Год назад Сильвер в своей машине взорвался. Туда ему и дорога. Бессмертных не бывает. А дружок Егорычев затихарился — здесь или за границей. Паспорт, скорее всего, сменил, по-другому называется.
Кем ни назовись — долг платежом красен. Цвет крови — красный. Сначала — «авизовые» деньги (плюс накрутка), потом — ответь за всех «черных», сложивших голову в разборах с авторитетом Сильвером (сам Сильвер уже ответил, очередь за дружком его).
— Хочешь спросить, брат, откуда я знаю про Егорычева — что он с авизовками главный был от Москвы?
— Нет.
— Правильно, брат. Потому что главный от Ичкерии был… хочешь спросить кто?
— Нет.
— Тоже правильно. Я! Ты сам догадался, сам понял. А что ты не понял, брат? Что ты хочешь спросить? Спрашивай! Ведь вижу, хочешь!
Да, хотел спросить Токмарев Марзабека…
Не о краденых миллиардах спросить. Там более-менее ясно. Два масштабных деловара, стоящие у истоков аферы (по разным берегам, но у истоков). Вор у вора украл — и отнюдь не дубинку. Чего-чего, а дубинок у обездоленного полевого маршала в достатке, и все они найдут применение, как только прежний напарник обнаружится. Но сначала пусть вернет сторицей…
И не о том хотел спросить Токмарев, почему Марзабек уверен в согласии капитана ОМОНа помочь полевому маршалу обнаружить сгинувшего гр. Егорычева. Тоже более-менее ясно. Семья на прицеле («Жена у капитана. Натаща, да? Сын маленький, Дима. Правильно, брат?») — весомый аргумент. Собственная жизнь («Люди специально в Ленинград ездили, операцию строили…») — не менее весома… И все-таки Абалиев жал не на страх (бандюков бояться — в ОМОНе не служить), а на совесть («Отец в тюрьме умер… убили. Большой человек был, зря убили!»), намекнув: знаю кое-что, чего не знаешь ты, капитан! А цели у нас с тобой, брат, совпадают — пусть до поры до времени, но совпадают.
И не о том хотел спросить Токмарев, откуда Марзабеку известно про Е.Е.Е. Опять же более-менее ясно. В черном бизнесе нет друзей, есть совместные интересы. И собрать досье на партнера — святое (ну, святотатственное! не суть!). При расхождении интересов вдруг выясняется: худший враг знает о тебе больше, чем лучший друг, и предлагает по-хорошему… Но ты, в свою очередь, выкладываешь аналогичные козыри… Азбука speculatio!.. Копаясь в Е.Е.Е., так или иначе выйдешь на Сосновый Бор и на Токмарева-старшего, на Дмитрия Алексеевича. Гриф «ХВ». Хранить вечно — иногда полезно. Для тех, кто понимает. Пригодится…
А хотел спросить Токмарев-младший у Марзабека, что именно тому известно о роли гр. Егорычева в процессе над Токмаревым-старшим — в процессе, результат которого — «убили». Некоторые справки Артем наводил ранее, но…
Справки о Е.Е.Е. Артем стал наводить не сразу.
И когда пьяно блажил: «Я их всех!.. Всех!.. Я их!.. И-и-иэх!», влекомый Натальей домой, то под «всеми» понимал:
и здравствующий наш суд, самый гуманный суд в мире — со всеми народными заседателями,
и старлея (читай полковника спустя двенадцать лет) Карнаухова,
и поганых уркаганов из пресс-хаты в Крестах.
Но никак не батиного сподвижника Егорычева.
Ибо крайне молод был, крайне глуп.
В конечном счете больше всего, кстати, досталось от Артема уркаганам — не конкретно тем, насмерть забившим отца в камере, но всем, кто попадал под горячую и тяжелую руку. Он и во Внутренние войска запросился с одной, но пламенной страстью: мне бы только добраться до зэков — и тогда-а!.. Спецназ ГУИТУ — по той же причине.
Что же до Карнаухова… Старлей образца 1987 года — лишь винтик Системы, ввинченный в строго определенное место со строго определенной резьбой. Ни с того ни с сего раскрутить гр. Токмарева Д.А. — слабо Карнаухову. Инициатива наказуема. В середине восьмидесятых за покушение на номенклатуру давали по шапке любому честному менту. О чести нынешнего начальника Сосновоборского РУВД — особая речь. И речи нет — о чести!.. Но вот если кто-то повыше (намного выше) просанкционирует и откомандирует тщеславного старлея из Питера в Бор, со значением напутствуя: «Твой шанс, Вадимыч! Дело обещает быть громким… Внеочередное звание. В перспективе академия!», то…
А судьи… А судьи кто?! За древностию лет… Да и не успели они вынести приговор. Слушания прекращены по причине отсутствия обвиняемого. Причина отсутствия уважительная — убили.
Справки о Е.Е.Е. Артем стал наводить годика через четыре. Аккурат после путча.
Причем возник Егорычев на горизонте у Токмарева-младшего спонтанно. Не НА горизонте, а В «Горизонте», в телевизоре. Пляшущая камера, скопище банкиров в Благородном собрании, гневное «нет!» хунте, призыв: «Господа! Так будем же господами, господа!» И — встрепанный, нервический, возбужденный Е.Е.Е. в толпе.
Артем тогда не стал искать встречи с бывшим батиным замом. Служба есть служба. Московский август 1991-го. Но и питерский тоже. Не посамовольничаешь. Впрочем, рота ОМОНа без приказа вскрыла «оружейку» и пошла охранять мэра Собчака. Да, создавался отряд властью имущей для подавления массовых беспорядков. Но, пока создавался… демократы стали главные! Чья власть в 1991 году оказалась имущей и чья — неимущей? Понятно… Короче, у Артема тогда были задачи попервостепенней, нежели бежать в Благородное собрание с криком: «Е.Е.Е. не видели? Только что здесь был! По телевизору показали! Вот ведь, блиннн! Или померещилось…» И на кой хрен, пардон, Е.Е.Е. Токмареву-младшему? Поручкаться? Солидаризоваться? Былое поворошить: «Помните, я на маминых поминках вас послал на х-х-х? Вы еще сказали: понимаю тебя!» Пустое!
Позже, когда развиднелось, через месяц-другой-третий, Артем все же попытался отыскать Е.Е.Е. Но — как отрезало. Вроде тот за кордон подался умножать российский капитал — межбанковские операции, финансы… романсы. Или в Москве затерялся, осуществляя общее руководство. Ба-а-ардак, в общем.
Евгений Емельяныч! Ты где?! Тебя ищет один… Презумпция невиновности, само собой. Но найти гр. Егорычева и кое-что с ним уточнить — назрело, назрело.
Артем заочно не обвиняет, но, поднабравшись жизненного и прочего опыта, следует вековечной юридической логике: ищи, кому выгодно!
Батин уход со сцены (и из жизни, блиннн!) был выгоден Е.Е.Е., был!
И подстава была осуществлена по всем правилам игры без правил…
Какие взятки?!
Какие подряды на строительство?!
Какая вырубка корабельных сосен на Лысой горе (да, после вырубки — Лысой)?!
Батя чист!
Простите, это решит суд.
Что за роль сыграл в истории с Токмаревым-старшим его первый зам (или пом.?) — туманно, призрачно. Вот-вот! Призрачно. Эпизодическая ролька, тень отца Гамлета: пришел в означенный срок в означенное место, сообщил нечто и растворился в воздухе. Тень, призрак, не бывает. А там хоть трава не расти, хоть с ума съезжайте, хоть топитесь, хоть переубивайте друг друга — ему до фени, он неподсуден.
— Спрашивай! Ведь вижу, хочешь! — картинно проницательно подстегнул Марзабек. И осадил: — Наверно, хочешь спросить про Егорычева? Да? Что он твоего отца сдал и посадил?.. Как брату тебе скажу: не знаю. Вообще-то я в Ленинграде тогда жил. Учился. «Финэк». Думаешь, просто повторяю? Не-ет. Я из Ленинграда в твой Бор знаешь сколько раз ездил? Отца твоего один раз видел. (Слушь, брат, ты совсем на него не похож! Или бойцы Къуры так постарались? Не обижайся. Ты над ними больше постарался.) Но в основном я в Бору — с его замом. Лес у вас там хороший… был. На Лысой горе. За копейки купил! Про это могу рассказать. Но зачем сейчас? Неинтересно… А про твоего отца ты сам у него спроси, когда найдешь. Не убивай, договорились? Мне оставь. Я тоже не убью. Сначала долг с него получу. Весь! Одним грузовиком не отделается. Четыре, пять грузовиков отдаст. И не с рублями. Соображаешь?
Токмарев в который раз пожал плечами. На регулярный марзабековский пароль «соображаешь?» с его стороны следовал регулярный безмолвный отзыв — неопределенное пожатие плечами. Истолковывай как угодно — то ли «ни бум-бум!», то ли «чего ж не понять! дальше, дальше!» Усталость дикая.
Хм! Ди-и-ис-с-с’котека:
Виски ритмично вздрагивали в темпе «рэп».
Принятый внутрь «губастый» клубился волнами жидкого азота.
В глазах скакали стробоскопические «зайчики»…
Контузия, блиннн. Но соображать надо, надо соображать. Кажись, самое интересное грядет!
— И не сообразишь, брат, — картинно глубокомысленно отверг Абалиев неозвученный домысел о долларах.
Токмарев еще пожал плечами. Бразильскими крузейро, индонезийскими рупиями, швейцарскими франками! Какая разница! Это ли самое для него интересное? Не это. Ему бы — про батю!
Марзабек не спешил про Токмарева-старшего. Всячески темнил: дескать, погоди-погоди, всему свой черед. И про егорычевские контрибуции всячески темнил.
Артему начхать, в какой именно валюте будет (будет, обязательно будет!) взыскан должок с Е.Е.Е. Но, похоже, полевому маршалу не начхать. Похоже, на этой зацепке строилось дальнейшее «коготок увяз — всей птичке пропасть». Птичка — Токмарев.
Однако Абалиев впал в детство, характерное для любого мужика любого возраста, владеющего эксклюзивом: ни за какие шиши не покажу, что у меня в кулачке! разве очень попросите… нет, не просите? категорически? ай, ладно, покажу! но вы хоть понарошку заинтересуйтесь — и разожму кулачок… или не разожму…
— Капитан! — картинно-вразумляюще позвал Марзабек. — Ты — капитан, да? Не майор даже. Полковником будешь! Генералом! Соображаешь?
Нет. В подобном ключе Токмарев не соображает.
«Он сказал: капитан, никогда ты не будешь майором».
«Настоящщщий полковник!»
«Как хорошо быть генералом, как хорошо быть генералом! Лучше работы я вам, ребята, не назову!»
— Думаешь, купить тебя хочу? Не думай. Я с тобой как официальное лицо с официальным лицом. Как президент. Соображаешь?.. — Марзабек доверительно хмыкнул, погладив себя по самолюбию: — Драбаданов, Максудов, Наклади Ухуев, Рыдаев считают — они станут. Не станут. Я буду. Мне от России денег не надо, Россия сама их у меня попросит. Я не жадный, дам. Пусть восстановят здесь у нас все как было, тогда дам. Или не дам. Но это отдельный разговор, брат. Ты, главное, человека мне найди. И ты — генерал! В своей армии, в своей… Президент независимой республики Нохчимохк, маршал Абалиев, когда время придет с Россией договариваться, захочет, чтобы от вашего Совета безопасности ты был. У вас в Совбезе капитаны есть? Нет. Соображаешь?