испугался, как бы нас не заставили их все перечитать — тут же учебное заведение как никак, но потом собразил: их нужно стелить на пол, чтоб при ходьбе не вляпаца в какое-нибудь кало.
Провожая меня в комнату, амбалы сказали, что надеюца застать там соседа моего, Кертиса, но тот куда-то срулил. Тогда они сами распаковали мои вещички, показали, где тубзик — это вобще жесть, хуже, чем на заправке-автомате, где единственное очко, и отвалили. Но перед уходом один мне и говорит: вы, мол, с Кертисом найдете общий язык, посколько у каждого мозгов — как у баклажана. Я очень внимательно посмотрел на этого остряка, потому что надоело уже выслушивать такую фигню, но он мне скомандовал «упал-отжался» и так полсотни раз. На будующее, чтобы старших уважал.
Расправил я простынь на койке, грязь прикрыть, и заснул. И приснилось мне, что сижу я вместе с мамой в гостиной, где мы всегда спасались от зноя, она приносит мне куфшин лимонада и часами на пролет со мной разговаривает, но вдруг дверь в мою комнату как грохнет, я перепугался до смерти! На пороге стоял какой-то парень, выраженье на лице совершенно дикое, глаза выпучены, передних зубов вобще нету, волосы дыбом, как будто член в розетку сунул. Я собразил, что это и есть Кертис.
Крадеца он в комнату, озираясь по сторонам, будто опасаеца, как бы на него кто не напрыгнул, при чем шагает прямо по двери, которую только что сам же и вышиб. Росточку он не большого, по всему на комод похож. Первым делом спросил, откуда я родом. Из Мобайла, говорю, а он такой: «бздиловатый городишко», и сообщает, что сам родом из Оппа, где производят арахисовое масло, и если я это масло не люблю, он прямо щас откроет банку и задницу мне смажет! На день-другой все наше общение этим и ограничелось.
Во время вечерней тренеровки жарища на поле зашкаливала за десять тыщ градусов, и амбалы тренера Брайанта в злобе носились среди игроков, чтобы нас подгонять. У меня язык уже свисал, как галстук, но я старался выполнять разминку как можно лучше. В конце концов поделили нас для отработки техники паса, и я оказался в защите.
К слову сказать, перед отъездом прислали мне бандыроль со схеммами миллиона разных футбольных матчей, я еще спросил тренера Феллерса, что мне с ними делать, а он грусно так покачал головой и сказал покамест даже не пытаца что-либо делать, а спокойно дожидаца зачисления в универ — там что-нибудь для меня придумают.
Напрастно я послушался тренера Феллерса, потому как, побежав принимать первый пас, меня понесло не в ту сторону, и главный амбал обрушился на меня с криком, а когда устал кричать, спросил, внимательно ли мною изучены присланные схеммы. «Не-а», — только и сказал я, и он аж запрыгал, руками замахал, как будто на него осиный рой налетел. А успокоившись, приказал мне пробежать пять кругов, чтоб он успел посовещаца на счет меня с тренером Брайантом.
Тренер Брайант сидел на огроменной вышке и зырил на нас с верху в низ, как Великий Буда. Нарезаю я положенные круги, а сам наблюдаю, как тот амбал лезет на вышку и закладывает меня тренеру Брайанту, а тот вытянул шею в перед, и я прямо чуствую, как он жгет глазами мою дурную задницу. Вдруг из матюгальника загремел чей-то голос: «Форресту Гампу подойти к тренерской вышке». Вижу, тренер Брайант и его амбал слазят с вышки в низ. Припустил я туда, а сам думаю: лучше бы в обратную сторону бежать.
Каково же было мое удивление, когда на лице тренера Брайанта я заметил улыбку. Он сделал мне знак подойти к трибуне, мы сели рядом, и он спрашивает тоже самое: почему я не изучил присланные игровые схеммы. Я попытался обьеснить, какой совет дал мне тренер Феллерс, но тренер Брайант не дослушал и велел возвращаца на линию, чтобы отрабатывать пасы, однако же я успел сообщить ему не приятное известие: что в школьной команде я ни одного паса не принял, посколько там щитали, что мне не под силу собразить, которая линия ворот — наша, да еще и на бегу поймать летящий мяч.
От такого известия тренер Брайант как-то странно прищурился и стал смотреть в даль, будто прикидывал путь до Луны, что ли. Потом он велел своему амбалу принести мяч, и когда мяч принесли, тренер Брайант сказал мне отбежать на не большое растояние и повернуть голову. Я так и сделал, и он бросил мне пас. Я видел, словно в замедленной съемке, что мяч летит прямо на меня, но он как-то выскользнул у меня из пальцев и упал на землю. Тренер Брайант несколько раз покивал, мол, этого следовало ожидать, но у меня сложилось впечатление, что он не особо доволен.
С самого детства, когда я совершал плохие поступки, моя мама приговаривала: «Будь осмотрителен, Форрест, не то тебя упекут». Я на столько боялся того места, куда «упекают» людей, что всегда старался везти себя как можно лучше, но будь я проклят, если на земле была помойка отвратительней, нежели чем Обезьянник, куда меня поселили. Там парни творили такое, чего не потерпели бы даже у нас в школе-дурке: могли, к примеру, в сортире унитаз выкорчевать. Идешь в туалет по большому, находишь только дырку — и хоть обкакайся, потому что толчок давно в окошко выбросили на проезжавшую мимо машину. А однажды какой-то урод-лайнбекер где-то раздобыл винтовку и давай шмалять по окнам студенческого клуба напротив. А когда примчались университецкие копы, этот урод сбросил на ихнюю машину здоровенный подвесной мотор, который где-то нашел и заранее приволок в общагу. А какое он понес наказание: тренер Брайант заставил его пробежать несколько кругов.