Будьте начеку, товарищи, будьте начеку! Мы со своей стороны задействовали обширный комплекс оперативно-розыскных мероприятий, заявляю ответственно как начальник УВД. Но вы со своей стороны тоже обратите особое внимание…
Круглосуточно! Трижды в день! Ежеминутно!
Ну-ну. Бывали на ЛАЭС инспирированные проникновения внутрь, бывали. И есть. И будут. Запланированные, учебные. Причем загодя предупреждается: ждите «гостей», встречайте!.. И? Ушами хлоп-хлоп. «Гости» беспрепятственно тут как тут: здрасьте! что ж не встречаете?
А как они того-самого?
Элементарно! Через забор.
По периметру станции — сигнализация, эдакий «электропастух». Отреагировал «электропастух»: лезут, лезут! Все туда, а там никого. Ложная тревога. Второй раз отреагировал — опять мимо. Третий, четвертый, пятый… десятый… К черту! Не побежим — забегались впустую. Барахлит сигнализация!
Не барахлит она. Провоцируется она «гостями» до тех пор, пока охрана не утомится и не махнет рукой. Тут-то и… Дедовская методика, но безотказная.
И это во времена строгие, когда за стратегическими объектами глаз да глаз. При нынешнем же бардаке…
Комментарии?
Без комментариев…
Век живи, век учись.
Век не век, но за четверть оного жизнь преподала один урок суровей другого. И не один!
Но тогда, в семидесятых, высокопоставленный «красноярский десант» был прекраснодушен: слава труду! атомная энергетика — светлое будущее! «английские пианино никогда не текут»! мы взялись за руки, друзья, и… чушь прекрасную несли.
А всех детишек — в один класс, малолетняя элита, достойная смена.
Надо отдать должное, сословного высокомерия отпрыски не испытывали и не выказывали — ни в детстве, ни в отрочестве, ни в юности. По отношению к кому? К продавщице в универсаме, что ли? Дескать, обслужи-ка меня, де-еушка, я — сын (дочь) самого Токмарева (Гомозуна, Гречанинова, Чепика, Юдина и др. — скажем, самого Худюкова, директора ЛАЭС). Велика шишка, подумаешь! А она — дочь самого Костанды! Просто с «женскими» профессиями в Сосновом Бору — швах: либо в детсад нянечкой, либо учеником продавца, либо на ЛАЭС… но в качестве вохры — большего квалификация не позволяет.
Специфика молодого города — заслуги предков перед Отечеством в расчет не берутся, деление на черную и белую кость среди потомков исключено. Общность неясностей: важно ли, кто твои родители? важно ли, кем ты работаешь? нет! важно, кто ты есть… или будешь.
(Да вот Артем… Дезактиваторщик. Хоть и сын Дмитрия Алексеевича!
Или Наталья… Продавщица. Хоть и дочь Ореста Георгиевича!
Еще как посмотреть насчет неравного брака…
У него папашка — прежде глава, но впоследствии зэк в Крестах.
У нее папашка (в разводе, да! но папашка ведь!) — и прежде, и ныне, и присно величина отнюдь не районного масштаба, редкоземом торгует на международном уровне.)
Кто ты есть?
Школьные сверстники определяются по отношению к тебе чисто интуитивно и безошибочно. Берем в компанию? Не берем? Берем! Наш человек!
Так рождаются референтные группы:
одни книжки читаем (Братьев)?
одну музыку слушаем (The Beatles)?
от одних анекдотов хохочем (На что жалуетесь, больной? — Доктор, меня все игнорируют! — Следующий!)?
за одну команду болеем («Зе-нит» — чемпион! «Зе-нит» — чемпион!)?
Маловато будет. Все в классе читали-слушали-хохотали-болели. Игорь-башка и Костик Соловьев, Пася и Сухарик всяко могли войти в токмаревскую (гомозуновскую?) референтную группу. Не вошли. У вас своя тарелка, у нас — своя. Попадаешь в компанию и чувствуешь себя немножко не в своей тарелке. О вражде речи нет, приятельство близкое. Но не дружба почему-то. А у Токмарева, Гомозуна, Гречаниновой, Чепика, Юдина — дружба… почему-то.
Вот и на выпускном — отпоздравляли педсостав, отвальсировали показательно в актовом зале, откушали символического шампанского, отшуршали фольгой «Мишки на Севере»…
Оля Гомозун губами беззвучно:
— Не пора ли нам пора? Тем? Двинулись? Катюх, ты идешь или нет, блиннн?!
— Иду я, иду. Надо по-английски, Олежа. Незаметно. А то остальные обидятся.
— Хочешь, оставайся. С остальными. А мы близняшек позовем! Худюковых! Ленку-Маринку!
— Грубый!
— И абсолютно неженственный. Марик! Ты-то куда исчез?!
— Я не исчез, я Каймана искал.
— Да здесь Кайман, здесь. Ген, ты готов? Что у тебя выпирает, блиннн?!
— Ловкость ‘йук и никакого мошенничества! П’йедставляете, два бутыля шампузика — и не мо’йгнули!
— Не позорься, балда. Верни. ТАМ уже все есть…
— Много — не мало!
— Вер-ни! Тем, Олежа! Он меня не слушается!
— Ген! Ге-е-ен!
— Ну и пожалуйста! Хочешь как лучше, а вы… Слушайте, па’йни, идея! Ленку-Ма’йинку позовем? Худюковых? А то у нас некомплект. Я им намекнул — они согласны. На’йод к ‘йазв’йату готов! ТАМ ведь есть где? Олег?
— У нас другая повестка дня, Кайманчик.
— Заскучаем ведь! Без баб-с!
— Смотри сам. Здесь тебе веселей — будь здесь. А мы пошли.
— Ладно, вы идите, а я попозже подг’йебу, часика че’йез два. Но вы — ТАМ, да?
— Таки куда мы денемся, ррродной!
— Ма’йик!!!
— А я пррри чем?! Я не пррри чем!
…ТАМ — пустующие необъятные апартаменты на Историческом бульваре. Первый этаж. Межквартирные перегородки снесены для-ради увеличения общей площади, чтоб и холл, и гостиная, и кабинет, и спальня (две), и кухня-трапезная — все как у людей… званых-избранных.
ТАМ — «обкомовский номер».
Многоместный пятизвездочный отель — роскошь.
Сосновый Бор — не курортный центр.
Сосновый Бор — режимный город.
Массовый наплыв богатых-капризных туристов возбраняется по определению.
И на кой городу тогда отель? Хватит нескольких апартаментов, оборудованных по последнему слову…
Горкомовский номер — пристойное двухкомнатное, со всеми удобствами, но без излишеств…
Райкомовский номер — ого! знатно у вас тут, знатно…
Обкомовский номер — нет слов! ува-а-ажили, ува-а-ажили…
Временное поселение почетных гостей — строго иерархически!
Гости, разумеется, не только партийцы-патриции. В «обкомовском номере» ночевал и Клоун всея Руси Юрий Никулин, и Волк всея Руси Анатолий Папанов, и Магистр вся белыя и черныя магии Игорь Кио. (Было в семидесятых поветрие у великих мира сего — на мирный атом посмотреть, себя показать.)
Апартаменты на Историческом бульваре поддерживались в неизменной готовности номер один — шик, блеск, красота. Но большей частью пустовали. Не ежедневно, не ежемесячно великие мира сего навещают Сосновый Бор. Да и партийцы-патриции — не.
В общем, «окошко» найти не проблема. И почему бы в то «окошко» не запустить на казенную площадь своих детишек? Школу окончили! Пусть нагуляются вволю. (Битая посуда, заблеванная сантехника, подмоченное постельное белье — право, какие мелочи! Повод-то какой! Утром прикрепленная к «обкомовскому номеру» уборщица все приберет и восстановит первозданное.)
…А хорошо они тогда посидели напоследок. Ночка удалась. И без битой посуды, без пугания унитаза, без кувыркания в постелях. Просто посидели.
Весь адреналинный кураж ушел в треп на грани откровений, которых поутру и не припомнить, — все-таки шампанского принято внутрь не в дозах, рекомендуемых дегустационным «Нектаром», да и в номере был солидный запас. Но — хорошо было, славно.
Чего было-то?
Нахрюкались от души?
Бесились ночь напролет под «АББу»?
Запретного плода вкушали (групповуху спроворили то есть)?
Загадочно улыбаются: дураки вы, не дано вам понять! просто посидели…
Чепик, правда, в присущем ему репертуаре! Заявился часика через два, как договаривались, но с близняшками Худюковыми Ленкой-Маринкой, как не договаривались.
Олежек благо в присущем ему репертуаре! Заслышав под окнами Ленкин-Маринкин преувеличенный хохот вкупе с воркующим чепиковским тенорком и осознав, что звонок в дверь, — через мгновение-другое сориентировался в отпущенное мгновение-другое. Скинул рубашку, обнажающе вжикнул зиппером — пардон, Катюх! — взъерошил шевелюру, плеснул на себя бокальчик минералки — в поте лица своего будешь! — и в таком непотребном виде радушно распахнул:
— Здра-авствуйте, де-евочки!.. Эй, куда же вы?! Ген, куда это они?!
Чепик поугрюмел-поугрюмел первые полчаса, потом отошел и даже присоседился к шутке-Гомозун:
— А но’ймально мы их шуганули! Оль, ну ты — кла-а-ас! Я все не знал, как от них отвязаться, а ты: зд’йавствуйте, девочки! Не, ну кла-а-ас!.. А п’йавда, хо’йошо сидим — на х’йена нам бабы! Катюх, не п’йо тебя! Ты вне конку’йенции!
Катюха, да, вне конкуренции. Всехняя и ничья. Свой парень. И покуситься — как-то… глупо.
…Хорошо они тогда посидели напоследок. Ночка удалась.
И вопрос «кто ты есть?» не возникал.
Я есть я, ты есть ты, мы есть мы. Нам хорошо вместе.
И вопрос «кем ты будешь?» не возникал.
Кем бы кто ни стал в будущем — я есть я, ты есть ты, мы есть мы. Нам хорошо вместе.
А завтра?
И завтра! Не дождетесь, доктор, ни экзистенциального невроза, ни «меня все игнорируют»!
Завтра будет лучше, чем вчера!
…И чушь прекрасную несли…
— М-да, ребятки, — задушевнейше изрек Гомозун, — а ведь последний раз мы вместе собирались, так чтобы полным составом, как раз туточки. На выпускном. Помните?
Помним. Как молоды мы были, как молоды мы были…
— Шутку хотите? Старую, но хорошо забытую новую. Притчевую. Спрашивают одного: вам когда было лучше? при застое или теперь? Отвечает: при застое, блиннн! Почему? А я тогда был на двадцать лет моложе!.. Да что вы, в самом деле?!
А ничего. Ничего-ничего.
Именно, что ничего… или мало что — от ауры двенадцатилетней (не двадцати, но двенадцати) давности.
Они…
Артем Токмарев,
Олег Гомозун,
Катюха Гречанинова,
Гена Чепик (и Чепик?! и Чепик, да!)
Марик Юдин…
Снова собрались в «обкомовском номере» (ныне «люкс-транзит») тик в тик наутро после того, как (каждому свое):