В безумии моего друга было все-таки что-то притягательное…
– Никогда не пил в научных целях, – признался я. – Только учти, на три дня такого веселья я не согласен!
Возможно, той ночью мой друг снова разговаривал с ангелами. Увы. То ли я устал после рабочей недели, то ли мы переоценили ту памятную гулянку…
В общем, где-то далеко за полночь, когда Кабайлов повалился на кровать и велел «Бди!», я прилег на диванчик. Дверь в спальню была открыта… вот как донесется голос, так сразу и встану… Я был абсолютно в этом уверен, пока не закрыл глаза.
– Еще друг называется… – пробормотал Дима, нависая надо мной грозно, как нечистая совесть. – Зря пили!
Желания повторять эксперимент на следующий вечер у нас не возникло. Все-таки нам было не по двадцать лет, и свое здоровье мы оценивали трезво даже с похмелья. Я выпил с Димкой кофе и пошел домой.
И лишь через пару месяцев, когда судьба свела нас на какой-то конференции, Дима мимоходом сказал:
– А я, кстати, шесть с половиной часов записал…
– Чего? – даже и не сразу понял я.
– Как чего? Языка, на котором Яхве разговаривал с ангелами.
– И кто тот страдалец, который тебя записывал? – спросил я. – Или тебе хватило совести девушку заставить дежурить при пьяном теле?
– Андрюша, – насмешливо сказал Дима, – ты крепко отстал от жизни. Все диктофоны давным-давно имеют функцию автовключения на звук. А стоят, между прочим, сущие копейки.
– А, диктофон купил… – сообразил я. – Последовал, значит, совету профессора…
– Плеер на самом-то деле. Но он еще и диктофон. И радио ловит. Нет, прогресс, что ни говори…
И Дима оседлал своего любимого конька. Мы поговорили о прогрессе, о светлом будущем, когда любая кофемолка сможет поддержать с тобой утреннюю беседу, потом я спохватился:
– Ну так что запись-то?
– Отдал нашему великому лингвисту. Он колупается помаленьку. Говорит, что увлекательнейшее занятие, что когда он это опубликует, – весь мир ахнет.
– Пусть нобелевкой не забудет поделиться… – сказал я.
– Нет, серьезно. Знаешь, что он говорит? Что если разобраться в структуре, то это будет самый простой и понятный в мире язык. Его сможет выучить человек любой национальности за несколько дней. Представляешь? Эсперанто отдыхает! Хотя, конечно, английский так просто не сдастся…
– Все равно люди будут учить китайский, – сказал я.
И жизнь снова развела нас на несколько месяцев.
Если бы я тогда знал, к чему все это может привести! Нет, если бы только догадывался…
Хотя что бы я сделал? Пришел к профессору с дубиной и треснул по башке, чтобы у него оттуда и русский язык вылетел? Увы, не в моей ангельской натуре. Познакомил старикана с молодой девицей, увлекающейся лингвистикой? Это, конечно, тоже хорошо от работы отвлекает, но таким ловким интриганом я никогда не был. За что и страдаю, кстати…
Профессор позвонил мне ровно через год после первого визита.
– Здравствуйте, Андрей…
В общем-то у меня плохая память на голоса, но профессора я узнал сразу.
– Здравствуйте, Петр Семенович…
– Я думаю, вам с вашим другом стоит зайти ко мне, – сказал профессор.
– Когда?
– Сегодня. Лучше не откладывать, знаете ли…
У меня часто забухало сердце.
– Вы что… серьезно… разобрались? Выучили этот язык?
– Да.
Нет, он сказал иначе. Не «да», а что-то совсем другое. Только это было именно «да».
– Мы сейчас приедем, – пробормотал я. И кинулся звонить Кабайлову…
Честно говоря, я сам ничуть не волновался и почти ни на что не надеялся. Если бы мне предложили пари, то я поставил бы десять против одного, что профессор ничего не расшифровал и сдался. Ну не в человеческих это силах!
Хотя, конечно, робкая, слабая надежда у меня все-таки была. Просто потому, что очень хочется верить в чудеса.
Профессор сам открыл нам. Был он торжественен и задумчив. Смотрел на нас как-то… странно. И это меня насторожило.
– Чай? – спросил профессор. – Или чего-нибудь покрепче?
– Чай, – попросил Дима. – И не томите, ради бога!
Профессор кивнул, стал возиться с чайником, согнувшись над столом знаком вопроса. Этот вопрос из него прямо-таки лучился.
– Вы что-то хотите спросить? – не выдержал я.
– Скажите, а она была высокая? – спросил профессор, не оборачиваясь.
– Кто «она»? – спросил я, просто чтобы выиграть время.
– Вавилонская башня.
Дима вздохнул и ответил:
– Да нет, конечно. Метров девяносто в высоту. Это и не башня-то была, а здание. Университет. И никаких богоборческих настроений там не было, это же смешно даже помыслить! Кафедра теологии, кафедра потопопознания, кафедра языковедения… ну, если нашими терминами излагать.
– Так зачем вы ее сломали? – завопил профессор, поворачиваясь.
Мы с Димой переглянулись.
– И не надо валять дурочку! – продолжал бушевать Гольянов. – Я изучил этот язык! Я перевел ваш монолог! Я знаю, кто вы такие!
– Только не нервничайте, умоляю! – воскликнул Дима. – Вы немолодой человек…
– А вы? – вопросом ответил профессор. – Молодой ли? Человек ли?
Дима нервно заерзал на табурете. Покосился на меня. Я пришел ему на помощь:
– Профессор, не будем ворошить дела давно минувших дней. Вы же видите – мы самые обычные. Две руки, две ноги, никаких крыльев…
– Но вы ангелы! – наконец-то решился высказать свое обвинение профессор.
– Бывшие, – смущенно сказал Дима.
– Падшие, – уточнил я.
– И вы разрушили Вавилон! Мирный процветающий город, колыбель науки и культуры. Исторический памятник. Еще и возвели на него напраслину в веках!
– Профессор, профессор! – Дима протестующе замахал руками. – Давайте уточним. Мы его не разрушили. Мы просто перемешали языки и заставили людей развиваться дальше. Ну чего хорошего было в том, что все население Земли… народа-то было – как в одном московском районе… собралось в одной долине и принялось славить Бога? Думаете, он для этого вас создавал? Было сказано раз – плодитесь, размножайтесь. Было сказано два – хлеб свой в поте лица добывайте… Но нет же. Все знали, что Бог есть. Все общались с ангелами. Прогресс, по сути, отсутствовал. Ну… нам велели…
– Кто?
– Он, конечно! – удивился Дима. – Мы отправились… приняли человеческий облик… смешали языки…
– Немного перестарались, – признался я.
– Немного? – возмутился профессор. – Я же говорю: я перевел слова вашего друга!
И он заговорил. Речь его текла легко и плавно, каждое слово следовало из предыдущего и порождало новое. Я не мог понять ни одного слова в отдельности, но смысл, смысл всего сказанного огненными буквами впечатывался в мой мозг. Дима жмурился от удовольствия, временами шепча: «Как давно я не слышал этой музыки…».
– Вам было сказано: смешать языки! – ругался профессор. – Семь языков! По числу континентов, плюс один для евреев, чтобы чувствовали себя избранными! А вы сколько натворили?
– Ну, континенты большие, нам показалось как-то неудобно, не творчески… – промямлил я.
– А евреи сами попросили: «Дайте два!», – отбивался Дима.
– И вообще, мы хотели ограничиться сотней-другой… – добавил я. – Но было так интересно… решили, пусть каждый говорит по-своему…
– Потом мы поняли, что сами забыли ангельский… – признался Дима. – И, следовательно, не можем вернуться обратно в свой эфирный облик… Я знал половину языков мира, он – вторую… Но ангельский мы забыли. Как и люди.
Профессор схватился за голову. Пробормотал:
– Какой кошмар. Я разговариваю с ангелами!
– С падшими, – утешил я его. – С падшими, раскаявшимися, тысячелетиями суровой жизни искупившими свою вину.
– Профессор, вы – вся наша надежда! – пылко сказал Кабайлов. – Мы-то язык помним. Но говорить уже на нем не умеем.
– А вы научились, – я не сдержался и подпустил лести: – Вы такой умный! Научите и нас… обратно!
– Да что значит ваш язык по сравнению с теми немыслимыми возможностями, что открылись перед человечеством! – завопил профессор.
– Какими еще возможностями? – заинтересовался Дима. – Я всецело за прогресс, если что!
– Факт вашего существования доказывает то, что Бог есть! – изрек профессор.
– Ну, это он тому доказывает, кто и без того верит, – отмахнулся Дима. – Мы же, простите, никаких чудес сотворить не можем.
– Вы могли бы открыть нам тайны человеческой истории! Вы же, наверное, были в разных местах?
– Так мы просто жили, – Дима развел руками. – Мы специально ничего не искали. От сражений держались подальше. Да и было это все так давно…
– Но… но… – профессор вздохнул. – Но хотя бы сам этот язык! Представляете, какие перспективы открываются перед человечеством? Тут важен только первоначальный толчок. Достаточно понять структуру, а дальше ангельский язык будто вспоминается… сам собой!
– Профессор, профессор! – Дима занервничал. – Вот этого не надо, пожалуйста. Человечество на ангельском языке уже говорило, ни к чему хорошему это не привело!
– Взаимопонимание! – восторженно сказал профессор.
– Поверьте, – я прижал руку к сердцу, – взаимопонимание между людьми зависит вовсе не от того, на каких языках они говорят.
– Но… но ведь на этом языке… как вы там сказали… Яхве разговаривал с ангелами! – торжественно объявил профессор. – Значит…
Мы тревожно переглянулись.
– Значит, если я заговорю с Всевышним… – профессор почему-то втянул голову в плечи, – то он меня услышит?
Мы вскочили и заговорили наперебой. О том, что беседовать с Богом напрямую – вовсе не такое большое удовольствие, как думает профессор. О том, что искренняя мольба и без того будет услышана. О том, какой кошмар начнется в мире, если все станут просить – и желания будут исполняться.
– Так зачем вы ко мне пришли? – не понял профессор.
– Мы уже говорили, – сказал я. – Научите нас снова нашему языку. Чтобы мы смогли перейти обратно в свой… э…
– Ангельский вид, – теребя куцую бородку, сказал Кабайлов. – Мы… это… всячески уважаем людей…