Попросить артиллеристов усилить обстрел уже не могли — рации отказали напрочь. Но федералы вели огонь по своей инициативе. Была надежда, что эта их инициатива не сойдет на нет.
Ан сошла. На нет. Аккурат когда двинулась последняя группа, токмаревская. Ну далее известно: «ястребки» вдогон и… впросак: шестерых абреков — в распыл, самого Къуру — по башке и волоком до управления ФСБ.
День третий:
О федеральных войсках, спешащих на всех парах к правительственному комплексу, — ни слуху ни духу. (Поспешай медленно.)
Все, кто был, включая прорвавшихся омоновцев, расположились по периметру в огневых точках, согласно плану обороны. Фланги защищены с одной стороны зданием МВД — оно тоже оборонялось, с другой — зданием Координационного центра, в котором еще держалась кучка милиционеров. Плюс бронетранспортер, расположенный прямо перед фасадом и сдерживающий боевиков пулеметным огнем.
Так, за обоюдной пальбой, и не заметили, как стемнело.
Токмаревская интермедия со «спецсредством» весьма небесполезной оказалась:
Плененный Къура потек: группа вот-вот должна подойти с гранатометами «Шмель».
И откуда она вот-вот должна?
Во-о-он оттуда!
Что ж, запаслись на всякий пожарный огнетушителями, сосредоточили прицельное внимание на указанном секторе, ждали, дождались, встретили достойно, отструячили (разумеется, не из огнетушителей!)…
А где у тебя, Даккашев, кузоватики гнездятся? (Безымянный остряк-самоучка озвучил-переиначил рекламный ролик: «У Людмилы Кузоватовой семь девочек. Все они сейчас в Чечне и все носят белые колготки. Какое средство вы выберете? “Паркер-Хейл”? Или “Галил”?.. Нет! Я выбираю СВДС! Только снайперскую винтовку Драгунова,7,62 мм!»). Семь не семь, но три гарные дивчины-кузоватики выпали из гнездышек после трех прицельных выстрелов стеклянноглазого Юзона…
День четвертый:
С утра пораньше подоспела колонна федералов. Вместе с ними — спецподразделение ФСБ. («О! Наши!» — среагировал Юзон. Принадлежности к Конторе никогда не афишировал, но и не скрывал.)
— Наконец-то! Где вас черти носят?!
— Да мы как только, так сразу!
Тут же организовали оборону всего квартала, расположили технику — танки, БТР. То есть армия занялась прямым своим делом. Поставили заградительный огонь — абреки поутихли.
Понятно, питерский ОМОН при этом отнюдь не отсиживался в подвале, гадая-стеная: вызволят? не вызволят?
— Сколько вы убили людей?
— Ни одного!..
Скромность — признак ума…
Крякающее вранье, что фанатики непобедимы. Утка!
Никаких геройств с их стороны, типа лазанья по стенкам с криками «аллах акбар!», не замечено. Язык силы им доступен. По опыту, единственный доступный им язык.
Армия вернула бы контроль над городом за считаные дни.
БЫЛ БЫ ТАКОЙ ПРИКАЗ!
Все, засевшие в правительственном комплексе, не сомневались: через пару дней боевиков погонят каленой метлой, поганым железом… хоть так, хоть эдак вышибут.
И был приказ… НЕ ТАКОЙ… Приказ был — эвакуироваться.
Блиннн! Что ж мы, на старые квартиры? Не смеют, что ли, командиры?..
Приказы не обсуждаются. Выполняются!
…Бандиты явно не ожидали такого подарка. На радостях неделю ошалело носились на уазиках по городу, размахивая зелеными тряпицами, расстреливали беззащитное небо из автоматов, не щадя боезапаса. Чего проще — драться с тем, кто не ударит.
А для Токмарева командировка закончилась в Ханкале, куда он с отрядом убыл, согласно приказу и уставным положениям.
Не было большого драпа, как преподнесло ТВ.
Организованный отход — да.
Сильнейшее недоумение — да.
Эмоция «с-с-сволочи!» (не уточняя, с чьей стороны) — да.
И мысль: ни ногой сюда больше, ни ногой! блиннн!..
Он полагал эту летнюю (третью по счету) высокогорную командировку последней.
Последней оказалась четвертая, зимняя — декабрь…
Было хуже, чем в трех предыдущих, вместе взятых:
Блокпосты — чаще всего бетонные автобусные остановки, заваленные мешками с песком. «Бизон» нам только снится… (ПБП «Бизон», передвижной бронированный пост на МАЗе — вентиляционные фильтры, отопление, при желании — кондиционер. Пять-шесть бойцов — у Христа за пазухой). Костерок — идеальный ориентир для подстерегающих в ночи. Пили местную чачу, но не согревались, а на время забывали, что замерзли.
Эпизод:
Московский Первомай-93. Кровь. Лязг сражения.
— Ты кто такой?
— А сам ты?
— Я кто такой?
— Да, ты!
Отцы и дети. Древний трудоросс и дюжий полувоенный. Оба не в себе.
— Я ветеран! Вену брал! Берлин! А ты, сопляк, меня… меня, ветерана!
— Вам, пердунам, хорошо! Вену, говоришь?! Вальсы, булочки! Берлин?! Пива от пуза!.. А мы, мы?! Пустыня, саксаул и духи-отморозки!..
И горловой женский крик той, что с полувоенным афганцем:
— Гле-е-еб! Не на-а-адо! Это наши! Наши! Это просто хулиганы!!!
…Токмареву, бывшему при исполнении в столичной каше, стоило трудов и трудов развести невменяемых, по возможности соблюдая принцип «не навреди».
А не будь он при исполнении, сиди они втроем годика через три за одним столом, принял бы «губастого» и поучаствовал в дискуссии: «Берлин, блиннн?! Кандагар, блиннн?! А Бомт-Оьвла не хо-хо?! Вы хоть знали, кто противник! Вам хоть стрелять по нему не запрещалось!»
Во-во!
Худые погодные условия — терпимо. На войне, как на войне.
Худой же мир не всегда лучше доброй ссоры.
Мир после соглашений в Хасав-юрте — хуже. Ибо ты вроде уже не на войне, но как на войне… Чего проще — драться с тем, кто не ударит!
Согласие есть продукт при полном непротивлении сторон, дуся! Генерал Максудов и генерал Пелядь. Рукопожатие на камеру. Ритуальное: мы генералы одной армии, пусть в прошлом! договоримся! договорились!
Российская сторона, сохраняя лицо, за-пре-ти-ла всему личному составу применение оружия с момента заключения договоренности и по момент вывода последнего федерала с территории Нохчимохк. Непротивление злу насилием. (Соблюдение ритуалов — основное отличие цивилизованного человека от дикого животного. Кун-цзы).
Противная (до чего ж противная!) сторона, состроив козью морду, захватывала непротивленцев-омоновцев повзводно, грозя реальными автоматными очередями: «Насрать нам и на Максудова, и на вашего Пелядя! Мы подчиняемся только Аллаху! Аллах акбар! Воистину акбар!» (Чем естественней человек себя ведет, презрев ритуальные ограничения, тем обширней поле… Лао-цзы).
Колонну грузовиков (с беженцами, к слову! не с федералами!), следующую из Грозного через Толстой-Юрт к дагестанской границе, убомбил так и неопознанный МИ-24, «крокодил», экипаж — три человека, остальное — боекомплект. Весь боекомплект — на колонну… сопровождаемую питерским ОМОНом.
Токмарева не задело, но оглушило. Прочухался, как ему показалось, через секунду, ну минуту… Однако много позже. Прочухался он уже в плену. Оказывается, в плену! Босой и без оружия. Да, в плену.
Мокрая яма глубиной в два роста. Небо в крупную арматурную клеточку — солнце всходит и заходит, а в душе погано. Раз в сутки морды в масках-шапочках спускали на веревочке паек — тюря, слаботеплый чай. Ничего не изменилось за полтора века со времен «Кавказского пленника». (Чего ж ты, классик долбаный, на старости лет в непротивленческий маразм впал?! Был ведь воякой не из последних — против той же напасти! Что изменилось?! Ничего…)
Токмарев трезво рассудил: тривиальный аманат. Морды запросят выкуп и долго будут судиться-рядиться с ближайшими родственниками: миллион! нет, десять! двадцать пять!
Опять двадцать пять!.. Нетрезво они, морды, запрашивают. И один миллион, одну десятую миллиона ($! не рублей же!) Наталья вряд ли наскребет, даже если всю сеть «Одессея» сдаст по сходной цене. (Вот ведь… ближе Натальи родственника и не осталось! Вот ведь…) И вряд ли она, учитывая их с Артемом… м-м… сложности, вообще станет жертвовать будущим ради прошлого.
Иллюзии развеялись на третий день (судя по угрюмому солнцу в клеточку — всходит-заходит, всходит-заходит, всходит-заходит, на третий…) В ямку к Токмареву заглянула морда без маски-шапочки. Знакомая!
Мы с вами где-то встречались?
А то!
Къура Даккашев! Вот к кому занесла нелегкая.
И понял Токмарев, что его не выпустят. То есть выкуп, если таковой будет уплОчен, примут. И — не выпустят. (Проговор ихнего впоследствии псевдозаконно избранного Максудова: «Чеченцы могут взять деньги. Но их нельзя купить». Кидала!)
Не выпустят… После августовской «течки» под угрозой токмаревского спецсредства Къура слил всю возможную и невозможную информацию о «шмель»-группе, о гнездовьях снайперов-кузоватиках…
Нынче Даккашеву отмщенье, и он воздаст. И не столько в природной мстительности загвоздка, сколько в желаемом Къурой забвении того, что случилось. Не случилось!
(Эх, задним крепким токмаревским умом: озвучить бы тогда же, после третьей командировки, роль доблестного Къуры в успехе горстки обороняющих правительственный комплекс!
Никто не спрашивал…
Или все кряквы по осени на Юг улетели?
Или оперативные соображения свыше: умолчим, потом попользуем?
Или?
Третье предательское «или» Токмарев гнал взашей, но… Никто не спрашивал…)
И вот… Он снова здесь. Он собран весь. Он ждет последнего сигнала. Сигнала «к бою!».
Къура Даккашев не пристрелил августовского дознавателя-капитана сразу.
А зря!
Сколь ни гомони о суверенитете, сколь ни провозглашай единственно верным слово Мухамеда, пророка Его… Но киношные (российские!) стереотипы довлеют: «Тебя как, сразу прикончить? Или желаешь помучиться? Лучше, конечно, помучиться».
Любой дурак считает, что на чужих ошибках он вполне научился и наверняка их не совершит. Вот дурак!
Сначала Къура приказал своим «неграм» вбить полуметровый штырь в стену саманного домика — наполовину, идьет! не по шляпку! Потом сам водрузил на тот штырь цепь с шипастым ошейником. Потом уел многозначительным взглядом бывшего истязателя, ныне истязаемого: