— При всей вашей доброте вы чрезвычайно жестоки, — проговорила Лора, глядя на столик.
— Во время странствий я провел несколько дней в Джилдре, поместье в Дарлинг-Даунс, откуда экспедиция начала свой путь. Мистер Бойл, владелец, был весьма любезен, хотя и ненадежен из-за чрезмерной склонности к рому. Фосса сопровождали на запад двое черных. Один, старик, вернулся вскоре после отъезда экспедиции. Другой тоже приходил в Джилдру, но вот насколько позже — неизвестно, потому как свидетельства Бойла доверия не заслуживают. Старик, Дугалд, разговаривал с мальчишкой, который пребывал в состоянии психического расстройства, даже помешательства. Бойл расспросил Дугалда, и тот заявил со слов парнишки, что случился мятеж. Потом мальчишка — кажется, его звали Джеки…
— Джеки, — кивнула Лора Тревельян.
Полковник нахмурился из-за того, что его перебили, и продолжил:
— Джеки ушел из Джилдры. Он то возвращается, то снова уходит, его передвижения и поведение предсказать невозможно. Я допросил бы Дугалда лично, однако за несколько недель до моего прибытия старик умер.
Полковник Хебден, привыкший к женским слезам, почувствовал рядом с собой сухое жгучее отчаяние. Впрочем, на мисс Тревельян он старался не смотреть.
— Еще один интересный факт. Через некоторое время после исчезновения экспедиции в Джилдру пришло племя аборигенов, спасавшихся от засухи на востоке. Местные аборигены их приняли, хозяин поместья помог с едой. Как-то раз гости исполнили корробори[43], в котором изобразили массовое убийство лошадей. И снова от Бойла, пьющего без просыпу, мне не удалось добиться никаких вразумительных подробностей.
В полном молчании двое сидели и слушали, как потрескивают стены чайной беседки.
— Интересно, что сказал бы на это Джеки… — проговорила Лора Тревельян.
Она не спрашивала, интонация ее была скорее утвердительной.
— Знаете, вот тут-то я и потерпел неудачу, — признался полковник. — Я должен вернуться! Вы меня убедили, мисс Тревельян. Благодарю!
— О нет! — воскликнула она. — Не нужно возвращаться! Они мертвы. Оставьте их в покое. Мы и так достаточно настрадались, все мы…
— Кто-нибудь из них мог выжить. Джеки ведь удалось. К тому же не следует забывать про мятежников. Каким бы предосудительным ни было их поведение, мы не можем бросить этих чертяк несчастных!
Мисс Тревельян прикусила губу.
— Фосс и сам мог быть чертом, — вспомнила она, — если бы в то же время не напоминал самого несчастного в мире человека.
Как грустно, подумал полковник, что теперь ее гордость обратилась уродливым состраданием. Среди мужчин подобный интерес к женщинам встречается чрезвычайно редко. В подавляющем большинстве женщины вызывали у полковника именно интерес, не считая случая с его супругой, любовь к которой представляла собой дань условностям с примесью заботливого уважения.
Он не мог и дальше смотреть на школьную учительницу, ожидая, пока она опять скроется в своей раковине, да и слова утешения тут были бы неуместны, поэтому он лишь сказал:
— Простите. Пожалуй, мне лучше уйти.
Однако она отклонила его предложение, заметив:
— Желание прятаться по углам следует подавлять.
Мисс Тревельян поднялась и разгладила свое подходящее случаю серое платье.
Пока они шли по саду к другим гостям, она продолжала дрожать, и ожидавшая их возвращения миссис де Курси вышла им навстречу с встревоженным лицом.
— Могу ли я для вас хоть что-нибудь сделать? — спросила она с сочувствием, внимательно разглядывая ее лицо в поисках разгадки.
— Нет, ничего не нужно, — ответила Лора с благодарностью.
Разве можно быть неблагодарной к столь красивой и благодетельной женщине, как миссис де Курси?
Оставаться на приеме и дальше не имело смысла. Роскошные столы опустели, вспотевшая и перепачкавшаяся сладостями малютка Мэри Хебден носилась туда-сюда между гостями и стала для них досадной помехой.
Одному старому джентльмену, который развлекал ее, завязывая носовой платок разными хитроумными способами, девочка прокричала прямо в лицо:
— Если захочу, собью тебя с ног! Я — сильнее!
Поэтому воспитательница поспешила ее увести. Уходя, мисс Тревельян поблагодарила миссис де Курси за гостеприимство и предусмотрительно уклонилась от прощания с полковником Хебденом.
— Вам понравился мой дядя? — спросила Мэри, едва села в экипаж.
— Да, — ответила мисс Тревельян. — Он был в высшей степени мил. И добр.
Мэри Хебден вздохнула, скучая по всем своим знакомым мужчинам, или же она просто объелась. Спутницы прижались друг к другу в духоте экипажа, пропахшего овсом и мякиной, как и все наемные кареты.
— И каковы же твои планы? — спросила миссис де Курси у полковника Хебдена, сидя под плакучим вязом.
— Завтра я возвращаюсь в Батерст, — с готовностью ответил полковник.
— Приятно слышать, что Амелия с детьми смогут насладиться твоим вниманием, — сказала миссис де Курси.
— Скоро снова отправлюсь в Брисбен и Джилдру. Я понял, что не выполнил своих обязательств в тех краях.
— Ты понял это сегодня. Благодаря мисс Тревельян. Я ревную!
— Не стоит. Не сомневаюсь, что мисс Тревельян — женщина исключительных достоинств. К тому же очень красивая. Однако красота эта скорее интеллектуального толка.
— Больше о ней ни слова! — воскликнула миссис де Курси с притворным гневом.
Из опыта она знала, что яркие чувства следует изображать. Если ее отношениям с полковником суждено было сохраниться, то лишь благодаря тонкой ниточке иронии.
— Ты — просто черт! — добавила она.
— Мне уже доводилось слышать сегодня это слово! — рассмеялся он, обращая к ней свое довольное грубое лицо. — Только в данном случае его использование вряд ли оправданно.
Чтобы испортить ему настроение, потребовалось бы обвинение куда более серьезное. Попытки школьной учительницы отговорить полковника от повторного путешествия возымели обратное действие, и с тех пор он пребывал в приподнятом настроении. Человек менее тщеславный мог бы проникнуться страхами мисс Тревельян. Однако полковник Хебден попросту не обратил на них внимания. Ему было свойственно тут же забывать о тех, кто больше не представлял для него никакой пользы.
Пятнадцать
Будучи вынужден прожить несколько месяцев в своем поместье в Батерсте в компании дражайшей супруги, чье бескорыстие делало ее скучной, и детей, которые его не замечали вовсе, полковник Хебден проводил время не без раздражения, занимаясь своими делами и рассылая письма знакомым, разделявшим его пагубное пристрастие к вечному движению по самым малоприятным территориям Австралии. Наконец, когда все приготовления были завершены, полковник двинулся на север, собирая по пути участников новой экспедиции. Последних он захватил уже в Джилдре.
Брендан Бойл, узнав из письма Хебдена о продолжении поисков Фосса, откликнулся с типичной для него чрезмерной щедростью, пообещав стадо овец, двух пастухов-аборигенов и всевозможное снаряжение, без которого лично он в путешествии бы никак не обошелся. Бойл ожидал на веранде, подтягивая спадающие штаны и запахивая рубаху на волосатом животе. Глава экспедиции и хозяин едва обменялись приветствиями, члены поискового отряда еще только разминали затекшие конечности, а местные черные не успели приступить к изучению чужих пожитков, как Хебден с тревогой спросил:
— Скажите, Бойл, вам улыбнулась удача?
Вопрос относился к фрагменту письма, в котором несколькими месяцами ранее полковник написал:
«Что касается Джеки, в случае появления последнего в Джилдре до моего прибытия настоятельно прошу взять его под стражу. Если станет известно о местонахождении мальчишки от других аборигенов, дайте ему знать, что мне нужна помощь в обнаружении останков Фосса и его отряда, как и мятежников или, если Бог даст кому-нибудь из этих несчастных выжить, их самих во плоти».
Теперь полковнику не терпелось услышать ответ.
Бойл расхохотался. Из уважения к своей грязной бороде он сложил полные губы в трубочку и аккуратно плюнул.
— Джеки, — ответил богатый скотовод, — прошел через Джилдру пару недель назад.
— И вы его не схватили?! — напружинился полковник.
— Схватить Джеки?! — воскликнул Бойл. — С тем же успехом можно пытаться сунуть в мешок вилли-вилли[44].
— Вы его хотя бы допросили?
— Бесполезно, — вздохнул Бойл.
Полковник охотно посадил бы под арест этого подчиненного, который не справился со своими обязанностями, однако, учитывая обстоятельства, решил довольствоваться показной сердечностью.
— Дорогой мой, — воскликнул он, — знаете ли вы, что наделали? Вы бросили иголку обратно в стог сена!
Бойл махнул отекшей рукой.
— Джеки, — сказал он, — безумен.
— Иногда и безумие имеет смысл, — прозорливо заметил полковник.
— Не сомневаюсь, что вы вырвали бы у него все зубы. Да и любой другой на вашем месте поступил бы так же, только не я. — Бойл все еще пребывал в радостном настроении. — Пойдемте в дом, Хебден, выпьем по-дружески. Могу предложить вам настоящий ямайский ром. Не то что это местное пойло!
Таким образом, Джеки остался на свободе.
Что же сталось с Джеки?
В самый судьбоносный день своей жизни этот мальчик, которому довелось пережить слишком многое слишком рано, убежал из лагеря приютившего его племени. Сперва он мчался со всех ног, пока по пустому утреннему небу взбирался красный шар, потом на смену ему пришло желтое солнце, и беглец пошел шагом, иногда срываясь на бег, судя по мелькавшим серым подошвам.
Мальчик, чей ужас одиночества посреди бесцветного пейзажа ничуть не скрашивался чернотой его кожи, ушел с пустыми руками. Бедра его прикрывала повязка, на шее болтался шнурок, некогда выпрошенный у мистера Джадда, и на нем складной нож с костяной рукояткой, подарок их предводителя. Так что он был не только одинок, но и почти гол. При обычных обстоятельствах одиночество постепенно сошло бы на нет благодаря множеству мелких мер, делающих жизнь приятной и вполне сносной: выслеживанию зверей, поиску дров, воды или дикого меда — поиску, вечному поиску. На какое-то время взгляд его затуманился, и от теснившихся в голове мыслей одиночество возросло. В него впивались ужасные ножи мыслей, заточенные солнечными ножами. По ночам мысли путались и мешались с духами, населявшими те места, которые он выбирал для сна.