Вдруг за дверью вновь послышались шаги. «Ну что ж, значит, чему быть, того не миновать!» — со вздохом решила Марго и встала в боевую позу посредине каюты. Погремев ключом, замок наконец щелкнул и дверь отворилась. Эффект, на который рассчитывала Марго, состоялся. Капитан на секунду застыл на пороге, открыв рот. Этой секунды ей было более чем достаточно.
Отворив дверь, капитан вздрогнул и застыл на пороге. Прямо напротив него, в полумраке, как видение, стояла полуобнаженная красавица. Понадобились доли секунды прежде чем он узнал в ней свою пленницу. Никакого балахона на «индианке» не было, как и веревок, которыми он ее так тщательно связал. Девица стояла в какой-то странной позе — поджав под себя одну ногу, точно цапля. На лице ее блуждала злорадная и даже, как показалось капитану, какая-то плотоядная усмешка. Но что более всего поразило тогда капитана и что потом он долго будет вспоминать, силясь найти хоть какое-то логическое объяснение, так это слова сказанные «индианкой», причем на чистейшем английском языке!
— Hello, sweetheart![7] — со злорадной усмешкой произнесла Марго.
Все остальное было не менее поразительным, но это капитан помнил уже плохо. Рассказывать про это он вообще не любил — слишком все отдавало мистикой и чертовщиной.
В каком-то непостижимом пируэте девица вдруг взвилась в воздух и даже чуть зависнув, как показалось изумленному капитану, выпрямила поджатую ногу на уровне его головы. Последнее, что увидел капитан в тот памятный вечер, это розовая девичья пятка, стремительно приближавшаяся к его рту. А хруст собственной челюсти, громом отозвавшийся в мозгу, — это было последнее, что он услышал. Затем яркая вспышка света погасила безумную боль, а заодно и сознание.
Марго осторожно высунула голову в приоткрытую дверь. На палубе творилось что-то невообразимое! Перед зияющей дырой открытого трюма выросла целая баррикада из бочек. Несколько пустых бочек каталось по палубе, некоторые стояли открытые. Сильнейший запах перебродившего вина стоял в воздухе. «Понятно, — подумала Марго, глядя на тела, лежавшие повсеместно, как на поле боя, — праздник удался…»
Теперь Марго стала ясна причина шумихи, которую она все пыталась переждать, сидя в каюте капитана, лежавшего теперь в отключке со связанными руками и ногами. Ждать пришлось долго, пока шум и гам на палубе не начали стихать. «Бандиты, значит, устроили пирушку и не рассчитали своих сил. Ну что ж, главное, что это оказалось удивительно кстати», — думала Марго, осторожно перешагивая через распростертые тела. В воздухе стояла резкая вонь от алкоголя и испражнений. Марго поморщилась, непроизвольно прикрывая нос ладонью. И тем не менее, пробираясь мимо одной из открытых бочек, Марго уловила какой-то незнакомый аромат, примешивавшийся к запаху вина. Но разбираться с этим было некогда. Путь к спасению, наверняка не без участия его величества случая, был открыт, и теперь им оставалось только воспользоваться.
Темень южной ночи была подсвечена пламенем натыканных повсюду факелов. Оглядевшись, Марго наконец обнаружила то, что искала. Рядом с веревочным трапом покачивалась на волнах и легонько билась о борт шлюпка, привязанная к шхуне. Через мгновение Марго уже была в лодке. Сверкнула ее верная финка — и отрезанная веревка тихо плюхнулась в воду. Марго оттолкнулась веслом от борта, и шлюпка почти сразу же растворилась в темноте.
В это же самое время с другой стороны к шхуне тенью подплыла индейская пирога. Но сидел в ней отнюдь не индеец, а продавец вина, который был серьезен и сосредоточен. Он был без шляпы, и в нем мы без труда узнали бы того самого коротко стриженного молодого человека.
Привязав пирогу, он бесшумно запрыгнул на борт шхуны. На мгновение замер, прислушиваясь и осматриваясь вокруг. Команда в полном составе валялась в пьяном беспамятстве — лишь кое-где раздавалось нечленораздельное бормотание. Нисколько этому не удивляясь и даже не прячась, как будто так и надо, «продавец» быстрым шагом направился в сторону капитанской каюты. Бесшумно подкравшись к двери, достал из-за пояса пистолет и щелкнул курком. Затем на миг застыл, резким ударом ноги выбил дверь и ввалился в комнату.
Посредине каюты на обломках разбитого вдребезги стола лежал капитан. Рядом со смятой постелью на полу валялись разрезанные веревки и балахон Марго.
Наконец капитан подал первые признаки жизни и тихо застонал. Это вывело «продавца» из задумчивого созерцания. Он нагнулся к капитану и приставил дуло пистолета к его лбу. Тот издал еще один протяжный стон, но было видно, что он все еще без сознания. Чуть подумав, молодой человек убрал оружие ото лба несчастного, поднялся и вышел из комнаты, бесшумно затворив за собою дверь. Засунув пистолет за пояс, он быстро проделал обратный путь к своей пироге. Напоследок окинул внимательным взглядом шхуну с ее незадачливой командой, спрыгнул в пирогу и так же, как до него Марго, словно призрак, растворился в темноте.
Не дожидаясь, когда шлюпка с последней партией вина и пиратами достигнет шхуны, торговец погнал своих быков с уже пустой телегой обратно к дороге. Подождав еще немного, пока тот не скроется из виду, Дмитрий с Фимкой решили, наконец, перебраться на берег к оставленному пиратами костру. Во-первых, уже достаточно стемнело, чтобы не бояться быть замеченными со шхуны, а во-вторых, становилось прохладно. Плана спасения Марго у них еще не было. Перспектива остаться сухими растаяла в темноте вместе с уплывшей шлюпкой.
— Дим, а ты знаешь, какая тут температура воды? — поежился Фимка.
— Не-а. Холодная, наверно, — не глядя на него, ответил Дмитрий.
— Ага, девять градусов…
— Да уж, вплавь нам туда не добраться…
— Что же делать? — совсем расстроился Фимка. — Однажды у нас в Одессе, когда я был маленький, мы с ребятами в Аркадии, помню…
Но тут Дмитрий схватил Фимку за руку. «Неужто показалось?» — подумал он.
Ребята замолчали, напряженно прислушиваясь. Да нет, всплеск как будто повторился вновь. Еще немного, и сквозь сонный шорох накатывавших на галечный берег волн уже отчетливо слышался плеск весел о воду.
— А ты говоришь — купаться! — Дмитрий сразу повеселел. — Ползи за мной! Будем брать на абордаж, под покровом ночи!
И распластавшись по земле, друзья поползли к кромке прибоя, навстречу приближающейся лодке. Через некоторое время их темно-бурые балахоны полностью слились с землей.
Глава третья
Иван Александрович Кусков широким шагом шел по обочине дороги, протянувшейся от крепости до судоверфи. По обе стороны, выстроившись уже в целые улицы, красовались разноцветными фасадами всевозможные мастерские, склады, пакгаузы и даже производственные цеха. Дорога эта была главной жизненной артерией колонии. И судя по тому, какое оживленное было на ней движение, дела в колонии шли прекрасно. И не было большего удовольствия для Ивана Александровича, чем сознавать это. От древесных складов доносился визг продольных пил. На высоких козлах-помостах мужики, стоя попарно, распускали на доски ошкуренные стволы вековых сосен. В открытых кузнях с навесами под ударами паровых молотов шипело и клацало железо. Перед меховыми складами индианки выделывали свежие шкуры, растянутые на рамах. Чуть поодаль, у зерновых хранилищ, на вереницу телег грузились мешки. Так телеги и шли: в сторону пристани — груженные, обратно — пустые. У причала под загрузкой стояли два пакет-бота под Андреевскими флагами. На рейде посередине бухты дожидалась своей очереди еще три небольших двухмачтовых шхуны, которые Кусков с Барановым использовали для внутренних нужд колонии и которые ходили, в основном каботажно, вдоль побережья между Аляской и Калифорнией.
Рядом с Кусковым, пытаясь поспеть за его широким шагом и держа картуз в руке, семенил приказчик, которому Иван Александрович на ходу отдавал распоряжения. С другой стороны от коменданта, звякая по ботфортам шпагой, шагал в распахнутом мундире раскрасневшийся Завалишин.
— Иван Александрович, — Завалишин был чем-то явно озабочен, — я требую ответа! Немедленно!
Отпустив наконец приказчика, Кусков повернулся к лейтенанту.
— Да я ж вам ответил, Дмитрий Иринархович! Ну никак невозможно отказаться от приглашения испанского висероя! И не могу я оставить форт, не назначив вместо себя кадрового офицер. Да еще с таким опытом, как у вас! Так что само собой выходит, что ваше прибытие прямо-таки счастливый случай для всех нас.
— Зато я так не считаю, Иван Александрович! Я, как вы изволили заметить, кадровый офицер! И нахожусь в кругосветной экспедиции с целью сбора важных для Отчизны сведений! Я не могу пропустить посещение Сан-Франциско. Понимаете вы это? И сторожить ферму не намерен!
— Я-то все понимаю, Дмитрий Иринархович, а вот вы меня, видимо, не совсем, — с легкой обидой в голосе заявил Кусков. — И где ж вы только слов таких нахватались? Ферма!.. Во-первых, это не ферма, а аванпост государства Российского. Во-вторых, это коммерческий центр Русской Калифорнии! — Кусков широким жестом окинул окрестности. — Много ль вы такого оборота в самой матушке-России в последние годы встречали? И принадлежит все это, между прочим, компании, которая снарядила и вашу кругосветную экспедицию, милостивый государь! Что, кстати, приносит вам заслуженные почести. Прошу об этом не забывать!
Кусков на минуту прервал обвинительную речь, как бы раздумывая, достаточно ли веские доводы он привел.
— Да и потом, просьба-то моя всего о каких-то пяти-восьми днях, — уже более примирительным тоном добавил Иван Александрович. — Ну не могу ж я на юнца Прохора этакое дело оставить!
— Иван Алексаныч… Ну как вы не поймете? — перешел на умоляющий тон Завалишин. — Да если я хоть еще на день в бездействии тут засижусь, то… То я… То тогда…
Завалишин зашептал что-то на ухо Кускову.
— Меня уж и так видения преследуют! — закончил он, опасливо оглянувшись, и размашисто перекрестился.