я… — подхватил Артем в ультразвуковой, то есть недоступной чужому слуху, интонации. — Ты, я, Генка, Олег…
— Да развелись они! Тогда же. Года не прошло… — почему-то утешающе воскликнул Марик.
— Мне-то что? Совет да любовь!
— Арт! Прекрати… Ну кому ты…
— Кстати, Гомозуна вчера видел, — перепрыгнул с темы на тему Токмарев. Не было у него хлопот — подыгрывать мальчиковым рефлексиям Юдина, хранящего в памяти хитросплетения взаимных симпатий-антипатий переходного возраста. — По-моему, Олежек… или я давно с ним не встречался… немножко плох Олежек… — прозапинался в полном соответствии с методикой допроса: я точно не знаю, но априорно сочувствую третьему лицу, и если вы, любезный, поподробней о нем, о третьем, расскажите, мы вместе постараемся ему помочь… Артем и не ожидал от себя невольного злорадства, прикрытого соболезнующей кисеей. — Ноги в гипсе…
— А! Это он в Альпах навернулся! — брякнул Марик. — Что-то такое слышал… А где вы с ним?
— На одной электричке — в Бор.
— Он сейчас в Бору?!
— Надо понимать.
— Тогда проявится.
— У кого?
— У меня. Я ему тут кое-какую ерундовину обещал… Ну и у Катюхи, разумеется… Да! И как? В смысле, вы с ним?
Артем пожал плечами.
— Как так?! — искренне удивился Марик.
— А вот так! — отрезал Токмарев. До Гомозуна ли?! В преддверии (о! буквализация!) догоняющих, наступающих на пятки…
— Арт! — проникновенно воззвал Юдин. — Вариантов-то больше нет.
— Объяснись.
— Говорю же, блиннн! К Катюхе! Ай, ты же не в курсе! Она — на четвертом. Я — на первом, она — на четвертом. Здесь же, в одном подъезде. Мы все вместе обалдели, когда вдруг такое вдруг!.. И я, и Катюха, и Олежек. Мир тесен!
— Спасибо, Марик. Я не от мира сего. В тесноте я — в обиде. Простор мне нужен, знаешь ли!
— Арт! Прекрати!.. Кому ты… В общем, садишься в лифт и…
— Возвращается муж… Альпы, говоришь… из высокогорной командировки. А жена… — сказово-гадко распрягся Артем.
— А по хлебальнику? — угрюмо посулил тишайший пацифист.
— Запросто! — предостерег Токмарев. — Только скажи, кому. И я — запросто!..
— Арт!!! Прекрати! Что ты, в самом деле!..
Токмарев набрал воздух в легкие, выпустил на медленный счет от одного до тринадцати. Никто никому ничего в этой жизни не должен. Почти стих.
Вольно Марику изображать из себя умудренного библейца, над которым годы невластны.
А властны?! Марик, кажется, действительно вообразил, что неявное тяготение Артема к Катюхе (взаимное?) десятилетней давности — песнь песней.
Да: эту песню не задушишь не убьешь, не убьешь! Но: эту песню запевает молодежь, молодежь!
Токмарев и рад бы причислить себя к молодежи, да грехи не пускают, былое и думы. Не мальчик, но муж. И — не Катюхин муж, а Натальин. В сущности, большого значения не имеет. Но в той же сущности… не умножай сущностей, кроме необходимых.
При размышленьи здравом, в сложившейся ситуации Катюха — наиболее оптимальный вариант. Не в смысле «сольемся в экстазе, дорогая!». Но в смысле «дозволь перекантоваться, подруга… в смысле, друг!». Вы помиритесь с ним при размышленьи здравом. Да мы, в общем-то, и не ссорились… Что бы там, в прошлом (а в будущем?! в будущем?!), не брезжило, главное — перекантоваться где-то как-то минимум час.
Ибо:
Через час участковый Воскресенский — тук-тук-тук!
За отпущенный срок гр. Юдин М.Б. должен бы дозвониться по шесть-тринадцать-тринадцать или по ноль-два и удостовериться — участковый Воскресенский, есть участковый Воскресенский. Не дозвонился — его беда. Не вина… никто вас ПОКА ни в чем не винит, гр. Юдин М.Б., но — беда.
Впустите доброго человека, старшего сержанта… а не то он выломает дверь!
Пардон! Егор Матвеич, конечно, великий человек, но зачем же двери ломать? Проходите, располагайтесь. Чего надо-то?
А нет ли у вас гр. Токмарева А.Д.?
Нету. Был. Посидели. Литр в себя загрузили. Старое помянули. Вот посуда еще стоит, теплится… Ушел.
Давно?
Где-то за полчаса до нашей с вами первой сквозьдверной встречи…
Ой ли?!
Участковый! Не верите?! Проверяйте…
Верим-верим. (Проверили. Между первой и второй — перерывчик небольшой, всего час. И в течение этого часа фигурант не прыгал в окно, не выскакивал из подъезда. Либо затаился — в сортире? под кроватью? на антресолях? Либо… ч-черт!.. опередил, ушел!)
А в чем дело, товарищщщ?! Товарищщщ участковый, в чем дело?! Имеет право Михаил Борисович Юдин, в конце концов, на информацию?!
Имеет, имеет. Но не может. Успокойтесь, Марк Борисович. Он, гр. Токмарев А.Д., вам ничего не оставлял, ни о чем не просил?
Собачку оставил. В подарок. Юдин давно мечтал о собачке. А просил только об одном…
Ну-ну?! Каждая мелочь важна, Марк Борисович, поймите нас правильно. Ну?!!
Просил «Вискасом» собачку не кормить. На худой конец — «Великой стеной».
А куда ушел, не сказал?
Почему? Сказал. Попробую на электричку, сказал. В Питер, сказал.
Спасибо, Марк Борисович. Вы нам очень помогли.
Всегда готов!
А почему сразу не открыли?
Опя-а-ать!.. Кто ж вас знает! Милиция вы или шпана?! Милиции — всегда готов!
Спаси-и-ибо!
Па-а-алста!
Все. Интерес к Марику потерян. Интерес сосредоточен на вокзалах, на пригородных поездах, на пассажирах:
— Первый, первый! Я второй! Ищем третьего! Мент-оборотень. Повторяю, мент-оборотень! Особые приметы — в бушлате и без собачки! Как понял? Повтори. Прием.
— Понял тебя, первый, понял. Особые приметы — в бушлате и без собачки! Берем всех, кто в бушлате и без собачки!
Шутку хочешь, как сказал бы Гомозун…
…Гомозун, Гомозун, Гомозунище.
Катюха теперь кто? Гречанинова-Гомозун? Гомозун-Гречанинова?
Кто ж тебе виноват, юноша, что Катюха — не Токмарева? Сам, только сам. Спьяну, с горя, назло и… по старомодности. Синичка-Наталья. Костанда-Токмарева. И та выпорхнула. (И слава богу!) Но журавлик-Катюха… И внезапно взять да… повидаться. Отчего ж! Эх-ма!
— А удобно?
— Неудобно презерватив через голову надевать! — припомнил Марик давнюю гомозуновскую присказку. До того ль, голубчик! — Арт?
— Тогда поступим следующим образом… — холодным расчетом тактика-стратега Токмарев погасил юдинское эмоциональное возгорание (мол, ай, ребятки, как славно одним выстрелом всех зайцев поубивать!). — Звоним Катерине… (так! так! Катерине! не Катюхе!) Надо, Марик, надо! Лучший экспромт — подготовленный экспромт. Если все о’кей, ты по ноль-два или по шесть-тринадцать-тринадцать уточняешь про сержанта, впускаешь, говоришь… сам сориентируешься. А я…
— Катюха без телефона… — продолжил роль всепонимающего ангела-хранителя Юдин. — И она, скорее всего, в Питере, по мастерским ночует-трудится. Тем проще. Садишься в лифт, едешь, открываешь…
— Ногой?
— Ключ. Бери. Бери, ну! Кешу кормлю-пою, если Катюха надолго запропадает. И вообще… вариант наклевывается. Если я все-таки соберусь к своим, то квартирный вопрос, обмен-продажа, то-се. С Катюхой мы уже обсудили предварительно — к обоюдному согласию. Там цепочка сложная, но…
— Марк! — осадил многоречивого Токмарев, постучал ногтем по циферблату.
— Я и говорю! Вперед! И вверх! Ключ — вот. Будь как дома.
— Ее точно нет?
— Блиннн! Ну, постучись сначала!
Тоже верно. Всяко Артем предпочтет Гречанинову-Гомозуншу полковнику Карнаухову сотоварищи.
— Тебе выбирать… — с поощряющей (тьфу!) лукавинкой (тьфу!) не оставил выбора Марик.
Право, иногда хоть в чепики записывайся на минуточку! Вдруг накатит волна неприятия к избранному народу: ишь, проницательные шибко, аж глаза прячут, чтоб ненароком не потревожить самолюбие младших (всех остальных) братьев по разуму! людены хреновы!..
— Но ты со мной поднимешься? На минуточку!
— Сегодня нет. Завтра. Когда рассосется. Я ж тут отвлекающей фигурой. В любой момент тот же сержант звякнет — в дверь или по телефону. Бойкот ему откроет? Или трубку снимет?.. Сам же понимаешь, Арт. Псину, между прочим, оставь у меня. Они с Бойкотом вроде нашли общий язык. А у Катюхи — Кеша.
— М-мда. Вошел и — пробка в потолок!
— Она не пьет. Вообще. Катюха у нас, Арт, в буддизьм ударилась. Не до маразма, но принципы блюдет. Арт?
— Антиполицай у тебя найдется? Разит, как от бомжа. Знал бы — не пил… — окончательно сдался Токмарев. — Архар! Ц! Сидеть здесь!
— Скажешь: да я пил! но со мною был не я один! — аргуме-е-ент… — Кофе. В зернах. Пожуй… — благословил на подвиг Юдин.
Да уж, подвиг. Всего-то бывшую одноклассницу навестить. Может, все-таки — к полковнику Карнаухову?..
В подъезде — тишина. Марик настороже у полуоткрытой двери дожидался
прибытия вызванного лифта,
погружения Артема в оный (дура-мысль: этот-то не рванет? ха-ха!),
скрипуче-кряхтящего подъема кабинки,
приглушенной тремя этажами неразборчивой Токмаревской реплики, паузы, еще реплики, еще паузы,
отпираемого клацанья,
радостного Катюхиного визга,
запираемого щелчка.
Снова тишина.
Бог в помощь, ребятушки…
Артем неслышно вставил незнакомый ключ в незнакомую скважину, повернул. С пульсирующим шумом в ушах торкнулся. Рано! Еще один оборот?
— Кто? — услышал Артем и узнал по голосу сразу: Катюха!
Бросило в жар. Это не от этого, Марик!
— Милиция! Откройте! — неловко пошутил Токмарев, застигнутый на санкционированном, но домушничестве. (Шутку хочешь?) А разве Токмарев — не милиция? Разве ему не откроют?.. И — без балды — понадеялся на ответное-взаимное узнавание.
Надежды юношей питают, капитан! Вы только что настаивали на том, что вы боле не юноша, капитан! Хрен в сумку, капитан!
— Сегодня же суббота! — дрогнул Катюхин просящий тон. — Мне же к вам — в понедельник.
Чего-чего?!
— Кать! Я это! Артем… — виновато поправился он.
Кто ж тебе виноват, юноша?!
…И она сразу открыла.
Наконец-то узнала по голосу?