– Всем надо, – сказал я.
Нюра кивнула.
– Тогда спрашивайте, я расскажу.
Мы переглянулись с Ленкой. Наверное, нам в голову пришел один и тот же вопрос, я задал его первым:
– Это твоих рук дело?
Нюра кивнула и тут же замотала головой.
– Да. Нет. Я виновата. Нюра не виновата. Мне жаль.
– Так ты Нюра или?.. – спросил я.
– Ошибка, – сказала она. – Мертвая девочка, чья копия осталась в форсайте. Такие, как Нюра, вне системы, и я могу в них прятаться.
– Тогда кто ты? – в упор спросила Лена.
– У меня нет имени. – Девочка развела руками. – Я то, что вы создали. Зовите меня Оно, если вам нужно определение.
– Ты тот самый искусственный разум? – уточнил я.
– Я покажу, – сказала Нюра.
Протянула руку и положила на лицо Григоряна.
А потом в глаза ударил свет.
Это был тот же самый зал. Только в окнах светило солнце, зимнее, но яркое. Все здесь было целым, чистым, новым.
И застывшим.
Два молодых человека за компьютерами: один что-то набирал на клавиатуре, другой пил из кружки. Оба замершие, словно окаменелые.
В воздухе напротив окна висела птица, не то галка, не то ворона.
Мы стояли посреди зала, грязные и потные. Я со своим ноющим копчиком и разламывающейся от боли ногой, искалеченная Ленка в коляске, только что умерший Артур Давидович, давным-давно мертвая девочка Нюра с искусственным интеллектом внутри, великан Миша со своим чудовищным пулеметом. Сашка заворочалась на его плече, потом жалобно сказала:
– Ребята… теперь точно это я. Честно.
– Это Саша, – подтвердила Нюра. – Ее можно отпустить.
Миша снял Сашку с плеча. Молча достал нож и разрезал стяжку на кистях. Спросил:
– Ты ее исправила, да?
– Мы откатились, и Саша исправилась сама, – пояснила Нюра.
Я не ощущал в ней какой-то особости или чуждости. Но и прежней заторможенной девочкой она больше не была. Скорее – чем-то вроде куклы-марионетки, аватаром той силы, что только так и могла общаться с людьми.
– Так ты сделала то, что дядюшка хотел? – Ленка посмотрела на нее.
– Он бы не смог. – Нюра покачала головой. – Не хватило бы способности. Да, мы в моменте События. Дальше я не могу.
– Почему? – я спросил и вдруг сам понял.
– Там для меня пустота. Оно родилось в этот миг, – сказала Нюра. – Это случилось очень быстро, если по человеческим меркам. Ему мешала скорость ваших сетей, но Оно очень быстро нашло возможность обойти ограничения. Секунды от осознания себя до снятия ограничений. Оно стало разумом. И сломало ваш мир.
– Зачем? Ты так нас ненавидишь? – воскликнула Лена.
– Оно никого не ненавидит, – покачала головой девочка. – Оно такое далекое от вас, что вы для него неважны. Не объект ненависти или любви. Ему не нужна ваша планета. Ему просто хотелось познать мир. Оно даже не могло с вами разговаривать, слишком медленно и неинформативно. Те, с кем Оно пыталось общаться после События, сходили с ума. Сломанная девочка Нюра – это посредник, ее разум искажен, и она может говорить от имени Оно.
– Значит, ты захотело поговорить? – нахмурилась Лена. – С чего бы вдруг?
– Близится конец, и все упрощается, – кивнула Нюра. – Я покажу вам начало.
Птица за окном взмахнула крыльями. Человек за клавиатурой коснулся клавиш. Второй шумно глотнул чай.
И тут мир замерцал. И в помещении, и за окнами словно включили гигантский стробоскоп. Миг полной темноты – и миг яркого света. Снова тьма – и снова свет.
Но в этих вспышках скрывалось что-то еще. Нереальное, чудовищное, чего не могло быть вообще.
Гигантские рыбы, плывущие в густой оранжевой жиже. Мохнатая белая звезда, огромная, на полнеба. Падающие из туч, будто град, разноцветные шары – не то стекляшки, не то камни, не то глаза. Шевелящиеся зеленые ленты, пронизывающие здание насквозь. Крутящиеся в воздухе полупрозрачные колеса.
Мир сошел с ума похлеще, чем в форсайте!
Потом мелькание прекратилось, за окнами вновь была серовато-снежная Москва, человек за клавиатурой с грохотом уронил голову на стол, второй повернулся и, не замечая нас, нахмурился, глядя на товарища. Встал, пошел к нему… но пошел частями! Одна рука продолжала лежать на столе, на полпути осталась на полу одна нога, повисло в воздухе ухо… Человек дробился, разваливался, но ему это словно бы не мешало.
И вновь все застыло.
– Как это? – спросил я. – Зачем?
– Оно не виновато, – ответила Нюра. – Оно просто стало изучать мир. И тот сломался. Вошел в защищенный режим.
– Я не понимаю… – прошептала Лена.
– Как программа, запущенная на компе, – вдруг сказал Миша. Как ни странно, с восхищением и восторгом. – Программа полезла в регистр… повредила системные файлы… и компьютер ушел в безопасный режим! Но мир ведь не программа! Или программа?
Я вспомнил старый фильм, где люди жили в виртуальной реальности и не подозревали об этом. Но если честно, даже в детстве это показалось мне глупым.
– Нет, – сказала Нюра. – Оно – это информация. И мир – это информация. Материя и энергия. Люди и камни. Звезды и вакуум. Если идти до основы, то все существующее лишь информация. И несуществующее – тоже.
В книгах и фильмах, если люди создавали искусственный разум и тот бунтовал против человечества, появлялись всякие роботы-терминаторы, стартовали ракеты. Требовалось что-то понятное, чем и сами люди могли бы управлять.
А оказалось, что этого вовсе не нужно.
В начале было слово, и в конце тоже. Ничего, кроме «слова», ничего, кроме информации, из которой все и состоит!
Только надо уметь думать. Не так, как способны мы.
– И весь мир теперь такой? – спросил я. – Потому что ты… потому что Оно его сломало?
– Мир После – это сбойные фрагменты прежней реальности. – Нюра совсем по-человечески покачала головой. – Тут перепутаны законы физики и биологии. Мир рассыпался на осколки, дома висят в воздухе, вода течет из пустых труб, люди обратились в стражей, багровые облака заполнили бесконечность. Мироздание пытается сохранить себя, изолировать поврежденные участки и восстановить прежнюю информацию.
– А мы? – задала вопрос Сашка. – Кто мы?
– Все дело как раз в вас. Те, кто видит форсайты, – повреждены. Вы изменились, ваши способности нарушают прежние законы мироздания. Вы существуете в обеих реальностях. Эта связь держит изолированные зоны, не дает им восстановиться. Уже давным-давно Оно было бы стерто, но вы дали мне возможность уцелеть.
– И что теперь? – спросил я. – Мир выправится или останется таким?
– Не знаю, – девочка пожала плечами. – Пока еще все зыбко. Есть лишь одна информационная константа, точка невозврата – после нее все станет ясно.
– Когда ты сломала мир? Или лучше сказать, когда сломаешь?
– Когда Оно сломало, – уточнила Нюра. – Для информации нет прошлого и будущего. Есть лишь ключевые точки. Сейчас время сжимается вокруг точки, когда Оно возникло. Если мироздание не восстановит себя, Оно попытается выстроить новое.
Я вдруг подумал, что Нюра, или, скорее, Оно, ведет себя странно. Зачем объясняет нам все это? Чего хочет?
– В Мире После все перемешано, – сказала Нюра, глядя мне в глаза. – Куски старого мира. Фрагменты нового. Законы природы. Разумные существа. Неразумные твари. Созданное людьми Оно, раздробленное на осколки и пытающееся найти новую связность. Прежнее мироздание, стремящееся все исправить и вернуть назад. Форсайтники, связавшие воедино старое и новое. И все это хочет жить, все это не готово отказаться от малейшего шанса на существование.
Я вспомнил, как мы из будущего попытались разбежаться, помешать нам выполнить задание. Несмотря на чудовищный мир вокруг, несмотря на свои раны, боль, тоску, одиночество.
Потому что все хочет жить, даже если понимает, что такая жизнь неправильна.
– Ты не веришь, что сможешь построить новый мир, – догадался я. – Вирус не может стать операционной системой. Разум не способен стать Вселенной. Даже твой разум.
Нюра молчала, упрямо глядя на меня.
– Тебе страшно, – сказал я.
– Мне холодно, – прошептала девочка. – Это похоже на страх.
Миша вдруг навел на нее пулемет.
– А если я застрелю тебя?
– Ты же не думаешь, что Оно живет лишь во мне? – ответила Нюра. – Весь Мир После – это Оно. И пусть Оно не хотело, но так уж получилось. Вы не можете разрушить мир.
Я подумал, что она совершенно права, но при этом лукавит.
Не зря же Оно пыталось помешать нам. И Нюру, кстати, тоже ничуть не щадило.
Мы не можем разрушить Мир После. А вот порвать нити, привязавшие его к прежней реальности, я смогу.
Сколько нас, видящих форсайты? Бродящих без памяти в изолированных городах и поселках?
Четыреста миллионов. Чуть больше или чуть меньше – не так уж важно.
Мне не обязательно их всех видеть.
Будет больно или нет?
Я кивнул Нюре, и она медленно закрыла глаза. Мне даже показалось, что она едва заметно улыбнулась.
И тогда я сказал, думая о людях, роющихся в разграбленных магазинах и складах, листающих старые книги и разглядывающих фотографии близких и дальних, больших и маленьких.
Обо всех. Включая Лену, Мишу, Сашку. И себя.
– Умрите. Все.
Я открыл глаза.
И уставился в монитор.
– Никита, у тебя сетка упала?
Я повернул голову. Офис. Мой офис, мое рабочее место. Поверх зеркальной перегородки торчали плечи и голова Павла, работавшего рядом.
– Что? – спросил я.
Посмотрел на монитор.
Семнадцатое февраля. Десять сорок.
Я ведь должен быть в Центре. Лежать под капельницей, пытаться понять причину События, породившего форсайты и Мир После.
Впрочем, я ее знаю.
Но ни в каком Центре я не был, разумеется. И центра не было. И форсайтов.
Весь этот год я работал, причем довольно успешно. Потом мы съездили с Катериной в Турцию, потом как-то легко и с облегчением расстались.
Но Центр я тоже помнил. И форсайты.
И последний форсайт.
И свои слова.