Стоит ли говорить о фуроре, произведённом моим выступлением в эрзерумском зверинце? Одна и та же дама и поёт под гитару, и метко стреляет из пистолета: какому вояке такое не понравится? Вследствие этого на узких уличках паршивого городишки мне буквально не давали прохода. Каждый считал своим долгом выразить восхищение. Некоторые выражали его слишком бурно, предлагали помощь и защиту. Одним словом, приставали. Несколько раз приходилось ссылаться на близкое знакомство с самим командующим. Возникающее в таком случае восхищение имело лёгкий оттенок обиды.
Изюминкой моего пребывания в Эрзеруме стало одно интересное свидание, которое, впрочем, никак нельзя назвать интимным.
Несколько дней кряду я всецело отдавала себя подготовке к отъезду, и без сомнения покинула бы надоевший Эрзерум ещё до конца февраля. Однако планам моим не довелось сбыться, зато сбылось увиденное мною.
Началось всё с явления двух "русских богатырей". Выглядели оба весьма грозно. Каждый огромного роста бородач в черкеске, бурке и лохматой шапке.
У каждого помимо шашки, длинного кинжала и патронташа на поясе, за плечом ещё и ружьё. У обоих ясные, яркие и пронзительные синие глаза, но у одного выражение лица совсем злое, словно вот-вот вцепится зубами в глотку, а другой будто бы совсем простоват. Примерно так выглядит обожравшийся мёду медведь на полотне какого-нибудь русского анималиста. Они представились мне честь по чести: один — Александром Зиминым, другой — Матвеем Медведевым. Оба, как я и предполагала, оказались казаками. Зайдя в мою комнату, оба совершенно синхронно, словно много дней репетировали этот трюк, сняли свои лохматые шапки. Медведев, поискав глазами отсутствующие в моём жилище образа, перекрестился на занавешенное окно. Зимин перекрестился, глядя мне прямо в глаза. Лишенные лохматых шапок, их округлые шишковатые черепа выглядели несколько беспомощно, но сходство облика обоих с медведем, который, возможно, был их дальним прародителем, не пропало. При этом у темноволосого Медведева ёжик волос на голове уже посеребрился, в то время как золотистая поросль на голове Зимина создавала вокруг его лица иконописный сияющий нимб.
— А где же ваши пистолеты? — смеясь спросила я.
— Мы — строевые офицеры Кизляро-Гребенских полков. Мы водим в атаку наши полусотни. Атака, бой — это настоящее дело, а не цирковые шутки, — сказал один из бородачей, а другой выложил на стол из невесть откуда взявшегося мешка разную вкусно пахнущую снедь и большой глиняный запечатанный сургучом кувшин.
— В честь чего закуска? — спросила я, стараясь придать собственному голосу всевозможную строгость.
Мне ответил казак по фамилии Медведев, и голос его звучал, как медвежье рыканье:
— Сватовство! У вас — товар. У нас — купец.
Я позвала слугу и веселилась от души, пока тот расставлял перед нами приборы и раскладывал снедь по тарелкам:
— Провидение представило мне на выбор двух равнопрекрасных казаков. Какого же из вас выбрать? Прежде чем принять какое-либо решение, я всегда советуюсь с картами.
Не давая им опомниться, я извлекла свою любимую колоду — родную сестру той, что недавно подарила Юденичу. Потрёпанные картонные прямоугольники упали на несвежую скатерть. Офицеры смотрели на моих дам, королей и валетов с недоверием, а при виде джокера, выполненного в виде эдакого забавного чертёнка с рожками и хвостом, торчащим из-под фрачных фалд, Медведев даже перекрестился, но упрямо повторил:
— У вас — товар. У нас — купец.
— Я хочу жениться, — в тон товарищу с офицерской прямолинейностью заявил Зимин.
Медведев глянул на него с пока непонятной мне неприязнью, а Зимин продолжал:
— Третьего года я овдовел. Жена померла… — Он помедлил, смущённый самим собою, прежде чем продолжить. — Словом, не важно, как она померла. Но ты не волнуйся. Господь прибрал всех деток моей жены, и потому я остался бездетным вдовцом. А тут и война началась. В окопах и кавалерийских атаках жены не сыщешь. Не до женитьбы, стало быть. Посматривал я на турчанок. И на армянок посматривал. А что до евреек…
— Да ну тебя совсем! — фыркнул Медведев. — Перескажи ей про всех твоих баб!
— …Одним словом, всё не то. А ты русская и подходишь мне. К тому же барыня. С прислугой живёшь. Вкус у тебя…
Потерявшись в словах, он пошевелил пальцами.
— Утончённый, — подсказала я.
— Да! Так и есть! — кивнул Зимин.
— Но я черкешенка, хоть и воспитана русскими.
— Это не беда! Обе мои бабки так же воспитаны были. Дед по матери свою жену умыкнул из чеченского аула. Совсем девчонкой ещё. Она крестилась тринадцати лет от роду. А бабка по отцу — чистокровная осетинка. Она и сейчас жива. Девяносто пять лет, а всё коров доит! Но ты коров доить не будешь. Обещаю! Как жила барыней, так и будешь жить. Мои родители зажиточные. У них, кроме двух моих сестёр, я единственный сын…
Слушая его нехитрый рассказ, я растерянно смотрела на карты. Всё выпало, как выпало. Червонный король и король треф. Под трефовым выпали две дамы — червовая и треф. Третья карта — пиковая десятка — сулила дальнюю дорогу с благополучным концом. Под червонным выпала девятка пик, шестёрка бубей и рогатый джокер. Ах, зачем я не выкинула мерзавца из колоды? Вот он, смотрит со скабрезной улыбкой, ничего кроме большой беды не обещая…
Я вздохнула. Желая скрыть свои чувства, принялась за еду, к которой до этого не прикасалась. Медведев смотрел на меня с алчным интересом. Зимин пил вино, предваряя каждый бокал крестным знамением.
— Я тут подумал… — начал Медведев. — Война скоро кончится, и тогда нашему брату домой возвращаться…
Он умолк, подбирая верные слова. Мы ожидали продолжения. Зимин — настороженно, я — с любопытством.
— Домой вернутся выжившие и те, у кого есть дом и хозяйство, кому есть к чему возвращаться, — продолжал Медведев, протягивая мне тоненькое вервие вспомоществования. — Чародейка Амаль Меретук такой же боец, как и любой из нас. Награждена медалью "За отвагу" с портретом государя. Куда же вернётся Амаль? Где дом Амаль Меретук?
Ответ мой был прост:
— У меня нет дома. Живу по цирковой привычке, где придётся.
Медвежье лицо моего собеседника исказилось жалостью. Да, именно исказилось, сделавшись совершенно человечьим, трогательным, красивым.
— Я не помню лиц матери и отца. Не смогла бы разыскать место, где стоял их дом. Знаю только, что мой отец был мюридом имама Шамиля и погиб на Гунибском плато в 1859 году. Я родилась незадолго до его гибели. Мать, браться и сёстры умерли от чумы. Сочти же мои годы, казак. Они не смущают тебя?
— Ты наша! — вскричал Зимин. — Наших кровей!
А Медведев, не обращая внимания на ревнивые взгляды Зимина, принялся целовать мои пальцы. Борода его, влажная от слёз, приятно щекотала мои ладони.
— Мы озверели на этой войне, — бормотал он. — Долго ли ещё нам страдать?
Что ответить ему, если знаю наверняка: правды он не примет. Солгать? Перевести разговор на иной предмет? Смущённая, я смотрела, как огромный медведь тает, растекается киселём. А у другого, у Зимина, глаза, как льдинки. Вот-вот за шашку схватится.
— Я круглая сирота с раннего детства. Мужа не было и нет. Кочевая жизнь циркачки не располагает к замужеству, — проговорила я, чтобы как-то разрядить обстановку.
— Вот именно — сирота! То-то и оно, что круглая сирота с младенчества! — подхватил Зимин. — Что Матюха может предложить тебе? Он женат. Трое малюток. Все девочки, — Зимин забавно горячился, борода его тряслась. Он старался казаться убедительным, и ему это удавалось. — Матюха! Нешто ты жену бросишь? А на это я тебе так скажу: если жену бросишь, то с Амалией всё равно венчаться не сможешь, потому что перед Богом женат. Выходит, ты перед всеми виноват окажешься: и перед Амаль, и перед женой.
Сказав так, Зимин заплакал. Смешно, по-детски. Странно было видеть такого большого и бородатого мужика плачущим. Пришлось объяснять всё обстоятельно:
— Господа, вы оба офицеры. При этом вдовый подъесаул Зимин желает жениться на Амаль Меретук. А Амаль Меретук желает напомнить ему, что по закону от 07 февраля 1881 года он обязан испросить разрешения на брак у своего армейского начальства. Чтобы офицеры при обзаведении семьёй не впадали в крайнюю бедность, а члены их семей, не имея возможности достойно выглядеть и вести образ жизни, соответствующий их положению, не роняли честь офицерского звания, офицерам запрещается жениться ранее 23-х лет…
— Мне в этом году исполнится двадцать пять, — проговорил Зимин.
— …и только в случае предоставления ими имущественного обеспечения, принадлежащего офицеру, невесте или им обоим, — невозмутимо продолжала я. — При подаче разрешения учитывается общественное положение невесты. Командир полка обязан решить вопрос о пристойности брака и, если не увидит к тому препятствий, предоставит своё заключение начальнику дивизии, который только и имеет право дать окончательное разрешение.
— Пристойность? Как это? Объясни! — прорычал Медведев.
— Требование пристойности носит абсолютный характер. Офицер ни в коем случае не может иметь жену, не отвечающую представлениям о достоинстве офицерского звания. Вступление в брак без разрешения влечёт за собой дисциплинарное взыскание или увольнение со службы. Офицерам запрещается жениться на артистках или разведёнках, взявших на себя вину при разводе…
— А ты? Разве ты артистка? Разве Камиль-паша женился на тебе и ты с ним развелась?
— Камиль-паша жениться на мне не успел. Да и неизвестно, женился бы вообще, ведь его жена возражала против этого брака.
— Женатый жених? — Зимин рассмеялся. — Ну, ты и шутница! Ну и артистка! Жена ему разрешила!
— О да! — я одарила его самой обаятельной из своих улыбок. — Жёны правоверного мусульманина должны одобрить его выбор перед тем, как он женится в очередной раз.
Казаки переглянулись.
— Я бы сам женился на тебе, если б не был женат, — проговорил Медведев. — Моя жинка умеет обращаться с шашкой не хуже меня самого, и, пожалуй, случись что — тебе несдобровать, — добавил он не без самодовольства. — Её нельзя обижать, а по-хорошему договориться можно.