— Больше ничего нет. Вот так! Видеть? — Он приложил щеку к сложенным ладоням и заморгал. — Ветер дуть много, ночью белый, и это мертвые люди. Они выходить. Мы не видеть. Они повсюду.
Стены пещеры зазвенели шепотами перепутавшихся змеев. Души людей только и ждали, чтобы появиться.
— Теперь я понял, — мрачно кивнул Фосс.
Он действительно все понял. Прочувствовал до кончиков пальцев. Он был безмерно счастлив.
Почему это не может длиться вечно, поинтересовался он у женщины, которая была постоянно заперта внутри него и которая отвечала ему кончиками своих длинных, мечтательных волос. Она предположила: возможно, души тех, кого мы знаем, не более разговорчивы, чем их слова, если ты касаешься прикрепленных к ним струн; поэтому им суждено лопнуть, и освобожденные души понесут послания надежды в Богемию, Моравию и Саксонию, если их не сотрет дождь — в этом случае нашедшим придется довольствоваться догадками.
Промокший мужчина в пещере должен был чувствовать боль и холод, но плавная, чуткая душа женщины ласкала его упрямый, мятежный дух. Втайне ему хотелось — зачем втайне, ведь мальчик все равно бы ничего не понял! — хотелось оставить свой след, написав среди наскальных рисунков теплой охрой счастливую букву «Л».
Время шло, летучие мыши нервничали, мальчик устал от рисунков и стоял у входа в пещеру, вспоминая того крупного кенгуру, чьей опаленной шкурой набивал живот дней десять подряд. Теперь он проголодался. «Nun wir müssen zurück»[33], — сказал мужчина, прервав свои размышления.
Незнакомый язык вовсе не беспокоил черного: похоже, он вообще не слушал слов. Джеки подождал, когда белый человек начнет действовать. И потом уже последовал за ним.
За вторую половину дня основная часть отряда продвинулась до спасительных пещер. Лемезурье был все еще очень слаб и покачивался на лошади, Тернер, Ангус и Гарри Робартс тоже ослабели, хотя и не так сильно. Прибыв туда, где Фосс и абориген пересекали реку, решили построить плот, чтобы переправить на противоположный берег припасы, которые нельзя мочить. Джадд принялся валить редкие и вдобавок довольно кривые молодые деревца, умудрившись в конце концов нарубить нужное количество. Дождя он не страшился. Вода стала его стихией, и сверкающий топор словно проплывал сквозь дерево. Вскоре Джадд соединил деревца вместе и закрепил на поплавках из полых бревен, привязав ремнями из воловьей шкуры, которую припас как раз для подобного случая.
Тем временем люди взялись проклинать и дубасить коров, мулов и запасных лошадей, тесня к реке. Животные жалобно молили о пощаде, потом понуро подчинились и бросились в воду. Коз пришлось сперва погонять по берегу: как существа более разумные они понимали, что к чему и не желали идти на верную смерть. Они кричали так, будто их режут, а загонщикам казалось, что нож приставлен к их собственному горлу. Козы качались на воде и плыли. Напрасно рога рассекали воздух. Вскоре стало ясно, что, по крайней мере, пятерым животным не выкарабкаться. Течение тащило их прочь, старая рогатая коза посмотрела на Фосса умоляюще, и тот крикнул:
— Мистер Джадд, плот еще не готов? Поскорее, иначе мы не успеем переправиться и обсохнуть до темноты.
Потому что козам уже не помочь…
— Мистер Джадд, — снова окликнул он, — вы понимаете, что в воде мука превратится в клейстер? Не надо грузить на мулов, кладите же ее на плот, да поживей!
Немец до такой степени расстроился из-за коз, что вознамерился настроить против себя всех и вся, делая вид, что не смотрит, как эти достойные животные спускаются в ад.
Вскоре дошла очередь и до плота. Из-за крутых берегов и тяжести сырого дерева тащить его было нелегко, Тернер стонал, что у него кишки вот-вот полезут наружу, однако плот все-таки спустили на воду, нагрузили по большей части мукой, снаряжением, орнитологическими экспонатами Пэлфримена, растениями и насекомыми, которые собирал сам Фосс. Пока несколько человек удерживали качающиеся бревна, Джадд и Джеки переплыли на лошадях через реку, таща веревки, привязанные к сомнительному плавсредству.
К этому моменту Фосс осознал грядущую катастрофу и хотел поднять голос, но тот оказался слишком тяжел. Завороженный обреченным плотом, Фосс продолжал смотреть. То, что он предчувствовал почти в мельчайших подробностях, должно было произойти, поэтому немец наблюдал, спрятав подбородок в шерстяное кашне, которым пришлось обернуть шею из-за резкой перемены погоды.
На том берегу Джадд и черный мальчишка привязали веревки к дереву. Предполагалось, что оставшаяся часть отряда переплывет реку на лошадях и поможет тянуть плот. Однако вышло иначе. Едва его перестали держать, вмешалось течение, перегруженный плот подскочил и торжественно опрокинулся. Сцена повторилась почти ровно так же, как представлялось Фоссу, и теперь уже все члены экспедиции, глядя на нелепый плот и сознавая собственное бессилие, понимали, что так и должно было случиться.
— Ну и ну! — наконец вскричал Тернер. — Плакала наша мука, а ведь мы могли бы обмазать ею стены чертовых пещер, как-никак, похоже, мы застряли тут надолго!
Фосс, который и приказал грузить муку на плот, промолчал. Джадд тоже. Некоторых, по-видимому, гибель припасов ничуть не расстроила: они беспечно пришпоривали лошадей, направляя их к воде, ведь так или иначе эту самую реку все еще требовалось перейти.
— Думаете, у вас получится, Фрэнк? — спросил Пэлфримен, который уже заставил себя смириться с гибелью экспонатов, сочтя ее некоей формой кары Господней.
Лемезурье, спешившись на время вышеизложенных мероприятий, уселся на камень и держался за голову. Вид у него был весьма нездоровый.
— Я больше не могу сидеть на лошади, — сказал он.
— Придется. По крайней мере, пару сотен ярдов, — заметил Пэлфримен.
— Пусть держится за хвост, с переправой мы ему поможем, — объявил Фосс и продолжил отдавать распоряжения.
Тернер, Ангус и Гарри Робартс, отиравшие воду с жалобных глаз, собрались вокруг Джадда. Они жались друг к другу, пытаясь согреться, и наблюдали за всеми с противоположного берега.
— Если вы умираете, Фрэнк, — сказал Фосс, — то куда удобнее делать это в пещере.
— Мне все равно, здесь или там, — ответил Лемезурье.
И все же его заставили подняться на ноги.
Последняя часть отряда переправлялась молча, медленно. По бокам плыли Фосс и Пэлфримен, придерживая хвосты лошадей. Но у наблюдателей перехватывало дыхание и разыгрывалось воображение именно при взгляде на центральную фигуру, точнее, на авангард процессии. Лемезурье был бледен как воды реки. Иные зрители даже задавались вопросом, знают ли они его вообще. Желтые пальцы левой руки впились в иссиня-черную гриву, в правой, поднятой высоко над головой, он держал книжку, завернутую в непромокаемое полотно. Больше всего он походил на человека, занятого исполнением особо торжественного ритуала.
В основе этой мистической переправы лежала настолько мощная эмоциональная напряженность, что появление твердой земли под ногами стало для больного потрясением: его буквально вырвали из транса, и если бы не руки товарищей, он рухнул бы в грязь.
Все перебрались благополучно, и Пэлфримен хотел предложить помолиться, однако понял, что в данном случае это будет неуместно, тем более что после окунания в ледяную воду он вообще сомневался, сможет ли подобрать подходящие слова, потому как совершенно замерз и утратил последние силы. Пребывая в оцепенении, разум его начал искать замену молитве, с помощью которой мог бы выразить благодарность, и тут вдруг Пэлфримен увидел побитый котелок и потрескавшуюся, размокшую седельную сумку. Эти предметы простой формы и скромного назначения, подвергшиеся действию стихий, придали всему особый смысл и усилили в нем чувство благодарности и доверия до такой степени, что он решился предложить их образы Богу и сразу утешился, осознав, что его намерение вполне допустимо.
Тем временем все, кто мог, принялись тащить за веревки опрокинутый плот, и с огромным трудом им наконец удалось вытянуть его на берег. Любой груз, который не смыло, пока плот был вверх ногами, пришел в столь плачевное состояние, что дальнейшее использование его вызывало серьезные сомнения. Остатки муки превратились в голубоватый клейстер.
Джадд подошел к главе экспедиции и с безукоризненной скромностью произнес:
— Мистер Фосс, должен признаться, я взял на себя смелость разделить муку на две части. Вторую половину мы переправили на мулах. В каком она состоянии, еще предстоит выяснить, но может статься, она не даст нам умереть с голоду, когда с провизией станет совсем туго.
На что Фосс церемонно ответил:
— Вы поступили правильно, Джадд, и дальновидно.
От дальнейших замечаний он воздержался.
Из-за перенесенных испытаний всем стало хуже, и как только мулов и лошадей разгрузили, расседлали, стреножили и отпустили пастись, люди с радостью забились в пещеры. Лишь поздно вечером, обсушившись у костров и поев похлебки из муки, приготовленной Джаддом, они обратили внимание на наскальные рисунки. В красных отблесках огня те казались великолепными. Простота и реалистичность символов проступала настолько явно, что каждый понимал их в соответствии со своими нуждами и уровнем развития.
Тернер разразился грязной бранью, сплюнул и заявил:
— Старину кенгуру не спутаешь ни с кем. Уж об этом они позаботились! — Он снова плюнул, на сей раз прямо на рисунок, но камень и охра быстро впитали слюну, и никому не пришлось негодовать долго. — И бабы тут, да? Или это крикетные биты?
Так Тернер сидел в отблесках костра и гадал, как бы ему нарушить вынужденное воздержание. Ральф Ангус, прикорнувший рядом со своим распутным другом, посмотрел на рисунки и почти тут же отвел взгляд. Молодой помещик испугался бы того, что видит, если бы поспешно не убедил себя в собственном превосходстве.
Гарри Робартс, напротив, сразу понял, какой именно смысл несут рисунки. Лишения, которые ослабили его тело, усилили проницательность и ясность ума, благодаря чему он теперь шагал по иссохшей траве во главе вереницы охряных охотников. Утро выглядывало из-за деревьев, звуки терялись в жемчужном тумане, стелившемся по земле. Бледные ступни мальчика мерзли от росы.