Марик! Штаны спускай, блиннн. Проти-и-ивный! Якобы, дурак, якобы! Вот те нате — якобы… в томате. Бывший — пусть, пройденный этап, проблемы новой жены-Маи (слабо, индиана?! при мне ничего такого за ним не замечалось!). Но будущий-то, будущ!.. Фигушки — будущ!
И Гомозун от внезапности усугубил приветливым:
— Вот и наш… порноплавный партнер! Катюха!
Порноплавный?! Ид-диоты! Оба! Оба-два! Пошли вы!
Катюха хлопнула дверью (гром и молния), так и не проронив ни звука. Слова? Зачем?!
— Я оговорился! Оговорился я! — дурно хихикая, оправдывался Гомозун постфактум, пока Токмарев, уже не щадя, заканчивал облачать шута горохового в надлежащие одежды. — Уй-юй!
— Потерпишь, блиннн!
— Оговорился, говорю!
Судя по дурному хихиканью, впрямь не планировал производный каламбурчик от полноправного. Фрейд не дремлет! В кои веки не пошутил, оговорился! Слово не воробей.
Сценка, м-да. Комическая…
В остальном рутинная производственная тема!
Потому бегло — приехали, распаковали, выгрузили, уехали.
Приехали:
Четыре спецгрузовика.
Четыре белоглазых дисциплинированных финна, плохо понимающих, куда они приехали, и плохо понимающих по-русски.
Четыре сопровождающих чернобыльца — от развилки.
Финских шоферюг радушный Гомозун сразу упек в корпус:
— Покушать с дорожки? А по стакану? Погодка — бр-р!
Чтоб турмалаи отказались по стакану?! Но… им на станции сказали: отцепиться и — домой.
— А у нас в России семь пятниц на неделе. Переиграли. «Окошко» свободное выдалось на площадке. Щас наши «негры» опорожнят ваши фуры, и вы с ними же, с фурами, — домой. Так как насчет по стакану?
Чтоб турмалаи отказались насчет по стакану!
Распаковали:
Токмарев инстинктивно соблюдал дистанции. Хотя уже ЗНАЛ: внутри — не говно, не «сборки».
Показания дозиметров, которыми оказались оснащены все работяги поголовно (не МКС-1, универсальный, последнего поколения, но РКСБ-104 тоже не барахло, сгодится), — сняли крышку-экран, и стрелки дозиметров не дрогнули: 20 миллирентген было и есть.
Кроме того, заглушки под крышкой не оказалось. Будь внутри «сборки», экранирующая заглушка — всенепременно. Не «сборки»…
Но и до того, до того, до того — рессоры. Под грузом активного дерьма они бы подсели до предела, налицо же — солидный запас. Вес урана и вес бумаги — разница. Таможеннику начхать, он в другой области спец. А спец в области атомной энергетики навскидку определит — не «сборки».
Не они. И не апельсины. И не бочках. Мешки из черного-непроницаемого целлофана. Формой, плотностью, весом — со строительные кубики.
Выгрузили:
Из гаражных боксиков явились мини-погрузчики «Komatsu» — новенькие, на ходу.
Зашныряли туда-сюда.
Туда — к одному из квадратных, хлюпающих грязью трехметрово-глубинных провалов будущего фундамента с хищными арматурными столбами: сваливай, сваливай! плюп-плюп!
Сюда — к стремительно пустеющим фурам, за новой порцией.
Почему «кубикам» уготовано именно такое складирование?
Старший приказал!
Старший над всеми — Гомозун Олег Викторович. Он в нумерах водку трескает, бельмы заливает чуди белоглазой, чтоб та и не вспомнила поутру, куда ее ночью занесло. (Начальник хорош, когда в его отсутствие процесс идет как по писаному-предписанному.) Токмарев — старший на разгрузочный период и в пределах отпущенных полномочий.
Артем соблюдал дистанцию, чтобы еще и не выпускать всех из поля зрения. Палец на спусковом крючке «тэтэшки». Мало ли! Не переоценил ли друг-Оля бескорыстие работяг?
Не переоценил вещий Олег!
Один из кубических мешков, естественно, прорвался. Глянули псевдоравнодушно, пощупали оброненные пачки, опоясанные бандеролькой. Чего с ними делать?
— В сторону! — псевдовсезнающе гаркнул Артем. — Мешочек в сторону! Продолжать! — палец на спусковом крючке.
Чего продолжать-то? Все… Закончили. Фуры пусты. Подземная фундаментальная емкость на две трети полна.
Чуть не забыли. Старший приказал бетонные плиты поверх настелить. Не забыли, нет. Просто башенный кран чего-то не фурычит. Застоялся с прошлой осени. И темно. Возиться и возиться. Может, завтра подъедем? Со специалистом? А, шеф? На двадцать минут работы. Или сейчас — до рассвета промудохаемся и ничего не гарантируем. Погодка опять же бр-р… Но что им, кубикам, сделается за полдня? Они же в пластик закатаны. А, шеф?
Погодка, конечно, бр-р. Дрянь погодка. Летнее время! Апрель, апрель на улице — а на улице февраль. Снег. Или дождь. Снег с дождем. Дождь со снегом. Лето, блиннн! Хреновое лето… И в голове у Токмарева стало потрескивать исподволь — контузия заворочалась, пробудившись от резкого аврального «навались, ребя!».
А, ладно! Под свою ответственность. И то! Что им, кубикам, сделается за полдня? Гомозун говорил о разгрузке, про бетонные плиты не говорил. Посчитал само собой разумеющимся? Ну и… У кого-то само собой разумеющееся, а у кого-то погодка барахлит, кран барахлит, голова барахлит.
Езжайте!
Уехали:
Гурьбой всыпались в обшарпанный ЛАЗик.
Прежде было к Токмареву:
— Так мы закончили, шеф! — Дай миллион, дай миллион, дай миллион!
Но смурной-лысый, выпущенный таки Артемом из поля зрения, уже шел от завхоза-экспедитора-повара, от парадного подъезда, — с пухлым нагрудным карманом, — пальцуя бригаде колечком «о’кэй!»
Завелись, уехали.
В общей сложности, два часа. Управились.
…Без комментариев.
Здесь и сейчас твоя миссия окончена, профессионал Токмарев, — то ли в качестве дезактиваторщика, то ли в качестве мента.
Идиотизм!
Когда от человека требуют идиотизма, его всегда называют профессионалом.
Ступай в светелку — иерархически старший брат, друг-Гомозун водки-«смирновки» нальет за неоценимую помощь! Нальет, гм-гм, как пить дать! Примешь «губастого» и на боковую. Полчетвертого утра.
«Это судьба, старик, что ты здесь и сейчас, это судьба!» Или бОльшую помощь мент-Токмарев оказал коммерсанту-Гомозуну, очутившись в нужное время в нужном месте — и не здесь и сейчас, а в пятницу вечером, сунувшись в свою бывшую квартиру (ныне офис «Tuore tuuli»), со всеми вытекающими… Спутал карты, выбил из колеи, отвлек на суету сует — труп, милиция, то, се. До грузовиков ли с говном «Свежему ветру»! (Г-ну Пудрэ — до грузовиков. Но он далеко-высоко-недосягаемо. А тут отдувайся за него аборигены Чепик, Жуков и др.)
Снег с дождем. Дождь со снегом. Производственная тема исчерпана. Холодрыга. Один, совсем один.
А у них, в «бунгало», — финальная пьянка с проникновенными речами, провоцирующими комок в горле от гордости за…
Комок в горле — да. У Артема. Откуда ни возьмись. Не от гордости. Волей-неволей впал не в детство, но в отрочество: никому я не нужен, никто меня не любит!
Тс-с, Токмарев! Это рецидив погоды, это давление, это реакция: после штурмовщины — расслабон. Пересиль и плюнь.
Плюнул. И пересилил. Бы. Не разыграйся контузия по нарастающей. Белое каленье!
Гомозуну бы — с его полусимуляционным «уй-юй!».
Юдину бы — с его хваленой игротекой «Здоровье» для снятия пограничных состояний, головных болей и пр-р-р…
Гречаниновой бы — с ее целительным массажем под вонь сандаловых палочек!..
Артем на цыпочках (мало-мальское сотрясение отдавалось дичайшей болью) нетвердо про-шест-во-вал в корпус, в холл, по лестнице в коридор, в номер, откуда гомон.
Открыл (мимолетно уязвился: для барина, для иерархически приподнятого, супер-люкс на запоре берегли, а для нас, для черной кости «на земле», и бизнес-класс сгодился?!).
Не переступив черту, не войдя в супер-люкс, доложил «старшему брату»:
— Груз доставлен и уложен. Люди отбыли. Распоряжения?
— Те-о-ома, иди к нам! — завопил одноклассник-Гомозун. (Умеет, паразит, прикинуться!) — Все нормуль?!
— Да.
— А плиты поверх настелили?
— Ты не сказал.
— На-а-адо было настелить, старик. Что ты как маленький!.. Эй, куда?!
— Я дезактиваторщик, не крановщик, но попробую. Кран там что-то барахлит…
— Брось, старик! Завтра подъедут со специалистом — на двадцать минут работы. Мы и так тебя заждались! Примешь «губастого»?
Заждались, ага!
Турмалаи уже — в хлам. Еще пытаются вязать лыко, но уже не колышутся. Баиньки? Или по машинам? (Ясно, кому заранее уготавливались нумера на этаже! Не работягам-чернобыльцам!) Баиньки-баиньки!
Марик, осекшийся на концовке анекдота (индианке Мае) «…папа, дай денег!» при возникновении Токмарева:
— О! Арт! Опухает, блиннн! — с кивком на помятую ногу.
Гречанинова, преувеличенно доброхотливая:
— Покажи! У-у… Потерпи. Лед в холодильнике доморозится — приложим… — Токмарев для нее не существует. «Тем, что? Я же чувствую!» в прошлом. Не могла не почувствовать — как раз «что».
Дива Мая (прежний непроизвольный искра-контакт) и та не заискрила — улыбнулась дружелюбно и отрешенно: присоединяйтесь, барон, присоединяйтесь. Дружелюбно, да. Но отрешенно.
— Потом, — сухо отказался Артем от «губастого». — Я говорю, люди отбыли. Теперь можно собаку выпустить?
— Можно, можно! Дав-вай сюда своего Куджу!
— Архара!
— Архара, Архара! Дав-вай! Можно!
…Токмарев на цыпочках нетвердо про-шест-во-вал обратно (коридор, лестница, холл, подвал — спортзал). Мыслей — пшик. Кроме пульсирующей «И ни одна собака, ни одна собака! Кроме собаки, ни одна!» Контузия. Отказ мозгов. Ничего-ничего! Псина выручит. Друг ты мой единственный!
С третьей попытки вставил ключ в скважину. Провернул.
— Руки в гору! — рыкнуло за спиной.
Ствол в затылок:
— Руки в гору, урус!
Находись Токмарев в добром уме и полном здравии, загодя ощутил бы опасность. В любом случае не подпустил бы вплотную.
И не осмелились бы приблизиться вплотную. Пример Алхаста-Канташа-Селима — другим наука. Толстой-Юрт…