— Прочь! Прочь! — угрожающе подхватила толпа.
Старик сложил листы. С торжественностью того, кто разгадал тайну, он порвал их на кусочки и подбросил. Как они затрепетали на ветру!
Женщины визжали и убегали от плохих мыслей белого человека. Мужчины смеялись. Лишь Дугалд стоял тихий и грустный, пока обрывки кружились вокруг него и усаживались на траву, словно стая какаду.
Потом мужчины взяли свое оружие, женщины — сети, плетеные сумки и детей, и все отправились на север, где в то время года было много зверей и клубней ямса[26]. Старик пошел с ними, конечно, ведь они были его племенем и двигались в нужном направлении. Они побрели по сочной траве, и настоящее совершенно их поглотило.
Девять
Миссис Боннер вся покрылась сыпью то ли из-за особенно влажного лета, то ли из-за нехватки в Сиднее свежих овощей (не то чтобы ей их действительно недоставало), а иногда объясняла свое физическое недомогание (в личной беседе, опасаясь насмешек со стороны семейства) невозможной ситуацией, в которую ее поставила беременность служанки, Роуз Поршен. Та по-прежнему находилась в доме — такая пузатая, такая постыдная… Миссис Боннер называла состояние своей горничной «недуг Роуз». Мириться с ним было столь же невыносимо, как и с собственной беспомощностью.
— Я узнала, — поделилась миссис Боннер с подругой, миссис Прингл, — что некая миссис Лодердейл держит специальное заведение для падших женщин, потом навела справки и выяснила: оно предназначено вовсе не для тех, кто несет в себе, так сказать, материальные доказательства своего падения…
Миссис Боннер поджала губы.
— Даже не знаю, что вам посоветовать, — вздохнула миссис Прингл, которая сама была беременна на вполне законных основаниях и падением бывшей каторжанки ничуть не интересовалась.
— В нормальном семействе, — сетовала миссис Боннер, — ответственность за подобные вещи не перекладывают на плечи одного человека!
— Ах, миссис Боннер, ну разве бывают нормальные семейства? — воскликнула миссис Прингл.
Миссис Боннер это не утешило.
— Дети — маленькие зверушки, думающие только о себе. То ли дело спаниель!
Миссис Боннер опешила.
— Не стану отрицать, детки — прелестные создания, — заключила миссис Прингл, у которой имелось их в избытке.
— Никто и не ждет, что юное дитя даст зрелый совет, — стояла на своем миссис Боннер, — а вот муж — может и должен уметь думать!
— Конечно, должен, — согласилась миссис Прингл, — только ведь муж думает совсем о других вещах. Между нами, миссис Боннер, все эти машины, о которых столько разговоров в Англии, не изобрели бы никогда, если бы не мужчины! Образно говоря, многие мужчины, даже самые достойные, — и сами машины.
— Да неужели, миссис Прингл? — воскликнула миссис Боннер. — Ни за что не заподозрила бы в этом мистера Боннера, хотя он и не думает так, как я, и предложений не вносит никаких.
Миссис Боннер снова приуныла.
— Бремя Роуз несу я одна!
Ах, Роуз, Роуз, всегда Роуз, вздохнула миссис Прингл. До чего же надоедливой бывает миссис Боннер!..
— Мы должны подумать, что можно сделать для несчастной, — сказала добрая подруга, надеясь этим закрыть тему.
Если бы не ее семейство, миссис Боннер, будучи женщиной добропорядочной, выкинула бы горничную на улицу и думать о ней забыла. Учитывая все обстоятельства, на это она осмелиться не могла, и вопрос о будущем Роуз продолжал терзать ее многострадальную голову. Однажды после полудня в середине лета, когда задул горячий сухой ветер, качая несносные туземные деревья и поднимая в воздух тучи пыли, у миссис Боннер случилась мигрень, и она впала в форменную истерику. Страдалица бросилась в гостиной на диван с прямой спинкой, на который так любила усаживать гостей для прослушивания музыки, и судорожно зарыдала, поливаясь одеколоном.
— Что с вами, тетя Эмми? — воскликнула племянница, влетая в комнату.
В тот день они были дома одни, не считая Роуз, потому что Белла поехала в библиотеку, мистер Боннер еще не вернулся из магазина на Джордж-стрит, а Касси и Эдит по глупости отправились с подругами на пикник, не дождавшись, пока распогодится.
— Что не так? — спросила Лора, хлопая тетушку по тыльным сторонам ладоней.
— Не знаю! — всхлипнула миссис Боннер.
Потому что все было не так.
— Ничего, — закашлялась она. — Это все пыль! И те ужасные деревья, которые давно пора срубить под корень!
Миссис Боннер захлестнули волны негодования.
— Это все Роуз! — вскричала она после яростного порыва ветра, от которого содрогнулись оконные рамы. — Из-за нее все мы должны страдать! И не можем принимать в собственном доме гостей, не считая самых близких друзей. Все из-за Роуз! И Белла, стыдно сказать, постоянно видит эту несносную Роуз! Не говоря уже о юной девушке на кухне — вдруг подобный пример скажется на ее дальнейшей жизни!
— Возьмите, тетя, — проговорила Лора Тревельян, протягивая ей зеленый флакон с нюхательной солью. — Значит, все дело в Роуз.
— Я расстроена, отрицать не стану, — всхлипнула миссис Боннер уже не так горестно.
Молодая женщина присела с ней рядом на неудобное креслице, разгладила юбки муарового шелка и объявила с явно отрепетированным хладнокровием:
— Думаю, тетя, я нашла выход.
Миссис Боннер вдохнула нюхательную соль так глубоко, что ноздри неприятно резануло.
— Дорогая Лора! — ахнула она и закашлялась. — Я знала! Я верила, что у тебя есть идея, но по какой-то неясной причине ты решила меня помучить!
Молодая женщина в волнах серого шелка была очень серьезна и спокойна, деловито разглаживая замявшиеся складки.
«Я не понимаю Лору», — вспомнила миссис Боннер не без опаски.
— Какой же ты нашла выход? — спросила она.
Молодая женщина не торопилась с ответом. В ней зрела идея, ожидая своего часа. Никто не смог бы ускорить ее появления на свет. Идея хранила сама себя.
Лора прикрыла веки, погасив взгляд нежных, внимательных глаз. Отрешенность не мешала ей улыбаться женственно и сладостно. Тетушке Эмми пришлось признать: лицо Лоры смягчилось.
Лора сказала:
— Это и выход, и в то же время не совсем выход. По крайней мере, из моей идеи может что-нибудь получиться, если позволят обстоятельства.
— Ох, — вздохнула миссис Боннер, мечтавшая о прочном сундуке, в котором замкнет все свои неприятности. — Надеюсь, это не секрет?
— Идея так проста, что вряд ли ее вообще можно назвать идеей.
— Рассказывай! — взмолилась миссис Боннер.
— Рассказывать почти нечего, разве что самое начало, потому что конец еще не наступил. Так вот, первым делом я перевела Роуз с чердака в свободную комнату внизу.
— В нашу лучшую комнату! — прошипела миссис Боннер.
— Пусть посидит там тихонько. Я буду приносить ей на подносе еду. По расчетам Роуз, ждать осталось всего несколько дней. Я навела справки и договорилась с акушеркой хорошей репутации, которая живет в Вуллумулу. Зовут ее, кстати, соответственно — миссис Чайлд[27].
— В нашей лучшей комнате! — вскричала миссис Боннер.
— Что происходит? — спросил коммерсант, входя в гостиную.
— Та ужасная женщина, — взвизгнула его жена, — собирается… Роуз Поршен — в нашей лучшей комнате! Это устроила Лора, причем у меня за спиной!
Для мистера Боннера, который терпеть не мог скандалов, собственный дом стал не мил. Он прислушался к шуршанию платьев. Раскрасневшиеся лица смотрели на него с упреком. Его окружали одни женщины.
— Лора, — начал он, хватаясь за любое оружие, каким бы тупым оно ни было, — поверить не могу, что ты пошла на шаг столь необдуманный!
Как и большинство людей, мистер Боннер лелеял себя мыслью, что с чувствами других считается лишь он один.
— Напротив, я хорошенько все обдумала, — ответила несчастная Лора, — и мне не дает покоя мысль, что мой ребенок появится на свет на чердаке или, того хуже, на улице!
— Твой ребенок?! — повторил дядюшка бесцветным голосом.
— У Лоры просто разыгралось воображение, вот и все! — пояснила тетушка. — Ах ты ж, господи!
Молодая женщина в шуршащем платье из переливчатого шелка дошла до белого каления.
— Боже, дай мне терпения, — проговорила она. — Если истина неприемлема, ее обзывают плодом разыгравшегося воображения.
— А ведь мы обращались с ней как с дочерью! — вскричала миссис Боннер.
— Очевидно, она предпочла об этом забыть, — добавил дядюшка не столь внушительно, как следовало бы, хотя ему частенько доводилось вторить супруге.
— В несчастье нам свойственно многое забывать, — признала Лора. — Невзгоды и несправедливость омрачают любые привилегии.
За окном качались деревья, в воздухе вилась коричневая взвесь. Даже в уютной комнате, несмотря на защищавшие ее снаружи побеги хвоща и пампасную траву, пыль оседала на волокнах переливчатой тафты и стекала вместе с по́том или слезами по лицам леди.
Стало душно, и тетушка Эмми снова расплакалась.
— Не понимаю, к чему делать себя несчастной без нужды!
— Совсем ни к чему, тетя! — вскричала Лора.
Временами она бывала очень бойкой, глаза ее сверкали.
— Неужели вы не понимаете важность этой жизни, которую мы собираемся впустить в наш дом? Не важно, как она зародилась. Ведь это жизнь! Моя жизнь, ваша жизнь — любая! Я так счастлива! И мне так страшно. Вдруг она погибнет! К примеру, по недомыслию. Бедняжке Роуз ничуть нет дела до ребенка. Конечно, потом будет иначе. А сейчас защищать его должна я, пока он не сможет сам за себя отвечать. Тетя, дорогая, если бы вы только меня выслушали!
Миссис Боннер вздохнула.
— Нет, Лора, тебе меня не убедить. Детишки, конечно, очень милые, но…
Миссис Боннер упорно отказывалась представить себе этого ребенка и вдохнуть запах чистых глаженых пеленок.
— Тогда я взываю к вам, дядя! — сурово проговорила Лора.
В споре рука ее сжалась в кулак цвета слоновой кости, сама же она снова смягчилась. Лоре стала присуща некая податливость, заметил дядюшка, который с большим удовольствием прогуливался бы сейчас по саду среди кустов камелий, посаженных им в далекой юности.