Перейдём к нашим боевым делам, к тому, что важно для меня, чем живу.
В штабе Ковшиха не нахваливает только немой. На этом основании вчера Дамка поинтересовался у полковника Масловского относительно причитающейся ему, Дамке, за столь удачную фотосъёмку награду. В ответ Масловский адресовал его в Могилёвскую ставку, ссылаясь на прерогативу генерального штаба, который принимает окончательные решения относительно подобных вопросов.
Однако Дамка не унывает. Воодушевлённый всеобщим, хоть и несколько ироничным расположением, и желая впечатлить Могилёвскую ставку, он буквально рыщет по округе в поисках возможности подвига. Наиболее интересным объектом для его притязаний пока является твой покорный слуга.
А теперь серьёзно.
Наша с Ковшихом работа является одним из оснований для построения рутинных тактических задач для каждого из подразделений армии. Никто лучше офицеров моего отряда не знает позиции Девебойну и всё, что находится за гребнем перевала. Но мало знать. Надо ещё уметь донести своё знание до офицеров-штабистов без излишних фантазий и преувеличений. В этом аспекте нет ничего лучше фотосъёмки. Не стану скрывать: первые мои полёты с Ковшихом отчасти потерпели фиаско из-за засвеченных фотоплёнок. Раз, другой и третий пытались мы совершить фотосъёмку позиций противника и фортов. Лишь на четвёртый раз, с двух отснятых плёнок удалось получить пяток хороших кадров позиций на Девебойну и Плантакетене.
На всякий случай расскажу тебе о Leica — это новое приобретение Дамки в дополнение к Scovill & Adams.
Тебе известно пристрастие Ковшиха ко всяческим техническим новинкам — и Leica одна из них.
Leica — техническое приспособление для фотосъёмки на фотографическую плёнку, изобретение Оскара Варнака, или портативная фотокамера. Никаких фотопластин и студии не требуется. В корпус Leica вставляется кассета с плёнкой. Аппарат имеет приспособление для перемотки плёнки. Конечно, снимающий должен иметь некоторое представление об экспозиции и композиции. Да и цена аппарата немаленькая. Тем не менее Ковших приобрёл Leica и теперь совершенствуется в искусстве фотосъёмки. Живёт он довольно комфортно, занимает в доме одного из Караурганских обывателей три комнаты, в одной из которых устроил фотографическую лабораторию. Этот человек на все руки мастер. Начал он с фотографических портретов штабных офицеров, которые почти все оказались вполне удачными. На его портретах все мы кажемся совсем молодыми и хорошо отдохнувшими, хоть на самом деле это и не так.
Совсем иное дело съемка с летящего в морозном воздухе аэроплана.
Воздух Армянского нагорья, именуемого также "турецкой Сибирью", несколько разрежен превышением над уровнем моря, а также и сильным морозом. Двигателям аэроплана для хорошей тяги нужен кислород, которого не хватает. Следствием нехватки кислорода является потеря тяги и трудности, связанные с подъёмом на высоту более 6000 футов. При подъёме и полёте на таких высотах возникает избыточная вибрация, мешающая корректной фотосъёмке. Я уже не говорю о холоде.
Все служилые Кавказской армии — и нижние чины, и офицеры — обеспечены зимним обмундированием, лучшей и самой полезной частью которого являются валенки. Русские валенки — чудо и спасение. Без них мы с Ковшихом уже дано лишились бы наших ног.
Итак, при подъёме на значительные высоты качество фотосъёмки страдает от избыточной вибрации, создаваемой дефицитом кислорода. При полёте на низкой высоте возникает опасность от обстрела аэроплана противником. Палят не только из обычных винтовок.
Пытаются давать залпы картечью, но пока ни один из таких залпов не достиг какого-либо результата. Тем не менее по возвращении на базу мы всегда находим в корпусе нашего "ньюпора" новые пробоины.
Всё описанное мною не должно предоставлять тебе повод для волнений. Статистика крушений аэропланов на Кавказском фронте весьма обнадёживающая: на сегодняшний день ни один из наших аппаратов не сбит, хоть каждый из нас и налетал не одну сотню часов.
Несмотря на некоторую (незначительную) опасность, у нашей боевой работы есть одно несомненное преимущество: суровая красота турецких горных пейзажей, усугубляемая белизной снеговых покровов и обескураживающей мощью древних скал. Никто-никто во всей ойкумене и никогда не выдавал этого в таком ракурсе, который позволяет иметь полёт на борту "ньюпора". Летишь меж отвесных стен и думаешь, будто какой-то доисторический великан рассёк здешние каменные гряды своим волшебным топором, создав сужающиеся книзу каньоны, со стенами невероятной крутизны. Ковших весь внимание. Его пронзительный взор выискивает на горных склонах тропы, а его фотоаппарат фотографирует их. Для штаба надобна любая зацепка, любая возможность. Особенно важны возможные пути перемещения артиллерии, если не на гужевой тяге, то хотя бы на руках. И мы ищем такие пути. И мы их находим! Во время полёта мы отчаянно мёрзнем. Лётные очки запотевают, а если их снять, глаза отчаянно слезятся. Свист ветра мешает слышать голоса друг друга, и объясняемся, словно немые, при помощи знаков.
Штаб желает знать всё о вооружении и численности личного состава защищающих форты подразделений. Подобную информацию мы собираем на так называемом "бреющем полёте", когда шасси "ньюпора" едва не задевают брустверы турецких фортов или камни горных гребней. Таким образом, пролетая на небольшом расстоянии от поверхности горного массива, при предельной концентрации внимания, возможно рассмотреть множество подробностей из жизни турецких вояк. Самое забавное — их испуганные лица, с раскрытыми в крике ртами. Однако турки неплохие солдаты, и самые отважные посылают в нашу сторону пули. Одна из таких пуль повредила Leica Ковшиха. Впрочем, плёнка, отснятая в тот день, не пострадала, и все старания турецких стрелков пошли прахом. Ковших напечатал около двадцати фотографий, три из которых позволили пересчитать с большой достоверностью количество пушек форта Далангез. Другие фотографии, сделанные в тот же день, позволили Масловсому и К° проложить несколько маршрутов вдоль по массиву Каргабазара. Такие маршруты помогут облегчить снабжение наступающих войск в ходе операции.
Если ты волнуешься о моей судьбе и здоровье, то знай: всё это попусту. Я уверен в себе и в своей технике. При моём умении пилотирования и знании техники возможность печальных событий если не вовсе исключена, то минимальна. Ковших неустанно молится, и теперь мне его молитвенное рвение уже не кажется смешным. Знаешь, я начал сомневаться. А вдруг?
В ходе наших разведывательных и боевых вылетов несколько раз создавались такие странные ситуации, исход которых ничем кроме Божьего промысла объяснить невозможно. Например, "удачный" (ставлю это слово в кавычки, потому что туркам удалось за короткое время поднять на руках ствол, направив его под нужным углом к горизонту, чтобы выпущенная из него шрапнель полетела в сторону пролетающего на бреющем полёте "ньюпора") залп малой турецкой пушки. В результате этого залпа мы на доли секунды оказались в облаке острых осколков. Я слышал их смертоносный свист. Я видел, как осколки дырявят корпус "ньюпора". Когда опасность миновала, я с замиранием сердца оглянулся на Ковшиха, не ожидая застать того живым. Как же я смеялся, какое счастье испытал, увидев за стёклами лётных очков его плутоватые нащуренные, а вовсе не испуганные глаза, его забавно шлёпающие губы. Ковших, совершенно целый и живой как никогда, занимался своим любимым делом: молитвой.
Когда-то я тебе уже писал, что в русской офицерской среде афишировать свой атеизм не считаю приемлемым. Русский офицер, даже если он картёжник и не чужд бретёрства, всё равно человек набожный, а иногда и богобоязненный. Совершая полёты над городами, селениями, равнинами и пропастями турецкой Сибири, зная, что Ковших позади меня с Leica в окоченевших руках, твердит непонятные в своей бессмысленности слова молитвы, я не только вполне спокоен, но и счастлив порой. "Богородица, радуйся!" — произносит он, бросая на головы обескураженных турок бомбы. "Отче наш", — повторяет он, пытаясь сделать снимки с борта, сотрясаемого запредельными вибрациями "ньюпора". Да и я подчас ловлю себя на том же. Молюсь под аккомпанемент шрапнели. Откуда и каким образом увязли слова эти в моей памяти? Нешто от нашей русской нянюшки Оли? Ответь мне, Еленушка, как такое может быть?
И в завершение письма просьба к тебе, Еленушка, ни в коем случае не показывать мои письма матушке. Ей пишу отдельно и исправно и никак не реже, чем тебе".
Глава пятаяДЕКАБРЬ 1915 ГОДА(Рукописный журнал военных действий 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка)
18 декабря 1915 года
Я, ефрейтор 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка Дерипаска Василий, веду сей дневник военных действий, согласно приказа штабс-капитана 153-го Бакинского полка Минбашибекова. Штабс-капитан Минбашибеков — кавалер Св. Владимира двух степеней, Св. Анны двух степеней и всё с мечами.
Сам я из крестьян села Малая Джалга Новогригорьевского уезда Ставропольской губернии, православный, 22-х лет. Рожден от отца и матери Дерипаски Алексея Дмитриевича и Дерипаски Прасковьи Николаевны, Приставлен к ведению дневника, потому что закончил начальное училище, с детских лет помогал отцу и матери в крестьянском труде и в 1911 году женился на Мараховской Наталии.
В 1914 году меня призвали на воинскую службу в город Пятигорск в 113-й пехотный запасной батальон, где я окончил учебную команду. В том же году в составе маршевой роты убыл в Тифлис. Продолжил службу в 39-й пехотной дивизии 1-го Кавказского Армейского корпуса, в состав которой входили: 154-й пехотный Дербентский полк, 155-й пехотный Кубинский полк, 156-й пехотный Елизаветпольский полк и 153-й пехотный Бакинский полк, где я служу при штабе. В этом же 153-м пехотном Бакинском полку служит и мой брат погодок Дерипаска Иван Алексеевич, который в 1915 году принял команду над 1-м взводом 2-й роты 153-го пехотного Бакинского полка.