В час назначенный у посольства — вышестоящий аравийский начальник в сопровождении полудюжины амбалов со специальными ассегаями для секир-башка. Будьте добры, результаты вашего внутреннего расследования — на бочку, а головы провинившихся — на плаху.
К ним выходит британский посол и сухо декларирует:
— Видите ли, уважаемые! Произошла ошибка. Английские пианино никогда не текут. Спасибо. До свидания.
Инцидент исчерпан.
Английские пианино никогда не текут! Принцип.
Даже если мой друг не прав, он прав.
Почему?!
Я его слишком давно и хорошо знаю, чтобы усомниться в его правоте. Даже если будут предоставлены неопровержимые, убийственные доказательства того, что он сукин сын, — все равно прав! Ибо пусть сукин сын, но наш сукин сын. Ибо английские пианино никогда не текут! По определению.
Токмарев может поручиться за Олега Гомозуна, за Марика Юдина, за Катюху Гречанинову, за Гену Че…
Вот за Гену Чепика, судя по последним событиям, — с трудом. С ба-а-альшим трудом уговариваешь себя: он, конечно, изрядный сукин сын, но ведь наш? наш? наш ли?
Поразмышляй на досуге, Токмарев. Благо досуг выдался длительный, третьи сутки — сплошной досуг…
Озеро Копанское. Широкое озеро — в сороковые-роковые на Копанском базировалась эскадрилья наших гидросамолетов. Глубокое озеро — в те же сороковые-роковые одним внезапным ударом с воздуха противник потопил всю эскадрилью, и — ни следа.
Дива Мая привезла их, Артема с Катюхой, на озеро Копанское. Располагайтесь. Чувствуйте себя как дома, и чувствуйте друг друга. Сама она тут же назад, в Бор, к Гомозуну.
Гомозун будет здесь, на Копанском, скорее всего, уже нынешним вечером. Или завтрашним утром. Или днем. Но будет. Непременно. У него к Токмареву разговор — серьезное предложение, от которого трудно отказаться. Разве можно отказаться от предложения, сделанного другом? Сколь бы абсурдным оно ни выглядело на первый взгляд?!
На первый взгляд — да, полный абсурд! И все же если присмотреться… то так оно и есть — полный абсурд. Но разве можно отказаться…
Это все потом, позже, когда Олег подъедет. А пока… располагайтесь, друзья. Мой дом — твой дом.
Да, строение на берегу озера точнее характеризовалось не как бунгало, но как дом. И даже не дом. Корпус! Комплекс! Правда, еще не доведенный до ума, не под ключ, что называется.
Исправно функционирующая сауна — что да, то да:
И веники березовые вкупе с дубовыми.
И деревянный ушат вкупе с медной черпалкой — для предпочитающих русский пар финскому.
И даже парочка махровых халатов вкупе с грузинскими войлочными шапочками.
…Артем первым делом «зарядил» баньку — пропариться не помешает, а то и поможет. Только не сразу. Час-полтора требуется для прогрева до оптимальных +130 градусов. Гульнуть, что ли, пока с ознакомительной целью по корпусу-комплексу и прилегающей территории?
Теннисный корт, укрытый полиэтиленовым одеялом, под открытым тусклым небом. Не сезон пока, не сезон.
Еще — спортзал. Подвальный, но весьма приличный, высокий. Аж с турником, кольцами, шведской стенкой, макиварой, гимнастическими матами, штангой в два центнера (если суммировать все «блины», рассыпанные там-сям). Но позабыт-позаброшен, в отличие от сауны. Зимой не отапливался и по весне оттаивал самостоятельно и постепенно — с неизбежными последствиями:
Маты в пятнах зеленой плесени.
Порыжевшие от легкой ржи «блины».
Макивара, пропитавшись сыростью, не спружинила от пробного гийяку-цки, обиженно-глухо отозвалась коротким «бу!».
А с кольцами и вовсе!
…Артем, тряхнув стариной, подтянулся, подъем переворотом, «угол», потом и «крест Азаряна». Есть еще порох в пороховницах!
Тут-то и лопнуло-крякнуло.
Он (“Ёпть!») рухнул на склизкий-плесневелый мат.
Рука? Порядок с рукой — чуть не вывернуло из сустава, но всего-то мышцу легонько потянул.
Голова? Любые спонтанные потрясения-сотрясения нежелательны, учитывая контузию. Терпимо, терпимо. Сложиться он все же успел. Не идеально, не до конца, но все же…
А вот в сжатом кулаке — деревянное кольцо с брезентовым оборвышем. Дежавю, блиннн!
Атавистически оглянулся (привлекут за порчу спортивного инвентаря!) и столь же атавистически запихал «улику» под тяжеленный мат (я не я! когда пришел, так и было!). Самокритично хмыкнул: кто тебя уличит-привлечет, балбес, если ты, похоже, первый и последний посетитель спортзала за истекшие полгода, а то и год!
Л-ладно, что здесь у вас еще?
Еще — десяток жилых отсеков типа «супер», оснащенных мебелью, электричеством, горячей-холодной водой и прочим-прочим-прочим. Выбирай любую!
— Я, пожалуй, эту — с видом на озеро. А ты, Катюх?
— Те-о-омуш! Что за игры! И я — эту. Нет, стой, не поняла. Ты против?
— Как тебе сказать…
— Так и скажи, блиннн!
— Не скажу, не скажу. Успокойся.
— Это ты успокойся! Только скажи — я вообще в гараж уйду ночевать… и дневать!
Угу, был еще и гараж — полуподземные и, надо полагать, уже оборудованные (ибо запертые) боксы — для катеров? для прибывающих на природу иномарок? Но не для Катюхи. Мы ж, мужики, не изверги, блиннн!
Однако умеет, умеет слабый пол держать мужиков в состоянии пусть неосознанной, но вины:
— Живи где хочешь, Катюх! Здесь — значит, здесь.
— В одолжениях не нуждаюсь!
— Перестань! Я тебя прошу!
— Во-о-от, уже лучше! А как просишь?
— Слезно, блиннн!
— Уговорил, речистый!.. Давай тогда сразу тахту передвинем?
Начало-о-ось!.. А с другой стороны — куда ее селить? Не в гараж ведь в самом-то деле! (Мысль об оставшихся свободными номерах куда-то бесследно улетучивается, блиннн!) Не на улицу ведь ее гнать!
Улица — относительно. Но:
квадратные, хлюпающие грязью трехметрово-глубинные провалы будущего фундамента с хищными арматурными столбами (даже не нулевой цикл),
средний подъемный кран со стометровкой рельсового пути,
штабель бетонных плит-перекрытий,
пустые неостекленные глазницы окон второго-третьего этажей,
щербатая кирпичная кладка недостроенных стен,
навечно застывшие кадки с цементом…
Надо понимать, с размахом задуманная и недовоплощенная база отдыха для трудящихся режимных предприятий (ЛАЭС? НИТИ? ГОИ?). Долгострой. На скорую руку решили поставить дело на широкую ногу. Тут откуда ни возьмись появился… рынок. И заморозили… до лучших времен, если они вообще наступят.
Наступят, наступят! Уже наступают. На пятки. Нашелся доброхот! «Доброхот»… Мы вам тут делаем красиво, а вы нам это все — в субаренду. Лады?
Лады-то лады. Деваться все равно некуда и не на что. Но… неужели здесь будут очередные владения новоросса имярек — с колючей проволокой по периметру, с ризеншнауцерами, спускаемыми с цепи на ночь, с оргиями маргиналов за крепкими-неприступными стенами?!
Тьфу-тьфу! Перекреститесь! Здесь будет специализированный санаторий для «чернобыльцев» и доморощенных работников ЛАЭС, НИТИ, ГОИ, на чью долю выпал ненормативный стронций, а также другие излишки нехорошие.
Благо? Благо. А можно ли безоглядно доверять «Доброхоту»?!
Вы мне это прекратите! Во главе «Доброхота» — О. Гомозун, давний сосновоборец, наш! И папаня у него сами знаете где, в каких высотах. И почему безоглядно? Гарантийное письмо — нате. Беспроцентную ссуду (не «Доброхоту», от «Доброхота»!) на социальные нужды-статьи ЛАЭС, НИТИ, ГОИ — нате. Совместно утвержденный график сдачи объекта — нате.
Так что Олег с главами всех режимных предприятий Соснового Бора — вась-вась.
Особенно с ЛАЭС…
А как же! Близняшки Ленка-Маринка — дочки директора флагмана бывшей советской, ныне российской энергетики. И они же — бывшие одноклассники ныне доброхота Гомозуна.
— Что вы о нем можете сказать?
— Только хорошее!
— Вот и хорошо!
…До массового заселения санаторных номеров далеко, не все готово. И апрель — дурацкий месяц. Подледная рыбалка, лыжные трассы, мороз и солнце, день чудесный — как бы поздно. Пляжный волейбол, золотистый загар, шашлыки на природе, заплывы на дальность — как бы рано.
Мертвый сезон. Ни строителей, ни отдыхающих, ни обслуги. Из персонала — креатура «Доброхота»: глухонемой обходчик-сторож с радиотелефоном, если вдруг кто непрошеный нагрянет (зачем глухонемому телефон?! а пусть будет!), и полуслепой завхоз-экспедитор-повар, если вдруг кто долгожданный посетит.
Самое то для бездумного и безответственного отдыха!
…У Артема не получалось бездумно и безответственно. Непрестанно думал-думал-думал и подыскивал удобоваримые ответы на свалившиеся вопросы…
Кайман-Гена. Как ни крути, но получается, что не получается из него «английского пианино». А тогда… если «подвергай все сомнению», (все, касаемое Чепика), то:
Полковник Карнаухов. С камнем на душе (Токмарев-старший десять лет назад) и с камнем за пазухой (Токмарев-младший десять лет спустя).
Он, полковник, возможно, и не законченная сволочь, и совесть грызет полковника за стародавнее содеянное. Но человеческая психика устроена однозначно: я не виноват!
Если не ты, то кто?!
Кто угодно! Все! Отец, сын и святой дух.
Сын за отца не отвечает.
Да, но соответствует! И сверху поступило распоряжение: найти и обезредить. Понятия не имею, чем сын навредил, но распоряжение поступило — значит, имеются основания, значит, попахивает дельце, и дух от него отнюдь не святой.
И полковник Карнаухов расшибется в лепешку, но приказ исполнит! Заодно очистит собственную совесть.
Чепику, помнится, на «трубку» Карнаухов звонил, по словам Натальи.
Но даже без ее слов…
С чего бы вдруг участковый Воскресенский колотился в квартиру Марика Юдина, отослав парочку «пупсиков» под окна?
С чего бы вдруг милицейский «уазик» обосновался неподалеку от «люкс-транзита», запустив на разведку бойцов солидной охранной структуры «Кайман», с которой — мирное сосуществование?
Кстати, «Кайман»… Структура, подчиненная вождю-учителю Кайману.