В бывшей мариковской, малой, — и вовсе «мечта прапорщика»: кроме картонных ящиков, в которых поставляются оптовые партии консервов, — ничего. Зато ящиков этих — до потолка и впритык, в комнату и шагу не ступить. Подторговывает Юдин, что ли? Не похоже на прежнего Марика. Или запасся по случаю на всю оставшуюся жизнь, дабы не отвлекаться на мирское, днюя-ночуя в Интернете? Более похоже.
М-да. Ничего лишнего. Аскет.
Счесть разве за крупицу былого утепляющего уюта плюшевого медвежонка, сидящего высоко на вешалке, где обычно шапки-шляпки? И то… медвежонок з-забавен по-своему — одет в пятнистый десантный комбинезон, перетянут портупеей, на поясе пристегнутые наручники, в лапах миниатюрный «калаш». Признаться, форма у мишки пригнана ловчее, чем у Марика, и «калаш» с наручниками выполнены в другом масштабе, но тик в тик с оригиналом. Зрелище неординарное — плюшевый медвежонок-рейнджер… Не сходить ли Юдину к психоаналитику? Или, раз уж он хронический домосед, по электронной почте с доктором побеседовать?
М-да. Рыба-фиш, домашняя стряпня, кажется, Токмареву здесь нынче не светит. Традиция, кажется, отмерла с убытием предков на историческую родину. А Токмарев-то традиционно — не с пустыми руками: в сумке-«beskin» три-четыре банки покоятся. «У меня тут с собой кое-что… Во! Яловичина тушкована гатунку першого!» И тайная мысль-надежда на: «Спрячь немедленно! Ты в чей дом пришел?! Консервы у него! Мы сейчас кое-что посущественней!..»
— Как насчет пожрать, Арт?
— Не откажусь.
— Кш! Бойкот! Кш!
— Ц! Архар! Ц!
Братья меньшие мгновенно среагировали на кодовое слово «пожрать» и ринулись из кухни в комнату: звали? где тут чего?.. ну вот! а зачем звали?!
— Твой, я смотрю, тоже по-человечьи понимает? — одарил комплиментом Артем.
— И не говори! «Дасс им таннвальд финстер ист» на гуслях не бренькает, но всю базу данных мне стер, подлец.
— Э-э?
— Лапами на клавиатуру оперся. По теории случайных чисел — F8 + Enter. С тех пор в комнату не пускаю. Бойкот! Я сказал: кш!.. Твой, я смотрю, тоже башковитый?.. С другой стороны, кто ж не поймет про «пожрать».
Двое башковитых снова высунулись: почудилось? или кодовое слово таки опять прозвучало?
Не почудилось. Прозвучало.
— И нечего врать было! — неожиданно хмуро буркнул Юдин. — Корми тут вас за пожалуйста… Сам говорил, что цыкать не будешь!
Артем неловко ухмыльнулся. Марик цитировал Братьев спорадически, но беспрестанно (Юдин-старший грешил Ильфом-Петровым). Да, цыкнул Токмарев на Архара, — что было, то было.
— Откушай-ко, батюшка, Артем Дмитриевич. Откушай, чем бог послал, со мной переслал! — переключился Марик на умильный тон.
Артем поморщился. Не от цитатничества (в разумных пределах он Братьев и читал и помнил откуда) — от посланного-пересланного меню…
В картонных ящиках, громоздящихся в малой комнате, — «Великая стена», тушенка, блинн! Числом поболее, ценою подешевле.
(Гомозун как-то пошутил по поводу преобладания шкурных фрагментов вместо мяса в китайских консервах: «Из «Великой стены», если купить банок двадцать, можно замшевую куртку сшить!» Ассоциация замысловатая, но…)
А нет ли чего-нибудь кроме тушенки, Марик? Украинской, китайской — не суть.
Есть. Ящиков сорок в малой комнате — не тушенка, но «Вискас». Кот Бойкот хавает за милую душу. Псина Архар не побрезгует? Или псине — «Великую стену», как нам? Нам — Юдину с Токмаревым.
Артем поморщился.
— Не обращай внимания, Марик, — сделикатничал. — Голова…
— Болит?
— Контузия. Давно.
— Там?
— Там тоже… Сегодня с утра добавило. Расскажу.
— Потом. Сначала пожрем!.. Бойкот! Кш!
— Ц! Архар!
— Нет, сначала я тебя вылечу. Рукой снимет! Раз и навсегда! Ты не представляешь, Арт.
— Отстань! — Артем на дух не выносил моду на самодеятельное целительство. К кому ни придешь — «болит? позвольте? щас в момент! мы тоже не верили, но…»
— Да я тебя и трогать не буду! Сам, только сам. Пока я в магазин сбегаю, ты поиграй-поиграй… А я пока сбегаю. Заодно воздуха свежего глотну. А то сижу-сижу безвылазно… Заодно котяру проветрю… Водки треснем, Арт? За встречу?
Треснем…
Причину Токмаревской унылой мины Марик понял верно: конечно, голова-контузия, но и откушать батюшка, Артем Дмитриевич, готов что угодно, только не тушенку с «Вискасом». Где-то была допотопная крупноячеистая авоська, в которую, при желании, весь ассортимент универсама вместится.
— Бойкот! Гулять!
Котяра покорно прыгнул в распяленную авоську — покопошился, устраиваясь, лапы выпростал наружу, тулово внутри.
Ор-р-ригинально!
Дык! Только так и ходим. Иначе гуляет сам по себе, отвлечешься на миг — ищи-свищи… у Катюхи. (Помнишь Гречанинову, Арт? Не забыл? Нашу Катюху?!) Котяра не совсем юдинский, он и Катюхин тоже. У нее — Кеша, попугай. Марик и подарил. У Кеши с Бойкотом — психологическая несовместимость. Приходится принимать превентивные меры… Авоська — идеальный ограничитель: чуть взбунтанет котяра — приподнимаешь, лишаешь точки опоры… Ку-у-уды денешься, независимый!
Ор-р-ригинально! Сменить, что ли, «beskin» на авоську?
— Что там снаружи за погодка, Арт?
— Дасс им таннвальд финстер ист! — отфутболил цитату, но и объективно доложился Токмарев. В Сосновом Бору и впрямь довольно мрачно… с погодкой.
Надо понимать, Марик выбирал котяру по принципу полной идентичности с каноническим — из Братьев — Василием. Имечко оттуда же. Пусть не Василий, но Бойкот, бойцовый кот. Ах, да! Котяра — не совсем юдинский, Катюхин. Общаются, значит. Домашними зверушками-птичками обмениваются — эдак по-домашнему. Имели виды, помнится, Юдины на Гречанинову, имели…
— Помочь? — Токмарев полез за бумажником.
— Ай, брось!
— Нет, но все-таки…
— Арт! С этим у меня напряженки нет. Приспичит — сам скажу.
— А то возьми полтинник? Вхожу в долю.
— Ты не входишь в долю, а ты — гость. Раздай свой полтинник дружине вещего Олега, если девать некуда.
— Кому-кому?
— Гвардейцам.
— В смысле?
— Ай, ладно. Спрячь, короче. Мне все равно пол-лимона разменивать… А ты поиграй-поиграй пока. Я серьезно, Арт!.. Тут легко. И полностью русифицировано. Сейчас одну программку подгружу… «Мышкой» умеешь пользоваться? Ай, не понадобится. Самый первый уровень выставляю… Дай-ка я тебя привяжу. Во! Все, я пошел, а ты давай-давай, осваивай! Не пожалеешь. И расслабься полностью, расслабься.
Игра называлась — «Stalker». Ну, разумеется!
И, разумеется, Токмарев поначалу не собирался сражаться в «Сталкера».
Пользоваться «мышкой» он умел. Обижа-аешь, Марик!
Артем не столь дремуч, сколь фольклорный тип с прайс-листом из магазина компьютерной техники: «У-у, с-сволочи-буржуи новорусские! Ладно, кошек кормить консервами, когда народ бедствует! Но — коврик для мыши?! За пять долларов! Ващщще! Коврик для мыши, а?!»
Однако Артем и не столь зациклен, сколь иной фольклорный тип, спросонок отметающий женские страхи супруги по поводу скребущейся на кухне мыши: «Как она может там скрестись, дура?! Она же к компьютеру присоединена, а он в комнате!»
Во всяком случае, Артем не игроголик. В детство пока не впал. А Марик, судя по всему, впал. Тряпки-одежки для плюшевого мишки, кукольные автоматики-наручники, кот в авоське, игрушки-сталкеры.
До игрушек ли?!
Но Юдин и в самом деле «привязал» — налепил два датчика на Токмаревские запястья. Паутинные провода от датчиков уходили куда-то вниз, к задней панели компьютера. Движений не стесняли, но свободу передвижения ограничивали. На свой страх и риск Артем не решился стряхнуть их с себя — вдруг повредится что-нибудь? ну ее, хитрую технику, в болото! В болото не в болото, а сиди, как… привязанный, играй…
Что ж… Тем более действительно любопытно. Даже Архару. Явился из кухни, дурашка, на полчасика лишенный нового приятеля: посижу рядом? с полчасика? Осмысленно уставился в монитор. Сиди, Архар, сиди. Но лапами по клавиатуре — ц! У Марика уже есть один такой подобный башковитый…
Игрушка предварительно посоветовала: «Прочти меня».
Прочел… Инструкция-путеводитель.
Отдельной строчкой: «Автор Марк Юдин. 1997»
А-а! Детищем хвастался Марик, усаживая Артема к монитору! Тогда, конечно, необходимо вникнуть и разделить непритворный восторг, с позволения сказать, родителя. Типа: зазвали в гости, а там несносный надоедливый хозяйский отрок — хочешь не хочешь, но терпи-привечай, выражай симпатию: как вам только удалось эдакое сотворить, «автор Марк Юдин»!
И ведь безнадежным двоечником в школе был! Уникум — еврей-двоечник.
— Юдин! О чем ты думаешь?! На второй год ведь останешься?! Понимаешь или нет?!
Глядит вроде умно, хлопает мохнатыми ресницами понимающе, но…
Для гения важнее всего — вовремя родиться. И в нужном месте.
Каллиграф до возникновения письменности: может, и я на что сгожусь?
Догадал черт с умом и талантом родиться в России!
Не было тогда, в восьмидесятые, такой школьной науки. То есть информатику, само собой, преподавать пытались, но дисциплина эта была по значимости в одном ряду с пением или гражданской обороной.
Гм-гм! Билл Гейтс тоже был хроническим двоечником…
А Марик тогдашнего периода, будто индульгенцию, носил на груди… «Блокнот агитатора», орган пропаганды и агитации Ленинградского обкома и горкома КПСС. Нет, не сбрендил. Не он. В том майском номере за 1987 год вдруг откуда ни возьмись — интервью с одним из Братьев, с питерским. Мало того что Марик бредил повестями Братьев и суетно полагал, что совпадение имени-отчества собственного папашки с именем-отчеством питерского Брата — знак свыше, но беседа в «Блокноте…» посвящалась именно теории воспитания, именно трагедии невостребованного таланта (каллиграф до возникновения письменности).
Марик покорно принимал очередную учительскую нотацию, затем («Что ты молчишь?! Что ты все время молчишь?! Сказать нечего?! Родителей опять вызывать?!») говорил: