Цыгане… Это святое! Это отдай и не греши! Ездят в Питер, в Москву, как на работу. Без «как». На работу.
Орденоносцы, жертвы Перестройки, не лишенные остатков стыда-совести. (Лишенные, блиннн! Катюхе по милости эдакой жертвы — повестка!) Ручку — лодочкой, глазки — в пол, на лацкане — Трудового Красного Знамени, Славы, Почета, Дружбы народов… (Рентабельная категория! Всяк мнительный на себя примеряет.)
Инвалиды разнообразной степени увечности. Самые верные-преданные ассоциированные члены «Доброхота». Ибо жалость унижает — сострадание возвышает. «Доброхот» увечных не жалеет, поручает особо важное-сложное — и они рады стараться: есть еще порох в пороховницах! И вместе с тем «Доброхот» сострадает — обеспечивает социальную и физическую защиту. Выгода обоюдная. Для Гомозуна она в чем? А в том: первое — инвалиды имеют немереные таможенные льготы; второе — «запрещается применять огнестрельное оружие в отношении… лиц с явными признаками инвалидности». (Закон РФ «Об оружии», ст. 24: применение оружия гражданами РФ.) Своеобразная гвардия! Непобедимая и легендарная.
…Если всю сотню с лишком «доброхотных» разрядов перечислять, в специфику деятельности каждой категории вникать, внутрисистемные противоречия определять-устранять, приход-расход контролировать — жизни не хватит. Но у Гомозуна какой-то банковский продукт появился, Марик ему подарил… Гантель… Гандо… Тьфу! Гречанинова здесь полный «чайник» (Токмарев тоже «чайник». Но в курсе…) Словом, благодаря этому продукту все на раз просчитывается.
Придурок-орденоносец с двумя идентичными «Славами трех степеней» на раз и был сосчитан.
Гречанинова опасается, что «Доброхот» с ним обойдется сурово, неоправданно сурово. Попыталась замолвить словечко…
Гомозун был непреклонен: если он у тебя не виноват, если у тебя всегда никто не виноват, сама будешь постоянно виновата, Катюх!
Хорошо, согласилась, виновата сама!
А это не тебе, Катюх, решать. «Доброхоту».
Но президент «Доброхота» — Олег?
Естественно! И так же естественно при президенте существует нечто вроде сената. Вернее, президент существует при сенате. Этот дважды кавалер трех степеней Славы подставил не только тебя, Катюх, но и ассоциацию в целом. Поделом кавалеру и мука. Забудь. Явишься по повестке — пустая формальность. На все вопросы отвечай «нет». Шутку хочешь?..
Нет!
…Шутки шутками. Но, Кать, нельзя ли Токмареву коротенько — суть? Все безумно интересно! Но Токмарев мало что понял. В частности, про повестку, про понедельник.
Суть:
Гречанинова долго настаивала на конкретном привлечении к «Доброхоту». Столь долго, что они с Олегом уже расстаться успели (цивилизованно, даже весело), но контакт не может и не должен прерываться из-за ерунды, не так ли?.. Настояла.
И к чему тебя, Катюх, привлечь? Корпию щипать, горшки выносить, безнадежных с ложечки кормить… государственной печатью орехи раскалывать? Талант, обнаруженный в человеке, должен быть реализован по назначению! Помнишь Марика с его писаной Торой, с «Блокнотом агитатора», Катюх?
Помнит. Она — ХОМ, художественная обработка металла… включающая в себя и кузнечное дело, и литейку, и гальванопластику, и дифовку, и эмаль, и гравир… Может, и она на что сгодится?
М-м… Допустим, ордена бывшего СССР — на поток? Слабо?
Легко! А зачем?
А затем! В эпоху перемен (чтоб ты жил в эпоху перемен!) тыщщщи удостоенных высоких наград от безнадеги заложили свои блямбы в ломбард с концами или продали по дешевке на Сенной (хоть какая-то польза от!). Теперь же, в пору относительной стабилизации, им без блямбы — ни надбавки, ни без очереди, ни вообще. Книжки-удостоверения с номерами сохранились, а сами блямбы канули. Вот если бы… Задача (согласись, Катюх!) благородная и… благодарная: все подучетные орденоносцы — члены ассоциации, а «Доброхот» не обидит…
Легко!
Насчет благородства — сомнения, конечно… Удостоенному кавалеру решать: то ли с блямбой на лацкане надбавку без очереди в собесе выскандаливать, то ли с блямбой на лацкане стабильно зарабатывать в подземных переходах.
Насчет благодарности — тоже… Пожалуй, спасибо, нет. Не корысти ради, а токмо… Впрочем, в разумных пределах… Эмаль — сволочь наклАдная… Гравировка к тому же, дифовка…
Вписалась, короче… Тыщщщи так тыщщщи. Деньги нужны и немалые. В Питер пора перебираться насовсем, там все новинки, инструменты, богема, рынок. Значит, квартиру приличную подыскивать, обмениваться. Марик предлагал занятный вариант — она думала над ним, но толком непонятно, когда он отчалит и отчалит ли. Оля, конечно, готов всячески споспешествовать, но она человек независимый (от бывшего мужа в первую очередь) — сама-сама.
А что до повестки — это умный-умный кавалер попытался скандинавам из «Европейской» загнать полный набор «Славы трех степеней». Все бы ничего — и книжки орденские при нем, и номера совпадают… Но идентичный полный набор с теми же номерами обнаружен при задержании в загашнике. Соврал, паразит, «Доброхоту»: в лютую перестроечную годину за бесценок лишился высоких наград где-то в Апрашке. Коммерческую инициативу решил проявить спустя семь лет, паразит! А попавшись, еще и на Гречанинову как на производителя указал, паразит! Что ж… Инициатива наказуема… Катюха старается об этом не думать. Не думать, не думать, не думать… мать-мать-мать! Оля придет, она еще раз попытается уговорить, чтобы «кавалеру» — щадящий режим. Обещал к понедельнику быть…
— Он уже здесь, Кать, в Бору. Мы с ним — одной электричкой…
— Он разве не на джипе?
— Отчасти. Видишь ли, управлять машиной в его состоянии… У Олега с ногами… Не знаешь? — осторожно сообщил Артем.
— Гипс, что ли? Знаю! Балбес великовозрастный! В Альпах развлекся. Он и этот… ленивец… Левинец. Забаву нашли! По горнолыжной трассе — вниз, и друг дружке пластиковую бутыль со спрайтом на ходу перепасовывали. Бейсбол, блиннн! Ну и — в дерево! Жив остался — и слава богу. Повезло, Мая с ними была — сразу транспорт, клинику, чартерным рейсом в Питер. Мужики абсолютно беспомощны, когда у них со здоровьем нелады… Обошлось. Частичный порыв «ахилла» на обеих ногах. Полтора месяца. Днями должны снять… Так он электричкой, не на машине? И, поймав токмаревское невысказанное «все женщины бестолочи! гипс, блиннн!» — обычно Мая за рулем. Она вообще любит… поуправлять.
— Майя?
— Олина жена нынешняя.
— Такая… типа индианки?
— Ага. Знакомы?
— Отчасти. Майя? Или Инка?
— Ой, Тем, бородато. Индейскую тему мы с ними давно отшутили. Она — Мая. Не Майя. То ли балкарка, то ли кумычка, то ли ногайка. Кровей понамешано… Но, положа руку на сердце, повезло балбесу со второй попытки!
— Ему и с первой повезло… — машинально запустил комплимент Артем.
— Находишь?
Артем провел ладонью по Катюхиному бедру выше, к груди:
— Нахожу. Даже в темноте.
— Вредный!
— Я полезный.
— Чем?
— Ну, безвредный.
— Да уж. А жа-а-аль…
— Не жалей, не зови, не плачь!
— Все прошло?
— Ладно тебе, Катюх! Лежи, не ерепенься.
Лежали на том самом фанерном щите метр-на-два. Подстилка — сантиметровый поролон в сатиновой оболочке. Считай, голая фанера. Вместо подушки деревянный валик. По какой-то гречаниновской методике, извлеченной из недр буддизьма, — оптимальное лежбище для стабилизации позвоночного столба. Она всегда так спит, круглый год. Удобно! Нужно только привыкнуть…
Не хочет и не будет Артем привыкать! Вероятно, для позвоночного столба — оптимум, но мысли, мысли куда девать: будто в морге — на твердом столе под простынкой, и чурбачок под голову.
А рядом — Катюха. Не вместе. Рядом.
«Это я-то не люблю?! Я-то люблю… — Те-о-омуш!»
Истолковавшие превратно (срывая одежды! сейчас случится и прольется!) — остыньте… Ни хрена не случилось, не… пролилось. «Огонь моих чресел» вспыхнул и… опал. Ибо:
— Все птички на веточке, а попугайчик в клеточке! — рявкнул Кеша в решающий-пограничный миг, когда Катюха запрыгнула, обхватив за шею, обвив поясницу ногами, шелестя в ухо… Кеша трепыхнул, спланировал и буквально сел ей на голову.
Кыш! Кеша, кыш!
Сама кыш!
О, де труа! Только ты, он и я!.. Ваш-бродь, при мальчонке-то, ваш-бродь!.. Звиняй, дяденьку. Мы ж не знали, что ты птица!
Пустяшная помеха, если угар, если «грех мой, душа моя!» — хоть на стадионе под рев «Шайбу! Шайбу!» Но у Артема с Катюхой — не тот накал, не тот градус, не тот, да.
Нет, конечно, выйдя из тесного клинча (Брэк!), они в процессе Катюхиной чайной церемонии то и дело протрагивали запретное «про это». Почему запретное? Ничего подобного! Уже… обнюхались. В урочный час вольны вернуться к… нашим баранам. Без всяких церемоний! Но пока — чаю?
— Чаю так чаю!
…и чем естественней себя ведет, презрев ограничения, тем обширней поле Добра…
За плошкой пахучего аквамаринового кипятка (это чай? вы это прекратите! не чай он там пьет!) Токмарев уяснил, например, что порно-эстамп в коридоре — не Катюхино авторское художество, но юдинский подарок, компьютерная графика, иллюстрация нетривиального-виртуального пола: секс для Марика не средство извлечения удовольствия, а средство самопознания и познания других миров.
— Совсем дурак стал, да? То ли дело мы, Тем!
— Мы-то? Да-а!.. Кать! Не позвать ли нам Марика?
— Тебе со мной скучно? Тебе со мной спать хочется?
— Отчасти…
— Вредный!
— Я полезный. Просто подумал: давно не собирались вместе, полным составом…
— У него теперь магнит попритягательней. Компьютер! Я ему кота на Кондратьевском рынке купила и всучила, чтобы он хоть изредка от виртуалки отвлекался, не забывал — накормить, выгулять. Ты б видел эту образину! Башка — как телефон!
— Видел. Бойкот? Видел.
— Вот видишь! Забудет — Бойкот ему напомнит! Особенно весной. По весне, знаешь, коты…
— Да-а!.. По весне мы, коты, — ух-х!
— Оно и видно, молодой человек, оно и видно.
— Кать! Я вторую… фактически третью ночь на ногах.