Лемезурье, к которому постепенно возвращались силы, и он ворочался в постели, ища кого-нибудь, кому посочувствовать. Молодой человек был рад, что остальные Фосса не заметили, потому что не стыдятся лишь те, кто познал всю глубину падения. По неясной для себя причине он начал вспоминать, как часто делал в этих пустынных землях, незаурядную молодую женщину, приехавшую на верфь верхом. Он вспомнил ее припухшие губы и темные круги под глазами, и как явно была она облечена в броню своей натуры, и как склонила голову, чтобы с непритворным интересом поговорить с мистером Пэлфрименом, и в то же время в глубине души оставалась безучастной.
По какой-то еще более непонятной причине провидец ощутил близость к своему предводителю, стоило женщине на коне вернуться в его жизнь. Он лежал в одеялах, смятый лунным светом, и между приступами болезни преисполнялся любви и поэзии, что казалось ему единственно правильным.
В ту ночь, когда среди слоистых облаков поднялась нежная, ажурная луна, Джеки вернулся, гоня потерянный скот. Лунный свет мерцал на остроконечных рогах, между которыми вполне мог поместиться и сам диск. Кожа тощего и испуганного мальчика, понурившегося на мрачной лошади, отливала сияющим перламутром.
Люди выглянули наружу и увидели его.
— Вот и Джеки возвращается, — сказал кто-то.
Спотыкаясь о тела, Фосс ринулся к выходу из пещеры, чтобы убедиться. Как же он обрадовался!
— Один корова не найти, — пробормотал мальчик, отступая в темноту, совсем недавно так его пугавшую.
Он соскользнул со спины лошади, и нагота его рассердила животное.
— Даже если так, ты славно потрудился, — вздохнул немец с большим облегчением, о котором другие и не подозревали.
При всех говорить он не мог, зато принес кусок пресной лепешки, оставшейся после ужина.
— Бери, — сказал он голодному мальчишке и почти сердито добавил: — Придется довольствоваться этим, потому что больше ничего нет.
Затем немец поспешно вернулся в постель, и из всех присутствующих лишь абориген, прекрасно умевший слушать молчание, не счел поведение главы экспедиции презрительным.
На этом инцидент был исчерпан. Фосс поместил его в путевой журнал без комментариев:
«28 мая. Джеки вернулся ночью с коровами, одной не хватает. Перед сном наградил мальчика лепешкой. Он был доволен».
Примерно в это же время произошел также инцидент с горчицей и кресс-салатом.
Тернер выразился приблизительно так: «Чего бы я ни отдал за тарелку с зеленью, капустой, шпинатом или даже с ботвой молодой репы, только воду отжать, сверху бросить кусок маслица или вытряхнуть содержимое хорошей мозговой косточки! Но главное, чтобы зелени побольше».
Зелени было крайне мало — лишь разновидность лебеды, которую они иногда варили, однако, несмотря на подобное добавление к рациону, у Тернера началась страшная цинга, отвратительная что на вид, что на запах.
Пэлфримен, услышав замечание товарища, вспомнил, что среди личных вещей у него завалялись семена горчицы и кресс-салата, посадить кои он не смог из-за засухи, и потом совершенно о них позабыл.
Тернер казался особенно омерзительным брезгливому Пэлфримену, который при обычных обстоятельствах постоянно мыл руки и менял белье каждый день. К этому его приучила сестра, старая дева, чья чистая кожа привычно пахла лавандовой водой или розовой эссенцией собственного приготовления и чей дом был уставлен мисочками с ароматическими смесями из сушеных цветов, сухими снопами лаванды или желтыми хрупкими листьями вербены. Впрочем, именно от этой сестры он и сбежал, по крайней мере от ее страстной всепоглощающей натуры, вследствие чего долго не мог придумать, как же ему искупить свое унизительное отношение — постоянный страх запачкать тело или душу через прикосновение к другому человеческому существу. Так было до тех пор, пока на глаза ему не попался мерзкий Тернер с его сомнительным прошлым, покрывшийся зеленоватыми струпьями у корней клочковатой бороды, и не предоставил возможность искупления.
И вот в пещере, где пахло гарью и болезнью, орнитолог предложил Тернеру побриться.
— Чтобы очистить лицо и дать коже зажить.
Тернер засмеялся.
— Решили привести меня в божеский вид напоследок, мистер Пэлфримен?
— А вдруг это только начало? — спросил Пэлфримен.
Тернер фыркнул, однако на уговоры поддался. В результате этого тяжкого испытания Пэлфримен весь взмок.
— Учитывая, что сегодня суббота, — заявил Тернер, — самое время найти какую-нибудь девку, прилечь с ней на мокрой травке и поймать ревматизм!
Пэлфримен стряхнул мыльную пену и волосы в огонь, и тот зашипел. Невинная душа сестры поморщилась или то была его собственная душа?
Вскоре после этого Тернер признался, что ему хочется зелени. Мисс Пэлфримен, любительница салата-латука, также имела обыкновение высаживать в горшочки горчицу и кресс-салат, подумал ее брат и вспомнил о семенах, что лежали в старом лаковом футляре для очков. Он тут же загорелся идеей посеять грядочку для Тернера и Лемезурье, отправился под дождь поискать подходящее место и нашел его в узкой долине между скалами, примерно в сотне ярдов от ненавистной пещеры.
Пэлфримен посеял семена, и те чудесным образом проросли, поднялись на бледных ниточках стеблей, потом раскрыли листочки. Волшебство свершилось просто и быстро. В тот важный день орнитолог выходил из пещеры несколько раз, чтобы принять участие в действе, имевшем столь огромное значение.
И вот однажды он обнаружил, что почти половина бесценных ростков объедена! Кровь застучала у него в ушах. Пэлфримен принялся сторожить всходы от птиц и зверей, бродя неподалеку под серым дождем. Под ногами чавкала грязь, а уцелевшие ростки продолжали благоденствовать, несмотря на отвратительные погодные условия.
И все же орнитолог никак не решался их срезать. Им овладели любопытство и мелочность. В один прекрасный день, наблюдая за грядкой с близкого расстояния, Пэлфримен увидел Фосса. Тот подошел, достал из кармана перочинный нож, склонился и срезал щедрый пучок. Так он и стоял, запихивая зелень себе в рот, словно животное.
Пэлфримен буквально онемел.
— Мистер Фосс! — воскликнул он, наконец выходя вперед.
— А, мистер Пэлфримен! — сказал, точнее, пробормотал с набитым ртом Фосс.
Итак, лунатик попался, однако вины своей не признал.
— Неужели вы не задумывались, откуда здесь взялась зелень? — начал Пэлфримен.
— Вкусно, — заметил немец, нагибаясь и снова срезая пучок, — жаль мало, удовольствия почти никакого.
Пэлфримен готов был спросить, не приходило ли тому в голову, что семена выросли не сами по себе, но воздержался. Он понял, что вовсе не хочет утвердиться в своих подозрениях.
Фосс закончил и обтер нож большим и указательным пальцами, стирая малейшие следы зелени, потом закрыл и убрал в карман.
— Скажите мне, Пэлфримен, — спросил он, — вас очень расстраивает гибель экспонатов в реке?
— Не настолько уж они были важны, — пожал плечами орнитолог.
— Ради них вы ведь и отправились в эту экспедицию, — напомнил Фосс.
— Я склонен думать, что у меня имелись и другие цели, — ответил Пэлфримен. — И самая важная еще впереди.
Он подвергся тяжким испытаниям и все же не поддался искушению поверить, что поведение предводителя экспедиции или утрата экспонатов является главной проверкой на прочность.
Фосс за ним наблюдал.
— Не вернуться ли нам в пещеру? — предложил Пэлфримен, полный решимости полюбить этого человека.
Фосс согласился, что стоять под дождем ни к чему. Приблизившись к пещере, он повернулся к Пэлфримену и спросил:
— Я хочу, чтобы вы были со мной откровенны. Вы принадлежите к партии Джадда?
— К партии Джадда?!
— Да. Джадд создает партию, которая рано или поздно отделится от моей экспедиции.
— Я не отделюсь, — с грустью проговорил Пэлфримен. — И я не принадлежу ни к одной из партий.
— Вы не сможете остаться в стороне.
— Вероятно, я не так выразился. Лучше сказать иначе: я принадлежу ко всем партиям сразу.
— Еще хуже! — вскричал Фосс. — Вас порвут на части.
— Что ж, если это необходимо…
Фосс, Пэлфримен и Лора продолжали идти к пещере. Самоотверженность двух других спутников стала для немца большим искушением. Порой ему хотелось прикоснуться к их нежной преданности, у которой была мягкая, блестящая шкура собаки. В иные моменты они устраивались внутри него, крыло к крылу, и ждали, что он воспарит с ними вместе. Но он не уступал соблазну.
— Я не стану принимать во внимание собственные влечения, — заявил он, — и никоим образом не отступлюсь от намерения пересечь эту страну из конца в конец!
Фосс вошел в пещеру, и расстроенный Пэлфримен последовал за ним.
Поскольку дождь все не прекращался, узников ждали новые испытания, хотя пока это были всего лишь мелкие бытовые дрязги.
Всякий раз, когда они оставались в лагере надолго, Джадд неизменно обособлялся. Он тут же находил — точнее, выдумывал, как сказал бы глава экспедиции, — множество важных забот. Он становился повелителем вещей. Так что вскоре после того, как они обосновались в пещере, он решил провести ревизию всех изделий из кожи, которыми они владели: седел, уздечек, седельных сумок и так далее. Он часто что-нибудь чинил у едва горевшего костра под шахтой, служившей им дымоходом, сидя в лучах пыльного бледного света, или мастерил мешочки из промасленной ткани для защиты от сырости тающего запаса лекарств.
Неприкаянный Тернер загорелся идеей подружиться с этим человеком. Прежде Тернер жил на улице и водил разные знакомства, но крепкой дружбы или утонченных красок постоянства никогда не знал и не искал. Все, что ограничивало внезапные перемены, неизменно его отвращало.
Тем не менее, теперь ему хотелось прислониться к надежной скале.
— Когда вернемся из этой, так сказать, экспедиции, — сказал Тернер, вытягивая и скрещивая ноги, потому что никогда и ничем не был занят, — получим наши награды и аплодисменты, я заживу по-джентльменски и отправлюсь в увеселительную поездку. Заодно и к тебе загляну, Альберт, осмотрю твои владения, о которых ты нам тут рассказывал.