— Есть, ваше благородие!
— Несите его под крышу. Безвестный герой. Помер, а имя спросить не успели. Дерипаска! Иванов! Раздать патроны! Ребята! К бою! Подпускать турка ближе. Стрелять наверняка. Ничего, ребята! Теперь отобьёмся!
Февраль 1915 года. Крепость Эрзерум. Рукописный журнал военных действий 153-го пехотного Бакинского Его Императорского Высочества Великого князя Сергея Михайловича полка.
06 февраля 1916 года
"Я, выживший в ужасной по ожесточению схватке на форт Далангез, Василий Дерипаска, ефрейтор 153-го Бакинского полка, веду эту запись по завершении кровопролитного сражения, в котором Господь наш присудил мне выжить. Нас осталось мало — покорителей и защитников форта Далангез, и я, один из них, пишу эти строки, греясь у огней горящей крепости Эрзерум, у интендантского склада 3-й турецкой армии, подожжённого снарядами нашей артиллерии.
Записи в журнале прервались на ночном штурме форта Далангез, имевшем место быть 30 января 1916 года. Последняя запись сделана при свете коптящей лампы в подземелье взятого нами форта. При грохоте рвущихся турецких снарядов, отчего на мою голову осыпалась струйками земля. Возвращаясь воспоминаниями к событиям того страшного и героического дня, отирая со лба кровавый пот сражения за форт Далангез, пишу я эти строки.
Дело было так. На рассвете 30 января 1916 года мы, бойцы 153-го Бакинского пехотного полка под командой Даниил-Бека Пирумова, подсчитали убитых и раненых. При штурме форта полк понёс значительные потери. В том числе пало много офицеров и унтер-офицеров. Точное число убитых для записи в журнал мне не представлено, а сам я подсчитать их не имел возможности, потому что вместе с товарищами постоянно был занят отбиванием турецких атак, кои, как морские валы в штормовую погоду, накатывали одна за другой и низвергались, отринутые нашим мужеством. Мой командир штабс-капитан Минбашибеков убит при отражении одной из турецких атак — это мне достоверно известно, потому что сам вынес его бездыханное тело из-под огня. Потери нижних чинов никто и не пытался пока сосчитать, но они значительные. Однако убитых прибрали и сложили в одном из помещений форта.
К утру полковник Пирумов привёл в порядок части и организовал оборону форта. Мы залегли, отбиваясь от турок ружейным огнём. Отправка раненых в тыл дивизии пока оказалась невозможна из-за сильного обстрела со стороны крепостной и полевой артиллерии турок. Дым сражения застил небо, и мы проглядели утреннюю зорьку. Однако, когда день Божий настал, мы узрели над собой огромные крылья аэроплана. Аппарат летел низко. Шума моторов не было слышно за разрывами. Мы воодушевились, ведь наш успех и наши потери не останутся незамеченными. Через некоторое время — точный час я не заметил, так как был постоянно занят отбитием турецких атак, — на нашу позицию всё же удалось пробраться фельдъегерю от самого командующего с безоговорочным приказом: удерживать форт во что бы то ни стало. Сей отважный офицер также сообщил нам о том, что доставка боеприпасов и подход подкреплений затруднён ураганным огнём турецкой артиллерии. Сказав так, фельдъегерь отправился в обратный путь. Через несколько минут многие из нас со скорбью наблюдали его геройскую гибель при разрыве турецкого снаряда.
Полковник Пирумов передал по цепи приказ командующего.
Между тем огонь крепостной и полевой артиллерии всё усиливался. Нас буквально засыпало дождём снарядов. Считать убитых перестали. Раненых выносили кое-как, и они долго ждали перевязки. Многие умирали от ран. Между тем под покровительством нарастающего артиллерийского огня турки бросились атаковать форт. Мы отбивали одну атаку за другой, постоянно теряя людей. Через некоторое время мы поняли, что действительно оказались отрезанными от остальных сил корпуса плотным орудийным огнём. Оставалось надеяться только на себя. Полковник Пирумов призывал нас к стойкости, и мы стояли насмерть. Кровавый день клонился к вечеру, и уже едва ли не каждый из нас был ранен. Получил лёгкую рану и я — слегка задело шрапнелью мякоть на ляжке правой ноги. Рана ерундовая, но кровищи натекло в сапог изрядно. При восьмой или девятой турецкой атаке, когда я грешным делом думал, что нам каюк, полковник Пирумов обошёл цепь стрелков, повторяя каждому одни и те же слова: "Мы — русские. С нами Бог. Так с молитвой победим. Подпускайте противника ближе. Берегите каждый патрон. Не останется патронов — колите штыками".
При одной из атак мы действительно приняли противника в штыки. Кажется, то была седьмая из восьми отчаянных атак, обрушившихся на нас в тот день. Да и как быть иначе, если патронов ни у кого уже не осталось. С криками "ура!" мы выскочили из укрытий на окровавленный снег. Мы сражались, прикрываясь телами убитых наших товарищей и врагов, которыми был усеян весь склон. Не выдержав нашего натиска, турки побежали. Так мы отбили атаку.
Патронов у нас не оставалось совсем. Нашлось только несколько ручных гранат. С ними мы и приготовились отбивать очередной штурм, который неминуемо должен был последовать. Полковник Пирумов призывал нас к честной молитве. И мы молились Господу нашему Иисусу и Матери нашей Честной Богородице. И молитвы воинов были услышаны.
Спасение пришло в виде странного человека, пробравшегося к форту с осликом в поводу. Прибывший был одет, как курдский крестьянин, но при этом страшно изранен осколками шрапнельного снаряда. Одна из ран имела совершенно устрашающий вид. Невозможно было понять, как мог двигаться этот истекающий кровью человек с напрочь оторванной правой рукой, которая не отделялась от тела только лишь потому, что была засунута в рукав тулупа. Сделав прибывшему кое-как перевязку, мы сняли с ослика ящики с патронами. Тем временем наш спаситель скончался на руках у полковника Пирумова, успев прошептать только своё имя "Адам Ковших" и просьбу помянуть его по православному обычаю. Так мы остались с его бездыханным телом на руках, зато вооруженные и готовые к отражению новых атак неприятеля.
Подсчитав бойцов, полковник Пирумов понял, что буквально каждый из нас имеет рану разной тяжести. В цепь залегли все, кто мог ещё ходить, но нас оказалось слишком мало. Тогда лежачие раненые попросились в строй. Мы вынесли на позиции тех, кто не мог самостоятельно передвигаться. Вложив им в руки заряженные ружья, мы приготовились к отражению очередной атаки. Раны наши кровоточили и болели, но настроение у всех было самое решительное.
А турок обманулся. Придя к ошибочному заключению о том, что у нас совсем уже не осталось патронов, неприятель кинулся на очередной штурм слишком уж бесшабашно и открыто. Ответом ему стал наш дружный, несущий неминуемую смерть, залп. Турки валились на истоптанный кровавый снег мёртвыми снопами. Военная удача снова, в который уже раз, оказалась на нашей стороне. Враг бежал. Отступил окончательно, оставив в наших руках форт Далангез — ключ к эрзе-румской позиции".
Последнее письмо поручика Мейера к его невесте Ленни Фишер из города Гродно. Писано в городе Хасан-кала:
"Уверен, что это письмо ты получишь одновременно со всеми предыдущими, писанными мною тебе из села Караурган. Не удивляйся этому обстоятельству. Всё объясняется одним словом: СЕКРЕТНОСТЬ.
Теперь, когда дело кончено, я имею право объяснить тебе всё.
Во-первых, операция по захвату Эрзерума частями отдельной Кавказской армии окончилась полным успехом России или, если угодно, сокрушительным поражением турок.
Во-вторых.
Подготовка к Эрзерумской наступательной операции показала высокую штабную культуру помощников Николая Николаевича Юденича.
Сначала был распущен слух о намечавшихся якобы ранней весной наступлениях Ван-Азербайджанского отряда и экспедиционного корпуса Баратова совместно с англичанами в Месопотамии. Для убеждения турок в правдивости этой дезинформации прибегали в самым различным методам. Например, в Иранском Азербайджане закупили огромное количество верблюдов для обозов. Одновременно там же закупались гурты скота для питания войск, пшеница и фураж. Наш друг Адам Ковших поставлял в Иранский Азербайджан сахар, который интендантская служба генерала Баратова обменивала на всё тот же скот, пшеницу и фураж. Скорее всего, это просто байка, но очень уж красивая — и хочется в неё верить.
Оперативники армейского штаба, при содействии всё того же Адама Ковшиха, для дезинформирования турок устраивали целые игры. А наш друг Адам Ковших особо отличился и тут. Насколько мне известно, подсунул турецкому командующему Камиль-паше какую-то особо привлекательную черкешенку из числа цирковых гипнотизёрок.
В завершение несколько горьких слов об Адаме, который был щедрым другом и которому я столь многим обязан. Адам Ковших геройски погиб, пытаясь сделать то, что не удалось сделать ни мне, ни нескольким другим героям. А ведь я совершил несколько попыток. Пролетая над фортом Далангез, я пытался сбросить на позиции, защищаемые нашим героическим 153-м Бакинским полком, ружейные патроны. Свои рейсы я совершал под плотным огнём турок. Крылья и корпус моего "ньюпора" получили множество пробоин. Я пилотировал аппарат, совершая акробатические па в воздухе под свист пуль, но в итоге весь груз приземлился не там, где следовало. Однако мой риск не был напрасным. Барражируя на низкой высоте, я произвёл не только разведку вражеских позиций. Моему приметливому взгляду открылись все тропы, ведущие к форту. Мне удалось заприметить и несколько труднопроходимых тропинок, ведущих по уступам почти отвесных склонов. В таких местах не всякий человек пройдёт. Но ты же знаешь нашего Адама. Участвуя в трансатлантических парусных регатах, он выполнял самую простую матросскую работу с рангоутом, такелажем и парусами. Свойственное ему абсолютное бесстрашие, питаемое иногда его иррациональной верой, а порой и самым смешным тщеславием, позволяло ему работать с такелажем на огромной высоте при сильном волнении и штормовом ветре.
Так вышло и под Эрзерумом. Узнав от меня о существовании труднопроходимых троп, Адам буквально ринулся в бой. Он был готов совершить солдатскую работу ради… — нет, ты будешь смеяться! — ради получения ордена Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом. Точно такой орден получил и я за разведку и бомбометание 10 февраля 1915 года. Так вот, точно такой орден непременно желал получить наш Адамчик. Представь себе, он торговался за него с командующим, выгадывая для с