Алексей прошел по коридору, по крутой лестнице, которой пользуются обычно служители, а не гости отеля, спустился на свой этаж, снова пошел по коридору и вдруг увидел, как в конце этого коридора из номера вышел широкоплечий незнакомец и, захлопнув дверь, быстрым шагом направился к покрытой ковром парадной лестнице. Удивленный,
Лобов остановился: все номера в этой части этажа занимали члены команды, которые сейчас находились в «люксе» Веселова. После секундного раздумья Алексей прошел мимо номера, из которого вышел незнакомец, потрогал ручку двери: она не поддалась. Кто из ребят живет здесь, он не помнил. И решительно устремился вслед за незнакомцем. Сбежав с третьего этажа в холл, Алексей увидел, как широкоплечий незнакомец уже проходит через крутящиеся двери отеля. Лобов выскочил на улицу. Незнакомец уже садился в черный «мерседес», и через несколько секунд автомобиль выехал на широкую улицу Диагональ, где находился их четырехзвездочный гранд-отель «Кристина», но тут же свернул вправо на площадь Пабло Неруды. Алексей успел запомнить номер машины — МС 32315.
На лифте Лобов поднялся на свой этаж и, проходя мимо номера, из которого вышел незнакомец, тронул ручку. Она поддалась, и Алексей вошел в комнату. Она была пуста. Из ванной доносился шум воды. Лобов приоткрыл дверь и увидел врача Гудовичева: голый по пояс, тот полоскал горло. Увидев Лобова, врач чуть не захлебнулся и проглотил полосканье.
— Ты что, Леша?! — сердито проговорил Гудовичев. — Стучаться надо!
Лобов растерянно посмотрел на врача.
— Собрание закончили? — спросил он.
— Закончили, — кивнул Гудовичев. — Как ты ушел, так сразу и закончили. Деньги раздали, и все. Твой конверт кто-то из ребят взял. Да разве ж это деньги?! За такой-то успех всего по двести зелененьких?! А доллар этот треклятый опять упал. В их песетах и то получше бы вышло. А ты чего выскочил? Снова желудком маешься?
Все еще растерянный, Лобов кивнул.
Гудовичев вышел из ванной й подошел к банкетке для багажа, на которой стоял его «адидасовский» ящичек с медикаментами. Вытащил таблетки, протянул Лобову.
— Вот держи, это закрепляет. А я горло лечу. Хватанул пивка из мини-бара, а там лед сплошной. И привет.
Лобов, держа таблетки в руке, однако не уходил.
— Ты чего?
— В вашем номере кто-то был, — нерешительно выдавил из себя Лобов. — Я шел по коридору, а он выскочил из вашего номера. Сел в черный «мерседес» и уехал. В руках у него ничего вроде не было, а номер машины я запомнил: МС 32315.
— МС 32315, — растерянно пробормотал Гудовичев.
— Посмотрите, может быть, что-то пропало?..
— Вот черт! — вздохнул Гудовичев, снова открыл ящичек с медикаментами. —Так и есть. Пропала одна упаковка. Что же делать?
— Наверное, надо вызвать полицию, —пожал плечами Лобов.
— Нет-нет, вряд ли стоит вызывать, — заторопился Гудовичев. — Видишь ли, эта упаковка., ну, то, что мы называем... для вас... витаминами. А это на самом-то деле... ну, как тебе сказать... стимуляторы, что ли. Их вообще-то не рекомендуют... запрещают, значит... как допинги...
— Разве с этим у нас не покончено? — усмехнулся Лобов.
— Не все же рассуждают как Грамов! —с нотой злости в голосе ответил Гудовичев. — А куда без них денешься? Растет класс команд, увеличивается, сам понимаешь, и напряг, пупки-то не у всех держат! А выигрывать надо во что бы то ни стало. Без них какого-нибудь Марадону и не сдержать!
— Не надо было их на виду держать! Что же делать?.. Может быть, полицию вызвать?
— Еще чего?! — возмутился Гудовичев. — Газеты тут же растрезвонят— русские играли на допинге! Надо было тебе догнать этого сукина сына и врезать ему как следует!
— Растерялся я, — вздохнул Лобов.
— Звезде советского футбола грешно теряться, — миролюбиво протянул Гудовичев, улыбнулся и положил руку на плечо Лобову.
Тот мягко отстранил Гудовичева, положил таблетки на ящичек с медикаментами и пошел к выходу.
— Чего ж ты таблетки не взял?
— У меня все в порядке, — не оборачиваясь, ответил Лобов.
В коридоре к Лобову подскочил Назмутдинов.
— Алексей Иваныч, вот твой конверт. Веселов велел еще передать, что завтра в десять утра пресс-конференция. Чтоб ты обязательно был. А уж потом — по магазинам... И еще, слушай, ты зелененьких не одолжишь? Видик хочу купить.
— Откуда у меня? Кроме этих, — Лобов помахал конвертом, — ничего нет. Сам бы у кого-нибудь одолжил.
— Как думаешь, у кого из наших можно стрельнуть? — спросил Рашид.
— В свое время я у Бондаренко одалживал.
Рашид помрачнел.
— Мне он не даст. Он со мной вообще через губу здоровается. Вообразил, что я на его место претендент. Может, ты спросишь?
Лобов взглянул на часы.
— Ладно, спрошу. В каком он?
— В 316-м, — подсказал Рашид.
Лобов прошел по коридору, остановился около 316-го, постучал. Ему никто не ответил. Он взялся за круглую ручку, дверь открылась. Когда Лобов вошел в комнату, Бондаренко, сидя на кровати, считал деньги. Увидев Лобова, тотчас накрыл их одеялом. Но Лобов успел заметить, что денег было много, пожалуй, слишком много, и все зелененькие, доллары.
— Разбогател ты, — усмехнулся Лобов.
— Ни хрена. Это не мои, — буркнул Бондаренко. — Отдавать приготовил. И стучаться надо, когда входишь.
— Я постучался, — грубо ответил Лобов. — У тебя ж музыка гремит. — Он повернул ручку радиоприемника у кровати и выключил его. — Тут Назмутдинов у меня денег попросил. Видик хочет купить...
— Я же сказал: не мои! У меня самого ни хрена нет, — отрезал Бондаренко.
— Тогда извини.
Лобов вышел в коридор. Назмутдинов поджидал его, беседуя с Олегом Знобишиным. Тот уже успел переодеться. Форменный синий пиджак сменил на свою любимую зелено-красную клетчатую куртку. Не дождавшись подходившего к ним Лобова, Знобишин хлопнул Рашида по плечу и ушел. Они с Лобовым друг друга явно недолюбливали. Рашид растерянно посмотрел вслед Олегу и спросил Лобова:
— Чего вы с ним-то не поделили, Алексей Иваныч?
— Советов я ему много давал — и не только на поле. А есть люди, которые терпеть не могут, когда им хорошие советы дают. Ладно, не бери в голову. У Бондаренко нет денег.
— Мне Олег обещал достать, — Рашид кивнул в ту сторону, куда ушел Знобишин.
— А у него-то откуда?
— Не знаю...
— Видать, к другим советам прислушивается, — Лобов задумчиво покачал головой.
Объехав по кругу площадь Каталонии, голубой «сеат» свернул на бульвар Рамблас и на узкой проезжей части снизил скорость. Ночная жизнь на бульваре уже била ключом. Кармен, глядя вперед—приходилось то и дело тормозить, медленно продвигаясь в хвосте машин, — продолжала рассказывать:
— Из Мадрида я приехала сюда вместе с Будинским. Ты его, наверное, не помнишь?! Муж Исабель. Но еще на стадионе он куда-то смылся. Исабель сейчас на седьмом месяце. Так что, вполне возможно, он где-нибудь здесь, — она показала рукой в сторону улочек, перпендикулярно отходивших от бульвара, — тут полно заведений, которые он не против посетить. И относительно недорого. А может, ты помнишь его? У нас он играл в водное поло за «Москвич».
— Смутно помню, — Алексей улыбнулся.
Кармен, заметив его улыбку, на мгновение задумалась и вдруг рассмеялась.
— Я поняла, чего ты улыбаешься. Я ведь снова сказала: у нас. Да, представь себе: оказалась как будто на родине, а про Союз говорю — у нас. А про свою родину, Испанию, — у них. Поначалу запиналась, пыталась привыкнуть, а потом решила — буду говорить так, как получается. Так ты помнишь его или нет?
— Наверно, не помню. Зато помню, что, когда Исабель устраивала свадьбу — кажется, в «Советской», мы с тобой поссорились и я на свадьбу не пошел.
— А на той свадьбе и решилась моя участь. Там я и познакомилась с Пабло, он ведь был кузеном Исабель. Разбился здесь, неподалеку от Барселоны, — она сжала губы. — Так что впервые я приезжала сюда за ним, а второй раз — вот теперь, повидаться с тобой...
Лобов не ответил. Он смотрел в окно, наблюдая за тем, как из театра выходила роскошно одетая публика — сразу было видно, что это не те, кто ночью гуляет по бульвару, — и рассаживалась по машинам. Их «сеат» стоял на месте.
— Теперь, пока они не разъедутся, мы вряд ли сможем двинуться дальше. Это известный театр. Называется, если сказать по-нашему, «Большой театр Лицея».
— А куда мы едем?
— Тут уже совсем близко. Я покажу тебе памятник Колумбу, а рядом модель его шхуны на воде. Днем туда можно даже подняться. Совсем дешево. А потом посидим на набережной Колумба в маленьком ресторанчике. Там бывают настоящие устрицы. Я же тебе еще дома обещала — помнишь, в день отъезда, — что, если приедешь в гости, угощу устрицами.
Она бросила на него озорной и одновременно нежный взгляд, сняла правую руку с руля и нашла его руку.
— Я так соскучилась по тебе, Лешенька! — прошептала она и, помолчав, добавила: —Лучше бы я, наверное, и не приезжала домой, потому что, вернувшись сюда, я поняла, что всегда любила только тебя и больше никого... никогда... Не надо, не надо... ничего не говори...
Свеча на столике, за которым они сидели, догорала, широкий плоский подсвечник уже оплыл воском. Кармен, положив подбородок на кулачки, не сводила с Алексея глаз. А он доедал, уставившись в тарелку с устрицами, с непривычки путая необычные приборы и соусницы. Когда он поднял на нее растерянный взгляд, Кармен рассмеялась.
— Мама тебе привет передала, горячий и пламенный. Спросила: он все такой же хулиган?! Я говорю: нет, мама, он стал робким и застенчивым. А она не верит. Помнит, как ты с крыши забрался ко мне в комнату и напугал ее, когда вышел на кухню!..
Неожиданно она погрустнела.
— Боже, одиннадцать лет прошло, столько у нас всего было, а я... встретила тебя в Москве... и так заколотилось сердце, что чуть в обморок не упала... я раньше и не знала, что такое обморок... как в тургеневских романах... чудом на ногах удержалась... Ты стоишь, улыбаешься, а я думаю: ну, все, это конец!.. Ты еще помнишь ту ночь?..