И когда обрюзгший, усталый, пожилой человек, который в некой давней земной бесконечности был семнадцатилетним студентом Митенькой, подлетал к Нью-Йорку, то среди прочего ему вспомнился и тот день... Воспоминания были выцветшие, пожелтевшие, какими бывают старые фотографии, но то птичье чувство, та жажда полета, которую он, Митенька, испытал в тот поздний звездный вечер у реки, ощутилось ярко, живо, точно все происходило вчера. «Этот нынешний полет начался тогда», — подумал постаревший на двадцать семь лет Митенька.
Улетали во тьме. Тьма бесконечная, адская, прижмешься к стеклу, видно, как рядом летит созвездие Медведицы, знакомый ковш. Но потом и созвездие Медведицы отстало, как бы проводив, вернулось назад, к родным местам. Забылся или задремал — и вдруг вылетели из тьмы в рассвет, в розовую дымку. Не успевший погасить своих ночных огней Нью-Йорк, огромный, во всю неохватную ширь, производил небесное впечатление.
Точно снизу была не земля, а еще одно небо, но не в синих, а в желтых звездах разной величины. «Это небо я и видел тогда юношей, в одиночестве и отчаянии плача на берегу чужой реки и глядя на чужие огни, — подумал Митенька, слегка массируя свое изношенное, нездоровое сердце, — на этом небе мне и предстоит теперь жить, оставив навсегда землю своего рождения, принесшую столько невзгод и обид. Какова-то будет моя новая небесная жизнь?»
И опять, как начинавшим жить семнадцатилетним юношей, Митенька мечтал, волновался и строил грандиозные, тщеславные планы, которые должны же были наконец сбыться, если не в той, то в этой жизни.
Западный Берлин
1987 г.