За этим следовали звуки, наводящие на мысль о серьезных коликах.
— И все же в некотором роде можно сказать, что она изменилась к лучшему. Такая одухотворенность!
Снова звуки, на сей раз менее физиологичные и более таинственные.
— Многие суровые натуры могли бы смягчиться, будь у их обладателей хотя бы половина очарования Беллы.
Тут раздались чьи-то возражения.
— Разве можно назвать миссис Рэдклиф интересной собеседницей?
— Интересной? Смотря что подразумевать под этим словом. Я знаю несколько леди, которых можно назвать более интересными, чем миссис Рэдклиф. Разумеется, ни одна женщина не может вмещать всех достоинств. А Белла так мила…
— И одевается красиво. Пусть даже не по последней моде.
— Зато у нее есть собственный стиль.
— Должна признать, требуется определенное мужество, чтобы появиться с подобным украшением в волосах.
— Лунный камень.
— Лунный камень?! Эффи! Луна!
— Ш-шш!
— Эффи, неужели Белла Рэдклиф нарядилась в луну?!
Раздался пронзительный смешок.
Гости двигались по кругу и гадали, кого им следует избегать. Перемешивались друг с другом лишь радужные платья. Одетые в черное мужчины предусмотрительно держались вместе.
— Миссис де Курси, как мило, что вы пришли, — проговорила миссис Рэдклиф, подходя ближе.
Переняв фразы у светских львиц, она не выучила их в достаточной степени и произносила с заминкой, которая моментально очаровывала даже самых жестоких женщин.
— Вы ведь знаете, милая Белла, ради вас я готова умереть! Все ради вас, — говорила старушка Эффи де Курси, поправляя шиньон и оглядываясь по сторонам.
Сложно сказать, кому из джентльменов предназначались холодные останки ее красоты, однако старые привычки отмирают с трудом.
Ни с того ни с сего стали появляться невзрачные фигуры личностей бедных или несуразных, знакомые большинству гостей. К примеру, доктор Басс. Никто и не подозревал, что у видного врача могут быть иные занятия помимо назначения пилюль. Или Топп, учитель музыки, долгие годы ходивший с уроками по всем домам, к отчаянию всех девиц. Конечно же, ему всегда предлагали лимонный кекс, пропитанный мадерой, и бокал портвейна, но, разумеется, за стол не звали никогда. Еще явилась старая мисс Холлиер, мымра в розовой кисее, без конца надоедавшая всем экскурсами в генеалогию, спастись от которой можно было, лишь купив у нее жидкость для выведения веснушек. Присутствие подобных личностей недвусмысленно свидетельствовало: что-то здесь не так. Член Законодательного собрания хмурился, леди разглядывали и пощипывали длинные лайковые перчатки. Потом гости заметили, что среди них обретаются дети — и отпрыски хозяев, и приглашенная молодежь — нескладные девицы и прыщавые юнцы. Самое странное, пришел даже Вилли Прингл. Конечно, Вилли успел вырасти, чего не ожидал никто. Он так и остался посмешищем, что никого не удивляло. Вернувшись из Франции, где прожил несколько лет в сомнительных развлечениях и научился писать маслом, он все еще писал, хотя ни у кого язык не повернулся бы назвать его мазню картинами; к счастью, «шедевры» радовали глаз золотыми рамками, которыми можно было вежливо любоваться. Едва войдя в гостиную Рэдклифов, Вилли Прингл расцеловал хозяйку, потому что любил ее. Гости в ужасе ахнули.
— Интересно, что за развлечение подготовила для нас миссис Рэдклиф? — поинтересовался член Законодательного собрания у своего ближайшего окружения.
Мистер Рэдклиф упрекнул бы Прингла за вольность, если бы не презирал его до глубины души. Также ему стало крайне тревожно из-за чувства собственной уязвимости, которое он всегда испытывал в присутствии кузины своей жены. Он все еще ненавидел Лору Тревельян.
Белла Рэдклиф расхаживала между гостями, и вдруг ей вздумалось пояснить для тех, у кого это вызывало особую досаду:
— Сегодня я пригласила вас всех потому, что ценю каждого за некое особенное качество. Разве не приятно обнаружить и оценить его в других гостях, благодаря чему мы сможем быть так счастливы вместе в этом прелестном доме?!
Весьма странное заявление.
Двери и окна стояли распахнутыми настежь, и внутрь лилась синяя ночь. Два малыша с довольными личиками уснули на диване с прямой спинкой, и сны их, очевидно, наполняло особое блаженство. Несколько гостей подобрее отозвались на речь хозяйки, бормоча, как мило и весело все задумано, однако большинство тут же вернулось к своим разговорам и перемыванию косточек ближнему.
Среди джентльменов беседы велись главным образом о спасении одичавшего белого человека, единственного выжившего из экспедиции, которую возглавил тот сумасбродный немец двадцать лет назад. Человек якобы прожил все эти годы в племени аборигенов, и недавно его привезли в Сидней, где он присутствовал на церемонии открытия памятника в самый день приема у миссис Рэдклиф.
Теперь все пытались пробиться к мистеру Сандерсону из Рейн-Тауэрс и полковнику Хебдену, которые оба посетили церемонию.
— Он самозванец? — спрашивали одни.
— Все это выдумки, некоторым лишь бы дискредитировать правительство за медлительность в освоении новых земель! — утверждали другие.
Мистер Сандерсон лишь улыбался и повторял, что человек действительно побывал в той экспедиции и он знаком с ним лично. Заверения старого скотовода, смущенного собственным великодушием и размахом приема, вызывали у гостей раздражение. Полковник Хебден выглядел настолько отстраненным и, соответственно, неприступным, что уподобился статуе из камня или металла, и люди вполне могли бы излить свою злобу на мистера Сандерсона, если бы кое-что не произошло.
Прибыла мисс Тревельян, директор школы, изрядно припозднившаяся в связи с кое-какими административными делами. Простое черное платье ничуть не отвлекало внимания от выражения ее лица, и мнения гостей тут же разделились. Когда она вошла в комнату, некоторые леди, сверкая и бряцая драгоценными камнями, прервали витиеватые беседы и приветствовали ее с преувеличенной умильностью. Затем, раздосадованные своими проступками, которых за жизнь накопилось немало, и желая хоть как-нибудь самоутвердиться, они принялись обсуждать ее внешность, едва женщина отошла.
— Разве она не чересчур проста? Бедная Лора далеко не красавица. Да еще такое учудила! Мало того что ей вздумалось стать школьной учительницей, она посмела заявиться на прием к Белле в столь ужасном платье!
Мисс Тревельян обменивалась приветствиями с теми, кого узнала. Лицо ее было совсем белым. Склонив голову набок, она бормотала с легкой дрожащей улыбкой, которая могла скрывать как мигрень, так и силу духа:
— Уна, Чэтти, Лиззи. Рада видеть в добром здравии, Элинор.
— Кто эта дама, перед которой все приседают? — спросил мистер Ладлоу, английский гость, рекомендованный Рэдклифам их другом.
— Это мисс Тревельян. Сейчас я вам все про нее расскажу, — вызвался спутник англичанина.
То был сам доктор Килвиннинг, и ему пришлось поспешно отвернуться, потому что предмет их интереса как раз проходил мимо.
Знаменитый доктор, разряженный еще более роскошно, чем прежде, затаил обиду на мисс Тревельян, ведь благодаря ей некогда угодил в затруднительное положение, в его чрезвычайно успешной практике случавшиеся крайне редко.
— Я вам больше того скажу, — громко зашептал он, стоя лицом к стене. — Она была как-то связана с немецким исследователем, о котором только что говорили.
— Какая скука! — прогоготал мистер Ладлоу, презиравший любые проявления колониальной жизни. — А девица с ней рядом?
— Ее дочь, — прошептал доктор Килвиннинг, все еще в стену.
— Отлично! — расхохотался англичанин, успевший угоститься в банкетном зале. — Миловидная и пухленькая. Не то что мать.
Люди, узнававшие Лору Тревельян благодаря ее связям и заслугам дядюшки-торговца, вовсе не считали нужным принимать Мерси. Они встречали ее равнодушными улыбками, отводя взгляды. Привыкнув к этому, девушка шла, низко опустив голову, с выражением некоторого смирения на лице. Мерси неотрывно смотрела в ту точку на спине матери, куда враги могли нанести удар.
Потом Лора увидела Беллу, и они обрадовались друг другу как сестры, сразу воздвигнув посреди пустыни спасительный зонтик.
— Дорогая моя Лора, я приняла бы тебя, как полагается, но мне пришлось подняться к Арчи — кажется, у него начинается простуда.
— Думаешь, я позволила бы принимать себя в нашем собственном доме?
— Тебе нравится газовое освещение? Я обожала наши старые лампы!
— Как здорово было сидеть под ними и читать!
— После того как принесут чай! Лора, вид у тебя очень уставший.
— Я и в самом деле устала, — призналась директриса.
Днем Лоре пришлось посетить церемонию открытия памятника, ведь мистер Сандерсон был столь любезен, что прислал ей приглашение.
— Тебе тоже следовало прийти, Белла.
— Я не смогла, — ответила Белла и вспыхнула.
Лгать по мелочи бывает труднее всего.
Кузины подошли к жесткому и уродливому креслу, уцелевшему от прошлой размеренной жизни, словно жалкий обломок кораблекрушения, выброшенный на неизвестный и, вероятно, опасный берег званого приема.
— Я посижу здесь, — сказала Лора.
Кроме нее никто бы и не осмелился, ведь гости чувствовали, что кресло принадлежит отсутствующим владельцам дома.
— Ну, вот видите! — говорили люди.
— Разве она не похожа на ворону?
— Скорее на пугало!
— Никого ко мне не приводи, — велела Лора. — Не хочу доставлять тебе неудобств. К тому же я так и не выучилась вести светские беседы. Буду сидеть и смотреть, как они расхаживают в своих нарядах.
Теперь в комнате властвовала эта таинственная женщина средних лет в черном платье, которая почти не обращала внимания на окружающих. Проходившая мимо юная мечтательная девушка в одеянии из белого тарлатана имела неосторожность посмотреть женщине прямо в глаза и в тот же миг резко изменила свой курс и вышла в сад. Сокровенное движение листвы и звезд, ветра и теней, бального платья вскружило ей голову. Тело уже не повиновалось девушке. Ей хотелось танцевать, но пятки прочно укоренились, руки чуть подрагивали, словно ветви деревьев. Юное создание попыталось вспомнить послание в глазах женщины и не смогло — казалось, ей суждено остаться жертвой собственного несовершенства.