Действительно, от подобной особы непросто отвести взгляд. Её буйные разметанные по плечам кудри перехвачены на лбу свёрнутым в жгут пёстрым платком. Нижние её гремучие юбки крепко накрахмалены. Верхние, многоярусные, пошиты из тонкого шёлка слепящих солнечных расцветок. Лицо её с плавными чертами гладкое, без морщин, с ускользающими, словно подтёртыми временем чертами. Взгляд фиалковых глаз своей прямотой и проникновенностью повергнет в смущение любого. Такой взгляд бывает только у очень юных девушек. Такой взгляд и запоминается, и чарует. Тщетно пытаясь угадать её возраст, я время от времени приглядывался к Амаль Меретук и всякий раз стушёвывался, натыкаясь на этот взгляд — и наивный, и всепонимающий одновременно.
Тем временем Адамчик болтал не умолкая. Предметом его болтовни являлись темы самые невинные. Он толковал о своих многочисленных увлечениях, самым горячим из которых на сегодняшний момент, без сомнения, являлись аэропланы.
— Я приобрёл их несколько! — кричал Адамчик. — Два аэроплана самых современных марок. Два "Ньюпора" и один системы Фармана. Уверяю вас, "Ньюпор" вполне способен набрать достаточную высоту даже в разреженном воздухе Кавказского театра военных действий. Их все я передал Сибирскому авиаотряду, командование над которым препоручено моему другу Мейеру. Борис Иванович Мейер, доложу я вам, настоящая глыба! Ничего не боится. В загробную жизнь и Новое пришествие не верит, но умереть при этом не боится. Даже Божьим гневом пренебрегает. Атеист-с! Скоро-скоро Сибирский авиационный отряд прибудет в Гасан-кале…
Я набычился. Гнев закипел в груди. Адам Ковших (он же Однодворов) — герой губернских жёлтых листков — и в курсе тактических планов Кавказского командования! Какая недоработка со стороны штабистов… Во что бы то ни стало пресечь!
— Откуда такие сведения? — прогремел я, едва сдерживая гнев.
Адамчик осел, сделал вид, будто смущён, и пролепетал приторно-елейным голоском:
— Так я же имею-с честь состоять генеральным поставщиком Его Величества Сибирского авиаотряд Третьего года, ещё до начала известных событий, несколько месяцев провёл в злокозненной Германии-с, изучая авиационное дело-с, где и постиг его в совершенстве… Амаль, убери свои карты. В этом доме сами не плошают, но на Бога надеются. В этом доме твои предсказания ни к чему.
— Карты никогда не врут, в отличие от людей, — невозмутимо отвечала Амаль, раскладывая на краю стола некое подобие пасьянса.
Тон и содержание речей Адамчика просыпались на пену моего гнева крупной солью. Я осёкся, наткнувшись на испуганный взгляд Галины. А тут ещё и Александра Николаевна вернулась в столовую, чтобы разлить чай. Галя подавала ей приборы. Обе женщины, такие разные, при общей внешней сдержанности, казалось, объединились в своём неприятии к карточному гаданию. В то же время и сам Адамчик, как мне показалось, охладел к вошедшей повсеместно в моду теме спиритизма и прочей потусторонней чертовщине.
Смахнув несуществующие пылинки с зеркального бока самовара, Галя ещё раз зыркнула на цыганку, не скрываясь перекрестилась. Чудачка! Адамчик же лишь сморщил свой горбатый нос и оскалил зубы. Оскал этот означал у него улыбку. Цыганка же всё шелестела и шелестела своей потрёпанной колодой. Водевиль, да и только, что и немудрено. Где Адамчик, там и водевиль.
Жена моя тем временем расставляла на столе закуски, предлагая Адамчику и его подруге наши скромные яства:
— Вот. Откушайте, что Бог послал.
— Бог? Вы предлагаете от Бога представительнице Дьявола на земле, — рассмеялась цыганка.
— Амаль! Ты в добропорядочном доме… — фыркнул Адамчик.
Жена потупилась. Заметив её смущение, господин Ковших продолжал:
— Вы знаете, мой друг-авиатор Борис Иванович Мейер совершеннейший атеист. "Мне говорили, что Бог на небе. Я там был, но Бога не видел" — так говорит он. Однако и вопреки собственному атеизму, он совершеннейший русский патриот. Николай Николаевич, совсем скоро он будет иметь честь представиться вам. Скоро прибудет в расположение Отдельной Кавказской армии с моими аэропланами. Один из них я намерен пилотировать лично. Хочу, так сказать, продемонстрировать класс. Как вы на это смотрите, Николай Николаевич, а?
Я не сразу нашелся с ответом, а Галя, ахнув, выронила салфетку.
— Галя, вы можете идти, — тоном, не терпящим пререканий, проговорила моя жена.
Бедняжка поспешно удалилась, прикрыла дверь, оставив узкую щель, через которую я мог видеть её розовое ушко. Цыганка проводила её недоброй усмешкой. А я позволил себе добавить одно замечание личного характера:
— Твой друг — поручик Мейер мне знаком. Отличный офицер! Относительно его атеизма мне ничего не известно, знаю только, что у него есть невеста и он счастлив своей любовью, в то время как ты…
Хохот цыганки прервал меня самым бестактным образом. Кроме того, мне внезапно сделалось стыдно перед этой совсем незнакомой, странной женщиной. Ну кто я такой, чтобы рассуждать о подобном? Господь не дал нам с Александрой Николаевной детей, и теперь выходит так, что одного я готов усыновить, а другого обидеть, не ведая правды о нём. Таким образом, я осёкся, не докончив фразы.
— Мейер неправ, — голос цыганки прозвучал глухо. — Бог есть. Его бытие не вызывает сомнения. Я это знаю наверняка, потому что регулярно общаюсь с его антагонистом — Сатаной или Дьяволом — называйте как угодно. Не будь Бога, не было б и Сатаны. Ведь так?
— Амаль права. Нам, простым смертным, приходится принимать и того, и другого. Господь мой всемогущий! Так и живём меж двух огней. Ну ничего, я поставлю моих чертенят на службу правому делу! — горделиво подбоченясь — не чёрт ли его сподвиг к сему, — проговорил Адамчик.
Дверь за спиной перепуганной Гали закрылась со стуком самым неучтивым.
— Побойтесь Бога, Амаль! — Александра Николаевна даже всплеснула руками. — Это уже на грани кощунства…
Наивная, она надеялась пронять господина Ковшиха своим несколько преувеличенным возмущением. Впрочем, Адамчик представился испуганным и сделал вид, будто сдал назад:
— Сам-то я крестился в православную веру, хоть мать моя католичка, а отец сами знаете кто. По-вашему, тётушка, мой отец называется жид-с…
При слове "тётушка" Александра Николаевна вспыхнула, и тут уж я вынужденно вступился за жену:
— Адам Иосифович, вы перешли границы. Прошу прекратить. Иначе… — тихо, но с нажимом произнёс я.
Адамчик вскочил, с грохотом роняя стул. В глазах его я с удовольствием заметил испуг. Цыганка также поднялась и оправилась с чарующей элегантностью движений. Крахмальные её юбки выдали громкий залп.
— Полноте. Сядьте все, — примирительно проговорила Александра Николаевна. — Вот что я вам лучше расскажу и покажу. На прошлой неделе к нам в штаб приезжал фотограф. Коля, как, бишь, его фамилия?..
Я назвал фамилию фотографа.
— …И приехал он как раз кстати. Все высшие чины съехались на совет и жён повидать. Такое представительное собрание — большая редкость даже для Тифлиса. Задали бал. Наряды и музыка — всё по самому высокому разряду. Про закуски умалчиваю, потому что по части закусок Тифлис всегда на высоте. Тут кстати и приезд фотографа. Известный. Фамилия такая…
Поймав беспомощный взгляд жены, я ещё раз напомнил фамилию фотографа, и она продолжала, не забывая при этом потчевать гостей:
— …Целый день рядились так и эдак, а потом перед ганцами принимали позы. И знаете, я поняла, что совсем не боюсь объектива. А вот жена генерала Воробьёва всерьёз ожидала, что вылетит птичка. Но птичка так и не вылетела. Впрочем, это не так уж важно. Главное: и результате целая пачка фотографий. Я все-все уже вклеила в альбом. Такие снимки — это память. Память навсегда. Вообразите, мы с Николаем Николаевичем престарелые и седые в окружении внучатых племянников где-нибудь в Крыму. Вечер на террасе под зелёным матерчатым абажуром. Где-то неподалёку в темноте плещется море, ещё более тёмное, чем сама ночь. На столе початая бутылка хереса и бокалы. Мы все сидим под лампой и рассматриваем снимки победителей под Саракамышем. А впереди ещё новые победы!
Говоря так, жена моя с непонятным мне выражением смотрела то на цыганку, то на потрёпанную колоду, которую та по-прежнему не выпускала из рук.
— Ничего такого не будет, — тихо произнесла Амаль.
— Как? Что вы сказали?.. — встрепенулась Александра Николаевна.
— Зелёный абажур, море, внучатые племянники, покой на старости лет — ничего этого не будет, — внятно повторила цыганка.
Её русский выговор казался совершенно чистым, но всё же какой-то инородный привкус в нём присутствовал. Так во вкусе клубничного мороженого непременно присутствует привкус свежих сливок, из которых оно изготовлено.
— То есть как… — Александра Николаевна всплеснула руками.
— А вы покажите ей весь альбом, она скажет больше, — преувеличенно многозначительным тоном и не без иронии произнёс Адамчик.
— То есть как…
— А так. Амаль — женщина, которая видит.
Жена совершенно растерялась, и я решил взять ситуацию в свои руки:
— Галя! Прошу вас принести наш последний фотоальбом.
И тут же из-за закрытой двери донеслись поспешные шаги. Выходит, Галя хоть и сбежала, но не слишком далеко. Этот факт развеселил Адамчика, в то время как Амаль снова ухватилась за колоду.
Смущенная Галя явилась вскоре и подала своей хозяйке фотоальбом в кожаном переплёте с тиснением, из которого я выбрал и передал цыганке единственную нашу групповую фотографию. На снимке были изображены высшие чины штаба Отдельной Кавказской армии. В первом ряду в центре Илларион Иванович Воронцов-Дашков по правую руку от Великого князя Николая Николаевича. Тут же, в первом ряду, кроме меня, Баратов и Пржевальский, и Де-Витт, и Воробьёв, и Болховитинов. Во втором ряду штабные и войсковые офицеры. Среди прочих, милый моему сердцу Женя Масловский, Пирумов, Штейнфон, Слюсаренко. Испытывая странную, граничащую со страхом ревность к пронзительному, разоблачающему взгляду странной подруги Адамчика, я нарочно выбрал фото, на котором нет дам.