Фрагменты прошлого — страница 17 из 47

* * *

– Так? – спросил он, провернув минутную стрелку. Шторка на окне позади него была отодвинута, и за окном падал снег. С выступа крыши свисали сосульки. Стоял ранний февраль.

– Нет, тебе нужно подвинуть часовую стрелку, – ответила я.

Калеб отстранился, чтобы посмотреть на часы.

– А мне кажется, так правильно.

– Только если ты будешь жить по летнему времени. – До перевода времени всего месяц. Можно так и оставить.

– Я с ума от них сойду. – Часы вечно показывали неверное время. Это меня нервировало. Возникло ощущение, что комната находится вне времени и пространства.

– Джесса, – Калеб похлопал ладонью по часам, – это часы в честь победы «Джайентс» в матче за суперкубок. Я их повесил, чтобы сводить с ума Шона, а не тебя.

Шон был фанатом футбольной команды «Иглз», поэтому Калеб обожал свои часы. Как будто те могли отвадить Шона от его комнаты.

Я смотрю на часы. Сейчас они, похоже, показывают верное время. Секундная стрелка монотонно тикает, часовая и минутная стоят на месте. В конце концов мне становится невыносимо это мерное тиканье, с каждой секундой отдаляющее меня от мира, в котором существовал Калеб. Я подвигаю компьютерный стул к стене, встаю на него и срываю красно-синие часы со стены. Они продолжают тикать в моей руке. Я нервно переворачиваю их, чтобы достать батарейки, заставить их остановиться, потому что только это кажется единственно правильным… И вижу засунутый за провода прямоугольный билет – такой же, какие Калеб держал у себя в столе.

Я вытаскиваю его. Это автобусный билет, приобретенный весной и не использованный. Маршрут ведет отсюда до какого-то города в Пенсильвании, о котором я никогда не слышала. Я смотрю на даты. Билет можно использовать в течение года со дня покупки. Его Калеб купил? Зачем ему понадобилось ехать в тот город?

Открыв на мобильном приложение с картой, я вбиваю в поиск название города. Карта показывает северную границу штата. Все названия на ней мне незнакомы. Я уменьшаю масштаб, чтобы проследить путь до города от дома Калеба. Тот ведет через реку, по которой проходит граница штата. В памяти что-то всплывает… Мне знакомы эти места. На ум приходит наша фотография из похода и подпись на ее оборотной стороне. Делавэр-Уотер-Гэп. Интересно, это место – точка встречи на половине пути? Какая дата стояла на фотографии? Я пытаюсь вспомнить дату на снимке. Пытаюсь вспомнить, зачем мы ездили в Делавэр. И почему именно туда. Жаль, фотографии дома и я не могу взглянуть на наш снимок. Теперь меня мучает вопрос, не ездили ли мы туда по какой-то неведомой мне причине.

Возможно, Калеб потом вернулся туда. Возможно, это была ознакомительная вылазка, после чего Делавэр стал его центральным местом встречи с кем-то. Мне представляется девушка, объятия, улыбка. Очевидно, автобусный билет куплен из-за девушки, написавшей письмо. Возможно, Калеб должен был встретиться с ней в том городе. Возможно, она там живет. Возможно, это Эшлин Паттерсон, и их отношения возобновились после встречи на лыжной базе. Меня смущает только одна неувязочка. У Калеба есть машина. То есть была машина. Он ведь запросто мог поехать туда на ней.

Снизу доносится эхо шагов Ив, и я тихонько прикрываю дверь. Расстегиваю стоящую в углу спортивную сумку, достаю клюшку и, стараясь не шуметь, перекрываю ею дверь так же, как когда-то Калеб. Мысли о двойной жизни Калеба будут грызть меня изнутри, пока я во всем не разберусь. Пока не умолкнет голос, шепчущий в голове: «Какой в этом смысл? Его больше нет». Смысл в том, что это касается не только Калеба, но и меня. Это и моя история тоже. Мы связаны с ним – его рука на моей части фото, моя – на его. Я должна во всем разобраться.

Сунув билет в задний карман, я залогиниваюсь на компьютере Калеба, набив простую комбинацию из четырех цифр – месяц и год его рождения. Он вводил этот логин при мне тысячу раз. Даже Мия могла бы его подобрать. На рабочем столе сохранены эссе по литературе, файлы с домашней работой. В музыкальной папке лежат плей-листы. Поддавшись порыву, я кликаю на плей-лист с моим именем, и комнату заполняет знакомая мелодия. В этом музыкальном альбоме Калеб собрал любимые и нелюбимые нами песни, которые рассказывают нашу историю. Сначала играет песня со школьного бала. Я вечно перевирала ее слова, и Калеб не отказывал себе в удовольствии напевать ее каждый раз, как она где-нибудь звучала. Потом – песня, которую мы слушали все лето, врубая на полную катушку в машине по дороге на пляж.

Я нервно выключаю плей-лист. Песни из него бередят душу, возвращая меня в наше с Калебом прошлое. Вместо воспоминаний о Калебе, которого я знала, я сосредотачиваюсь на незнакомом мне Калебе. На том, кто получал письма и прятал их в книгах. Кто покупал автобусные билеты, ведущие в неизвестный мне город. Кто взял деньги Макса. Кто ушел во время моего забега, направившись неизвестно куда, и исчез по пути.

Была ли у него другая девушка на протяжении наших отношений? Помню, как этим летом он сидел за своим компьютером и быстро выключил монитор, стоило мне войти в комнату. Я тогда подумала, что он скрыл от меня информацию, касающуюся университетов. Однако теперь тот случай предстает в другом свете. Я открываю интернет-браузер и вижу: Калеб очистил историю просмотров. Я тоже так делаю. Обзавелась этой привычкой, когда у меня с братом был комп один на двоих.

Нечаянно наткнувшись на последний посещенный им сайт, я осознала, что и он может увидеть просматриваемые мной веб-страницы. Возможно, Калеб переписывался с кем-то, используя компьютерное приложение, но паролей от его мессенджеров я не знаю, а его мобильный пропал – река забрала его вместе с Калебом. Однако я знаю пароль к его электронной почте. По крайней мере знала его.

Я крутилась за столом Калеба на компьютерном кресле, пока он на кровати делал домашку. Была середина учебного года, прямо перед нашей поездкой на лыжную базу.

– Эй, – позвал он, лишь на секунду оторвав взгляд от тетради. – Мне нужно кое-что распечатать из почты. Сделай одолжение, залогинься подо мной.

Я ввела его имя пользователя, но пароль не подставился автоматически. Он не был сохранен. Я обернулась к Калебу. Его взгляд был прикован к экрану.

– Гринривер36, – сказал он.

– Что?

– Мой пароль, – указал Калеб на экран и как ни в чем не бывало вернулся к выполнению домашней работы. Словно пароль к почте – ерунда.

Но для меня это не было ерундой. Для меня сказать свой пароль все равно что дать ключ от своей квартиры. Разрешить входить туда, когда тебя нет. Входить по своему желанию, в любое время. Пароль был комбинацией его номера игрока в лакроссе, названия и цвета нашей школы.

* * *

Калеб знал, что его пароль мне известен. Изменил ли он его после нашего расставания? Или до этого? Возможно, он изменил его, когда стал секретничать.

Попытка не пытка. Я забиваю в почтовом ящике его логин и пароль и не удивляюсь, получая сообщение: «Неверный пароль».

Меня шокирует другое. Я деревенею, пальцы замирают над клавиатурой, слова в расположенной ниже строке расплываются перед глазами. «Пароль последний раз изменен сорок девять дней назад. Если эта информация неверна, пожалуйста, сообщите сюда». Я открываю на мобильном календарь. Ищу нужную дату. Сорок девять дней. Подсчитываю их в уме. Смотрю на календарь. Снова подсчитываю. Оборачиваюсь глянуть на перекрывающую дверь клюшку. Пароль Калеба в последний раз изменен спустя два дня после его смерти.

Вечер воскресенья

– Джесса?

Голос матери Калеба поднимается наверх, на секунду опережая ее шаги. Я выхожу из почтовой программы, выключаю компьютер и монитор. Рысью бегу к двери, убираю перекрывающую ее клюшку и распахиваю дверь прямо в тот момент, когда Ив поворачивает ручку.

– Здравствуйте, – говорю я.

Она слегка склоняет голову набок, наверное, заметив, что я раскраснелась и учащенно дышу.

– Я засомневалась, тут ли ты еще. Слишком тихо было.

Киваю на коробки.

– Я закончила с ящиками. И спортивным снаряжением.

Голова идет кругом, на кончике языка вертятся слова: «Кто-то изменил его почтовый пароль. Кто-то копался в его вещах. В его почте. Здесь». Первая мысль, первая пришедшая на ум картинка – Калеб, склонившийся где-то над компьютером, изменяющий свой пароль. Однако я отмахиваюсь от этой мысли, от болезненной надежды, даже прежде чем в голову приходят другие возможные варианты: Ив, Мия, Макс, безымянная девушка, которая отсылала ему письма, с которой он встречался…

Ив хмурится.

– Ты завтра сюда прямо из школы придешь?

Только тогда я замечаю, что за окном потемнело и на стены легли косые тени от вентилятора.

– Наверное, – отвечаю я. Хватаю сумочку и прохожу мимо Ив. Меня мелко потряхивает.

Она вцепляется в мою сумочку, и мы обе застываем на узком пролете.

– Оставь все здесь.

Я вздрагиваю.

– Я ничего не брала.

Пальцы Ив не выпускают сумочку, но и не тянут за нее.

– Можно посмотреть? – спрашивает она.

Я киваю, отдавая ей сумочку. Меня снова охватывает страх, что она навсегда изгонит меня из комнаты Калеба, из их жизни, и я не успею во всем разобраться. Завеса тайны только-только начала приоткрываться. Я чувствую, Ив мне не доверяет, и боюсь, что она запретит мне сюда приходить. Тогда я не докопаюсь до истины.

Ив расстегивает сумочку, пробегается пальцами по кошельку и мобильному, сдвигает пачку с жвачкой и запасным тампоном, бряцает монетами и тюбиком блеска для губ. Наши с Калебом фотографии у меня дома, благополучно перенесены мной днем раньше. Автобусный билет лежит в заднем кармане джинсов. Если Ив и замечает упаковку презервативов, засунутую в самый низ сумочки, то ничего не говорит.

– Можно? – спрашиваю я и, не ожидая ответа, тяну сумочку к себе. Не хочу, чтобы она трогала мои вещи – мои! – но и не хочу, чтобы она запретила мне сюда возвращаться. Я словно балансирую на краю пропасти. Не знаю, как с ней себя вести. Наверное, это взаимно. Она хочет, чтобы я приходила и собирала за нее вещи Калеба, и в то же время не хочет, чтобы я находилась здесь и рылась в его вещах. Я напоминаю