— Пап, зонтик возьми! — крикнула ему дочь.
Вадим тоже вылез бы, но подступающая стеной крапива отбила желание.
Потом они играли в города, ходили к колонке наполнить водой пустые бутылки, смотрели на дом, на хмурое небо, слушали радио. Вика спела им последнее из эстрадного. (Кошмар, что сделалось с эстрадой!). Александр с Вадимом в два голоса подпели Боярскому. Пара-пара-порадуемся… Затем Александр показал на карте выход на клюквенные болота, а Вадим достал непонятную фотографию с плечом, и они втроем обсудили ее: Вика до хрипа убеждала их, что это снимок призрака, Александр сказал, что для поиска каких-нибудь подсказок снимок надо увеличить, может на стенах или на подоконнике обнаружится надпись, а вообще на подушке, похоже, клеймо, и, вполне возможно, что она больничная. Вика сказала, что призрак и больница очень даже сочетаются, а Вадим согласился.
— Вадим, — наклонилась к нему Алька, — так все и проспишь.
Черт!
Он несильно стукнулся лбом о стекло, разлепил глаза. Александр, подавшись вперед, висел на ремне. Посапывал. Вика дрыхла, задрав ноги на спинку сиденья. Как у нее так получалось? Автомобильные часы показывали едва заполночь.
Вот тебе и дежурство.
Горькая сентябрьская ночь была сера. Это в городе мрак копился в переулках, густел между домами, а здесь, на просторе, он растекался бледными разводами.
Дом темнел на фоне какого-то слегка желтоватого неба.
Вадим потер щеки, подвигал ногами, покрутил шеей, осторожно приоткрыл окно. Дождь кончился. Но, кажется, было сыро.
Чуть слышно шелестела крапива.
Деревня спала. Не светилось ни одного окна. Даже фонарь не горел.
Вадим принюхался — вроде дымом тянет. Он прилег на "торпеду", разглядывая дом. Ничего. Может, дальше по улице? На снимке пожарища не особо видно, что там в стороне, Вовка да Егорка в фокусе.
Он пропустил момент, когда огонь вдруг выхлестнул из-за стены. Багрово-черный, хищный, он облизал "вагонку" и утянулся обратно за стену.
Сердце ухнуло в бездну. Вадим рванул дверцу, одновременно пихнув кулаком Александра.
— Горит! Горит!
Александр забился на ремне. Со звонким щелчком отлетела пряжка.
— Где? Ах ты ж мать!
Из-под крыши дома пыхнуло черным дымом, языки огня заплясали наверху, снова показались сбоку. Какая-то еще тень ходила там, за забором, взмахивая руками.
— Вичка! — Александр перегнулся на заднее сиденье и растормошил дочь. — Просыпайся. Пожар!
— Что?
Бледное, заспанное лицо Вики смотрело одним глазом. Волосы торчали в разные стороны.
— Вика! — нагнулся в салон Вадим. — Беги по деревне, стучись в дома, поднимай людей. С ведрами, с лопатами. Поняла?
Кивка уже не увидел — бросился к забору, перемахнул его, влетел в какие-то колючие кусты (крыжовник?), расцарапав руки и щеку.
Тень заступила дорогу. Заворчала пьяно, полезла пятернями в глаза.
— К-куда? Ты ш-то-о…
Плотная, нестойкая фигура в телогрейке, пахнущая землей и бензином. Пропитой, хриплый голос. Всплыло, приблизилось лицо.
Желтое, как гнойник.
— Пожар! — крикнул в него Вадим.
Лицо обрадовалось.
— И пра-а. Всех их… Пусть горят! Всю жизнь мне!..
— Придурок!
Вадим отцепил чужие пальцы.
— К-куда?
Пьяный попытался съездить ему по челюсти, но промахнулся.
Вадим отпихнул его в сторону, и человек рухнул в кусты, завозился там, глухо матерясь. Александр возник рядом.
— Бьем окна?
— Сначала дверь.
— Вика?
— Побежала. Ничего, всех разбудит, у меня боевая дочка.
Они поднялись на крыльцо.
Дверь была заперта. Вадим подергал, наддал плечом. Затем в нее стукнулся Александр. Наверху трешало и клокотало. Лопался, разлетался шрапнелью шифер. Огонь шумел, жрал дерево совсем рядом. Красно-рыжие отсветы плясали на грядках.
В доме было тихо.
— Вовка! Егорка! — закричал Вадим.
— Сейчас у многих газовые баллоны, — сказал Александр. — Не дай бог рванет.
Они переглянулись и ударили в дверь вместе.
Тупая боль растеклась по спине, какая-то железячка зло царапнула бицепс. С той стороны звякнул крючок, но дверь не открылась.
Словно в ответ сбоку, сверху дохнуло таким жаром, что Вадиму показалось, будто он горит сам. Он свалился с крыльца в траву. Александр сполз по ступенькам.
— Черт!
Он закашлялся.
— А ну пошли, су-у-уки!
Откуда-то из кустов, едва Вадим сумел подняться, надвинулась фигура, и вместе с "суками" прилетел дрын, ударил в плечо, вскользь задев ухо и за ухом.
В глазах тут же брызнули искры (или это от пожара?), в голове зашумело, слова разделились на звуки, на долгие и медленные гласные.
Второй удар он удачно пропустил над собой — ноги, не удержав, подломились.
— Су-уки! Убью!
Мужик снова взмахнул дрыном. Пола телогрейки взвилась вороньим крылом.
Вадим выставил руку, понимая, что это вряд ли его спасет. Ну, пусть хоть рука, подумал. Рука — дело наживное.
Эх, Алька, буду я в гипсе…
Дрын неожиданно бухнул в землю, а мужик, удивленно хрюкнув, повалился желтым лицом в истоптанные грядки.
— Нет, паскуда какая!
Александр отбросил полено и на всякий случай добавил уроду ногой.
Вадим поднялся. С улицы летел звон. Кажется, били в рельс. От ближних домов уже бежали, белели платками да рубахами.
Дым валил в небо.
— Ухо в крови, — сообщил Александр.
— Пофиг.
К двери было уже не подойти.
Горела "вагонка". Горело внутри, обугливая дверные доски.
— Вовка! Егорка!
Вадим подобрал дрын и со второй попытки (с первой попал в раму) выбил им окно. Посыпалось стекло. Серый дым потек наружу.
— Вовка!
Ему показалось, детский голос крикнул в ответ.
— Подсади, — попросил он Александра.
Тот приник к стене под окном, морщась от пламени, клокочущего в затылок, сложил замком ладони.
— Ну!
Вадим поймал опору подошвой ботинка.
Сзади, повалив забор, растекались по участку люди, кто-то звенел ведрами, кто-то набрасывал в пламя траву и песок. Кто-то причитал:
— Ой, дети там, дети!
— В цепочку! — взревывал зычный голос. — В цепочку до колонки!
Огонь гудел и стрелял искрами.
Вадим подтянулся до окна, тут же изрезал пальцы и сразу забыл о них. Дым ел глаза. Кроме сполохов огня и смутных очертаний мебели ничего видно не было.
— Вовка! Егорка! — крикнул Вадим.
— Дяденька!
Испуганное детское лицо мелькнуло в дыму.
— Иди сюда!
— Егорка не идет, плачет.
— Я его сам сейчас!
Дом гудел и трещал. И, кажется, качался. Жар наплывал волнами. Вадим отворачивал лицо и дышал улицей. Внизу переступал под его весом Александр.
Построившаяся людская цепочка опрокидывала на стены ведро за ведром. К окнам с другой стороны поставили лестницу и с матами отступили, когда полыхнуло и там.
— Вовка! — снова крикнул Вадим.
— Да.
— Где ты?
— Здесь, дяденька.
— Черт!
Вадим поморгал. Скорее наощупь он нашел подошедшего к окну мальчишку и, схватив за лямки майки, выдернул его наружу.
— Саня.
— Принимаю.
Вадим опустил Вовку в протянутые руки. Взглянул — рядом топталась Вика.
— Вик, мальчишку бы в салон…
— Ага, — кивнула девчонка.
В доме что-то рухнуло.
— Там Егорка и мама! — крикнул Вовка.
— Сейчас.
Вадим подышал, помотал головой, словно надеясь отогнать приставучий дым. А затем с Александрова плеча перевалился в окно.
— Егорка!
Огонь полз по стенам, по стареньким обоям, лизал пол.
Вадим уткнулся коленом в спинку кровати, перешагнул, не дыша. Сколько там можно, минуту, две? Вряд ли больше.
Закурилась дымными волосками куртка.
Кое-как нашелся проем, тумбочку в сторону, темно, жарко, ох, воды бы.
— Егор… кха…
Он закашлялся.
Ага, окно. Вадим разбил его локтем, глотнул свежего воздуха. Сгорю, блин. Глаза слезились. Черт тут разглядишь. Какая-то добрая душа плеснула в окно из ведра. Чуть полегче.
Волосы словно бы запеклись.
Вадим шагнул через провалившиеся полы, через огонь, к почерневшему печному боку.
— Егорка!
Он не увидел, он наткнулся, едва не наступил на безвольно лежащее детское тельце.
— Ах ты ж!
Рядом, завернувшаяся в одеяло, косо сидела женщина. Вроде живая.
Вадим поднял и прижал к себе мальчишку, вздернул вверх женщину — откуда только силы взялись.
— Пошли, пошли!
За спиной трещало и обваливалось дерево, ревел огонь. Женщина плелась еле-еле. Вадим обернулся, подтянул ее к себе, потерял вдруг ориентацию.
В горло набилось ежиков, и они драли его иголками.
Дым, огонь. Подышать бы. Вадим ткнулся в стену, в другую. Вроде небольшой дом-то. Женщина упала, он чуть ли не пинками заставил ее подняться.
Мы еще можем, мы еще фотографию…
Вспыхнул край одеяла, и Вадим сбросил его с женщины. Под одеялом на женщине оказалась ночнушка. Куда идти? Куда?!
Дернул рукой мальчишка. Это хорошо. Это совсем замечательно. Гадство, где окно? Понятно, где-то в дыму.
Он почти отчаялся. Жутко пекло спину. Кусало.
Что-то грянуло в стороне, женщина повалилась кулем, застонала:
— Не хочу! Ой, не хочу!
Ее грязные полные ноги заскребли по полу.
— Встать! — выкашлял Вадим. — Встать!
И увидел вдруг Альку.
Даже остолбенел. Блин, подумал, а мы тут горим. А затем пошел к ней, на нее, в дым, с Егоркой на плече и его матерью волоком. Шаг, другой. Третий.
Окно, господи, окно!
Окно вылепилось, как в жизни не бывает. Узкое, да, не то, в какое он влез, но, похоже, то, которое он высадил по пути.
И хорошо. Вадим уже еле стоял.
— Сюда, — он высунул в окно Егорку. — Эй.
К черту огонь.
Чьи-то руки потянули мальчишку вниз. Кто-то с лицом, черным от сажи, прикрываясь от жара ладонью, подтаскивал лестницу.
— Здесь еще… здесь…
Вадим, поднатужившись, приподнял к оконному проему женщину. Она уже была без сознания, тело стало податливым и тяжелым. Кое-как он забросил ее на подоконник. Верхнюю половину придержать, господи, только бы не застряла, пухлую руку согнуть, протолкнуть за головой, за плечами, уткнуться лбом в обгорелую ткань.