Фрагменты прошлого — страница 19 из 47

В пакетике лежит брелок с логотипом в виде университетского талисмана. Но меня потрясло не это. В моей руке подарок, купленный для меня, но не подаренный. Мы с Калебом без устали искали мое имя на магнитиках, брелоках и украшениях. Это стало моей навязчивой идеей, поскольку я нигде не могла его найти. И вот в моей руке поблескивает на свету слово «Джессамин».

Я пытаюсь представить, могло ли все пойти иначе, если бы Калеб тем утром по возвращении вытащил из кармана этот брелок. Мог ли наш разговор не принять опасного поворота. Я пытаюсь представить другой ход событий, а не тот, что случился в тот день.


Мы стояли у ряда шкафчиков в ученическом центре. Было утро понедельника после поездки Калеба в университет. Наши голоса разносились по коридору, как бы тихо мы ни говорили.

– Чем ты там занимался, что не мог мне позвонить? – вопрошала я.

Наши отношения уже были на грани. И меня все лето снедало тревожное чувство, которому я не могла дать определения. Однако рвать отношения из-за какого-то непонятного чувства было слишком серьезным и решительным шагом. Мне нужна была причина, которая бы спровоцировала окончательный разрыв. Но вместо расстановки всех точек над «и», мы ходили вокруг да около проблемы. Я жаждала обвинить Калеба в чем-то, дать наконец терзающему меня чувству название.

– Ты мне не доверяешь, – отозвался Калеб.

– А должна?

Он не ответил. Долгое молчание было хуже любых слов.

– Если ты мне не доверяешь, то не доверяешь. Никакие мои оправдания этого не изменят, – наконец произнес Калеб снисходительным тоном. Подобная манера общения, видно, была вызвана определенной степенью зрелости, которой я сама еще не достигла.

Его тон меня взбесил.

– Выходит, я тебе не доверяю. – Я со злостью скрестила руки на груди.

Калеб резко захлопнул дверцу шкафчика и набрал цифры на замке.

– В таком случае вопрос исчерпан.

У меня возникло ощущение, будто нас подхватило торнадо и разбросало по разные стороны границы. Вот только вопрос не был исчерпан. Калеб нашел меня после тренировки в тот день и вынудил поставить точку в наших отношениях. Привел нас к тому, чего не изменить.

– Просто скажи это, – развел он руками.

Ты не любишь меня.

Я не люблю тебя.

Все кончено.

Я не произнесла этих чуждых для меня слов, вместо этого покачав головой. Целый год вместе. Мы слишком сблизились за это время, слишком сроднились.

Мы стояли на травянистом холме после тренировки. Калеб был в джинсах. Он ждал меня. Наблюдал за забегом. Я вспотела, ужасно хотела пить, у меня горели мышцы на ногах, и я ощущала парящее чувство, всегда охватывавшее меня после долгого забега и переизбытка попавшего в кровь кислорода. У меня начали дрожать руки.

Калеб глянул через плечо. Даже в такой сложный для нас момент он не в состоянии был уделить все свое внимание мне. Словно его сознание раздвоилось и он существовал в двух разных местах. И уже тогда находился не рядом со мной, а где-то еще, опережая меня на десять минут, на день, на неделю. А разговор со мной просто входил в его список текущих дел, которые требовалось выполнить и зачеркнуть.

– Уходи, – ответила я.

Калеб прищурился, его лицо ожесточилось.

– И это все? Это все, что ты можешь сказать?

Неужели он не понимал? Я не желала больше отдавать ему ни толики себя. Я отдала ему все, и пришла пора отплатить ему его же монетой. Напустить таинственности. Не самой страдать, а заставить страдать его.

– Да, Калеб. Это все.

Он пораженно уставился на меня, будто неожиданно осознав, что совершенно не знает стоящего перед ним человека.

– Ничего себе. Ну что я могу сказать. Я рад, что мы сделали это, Джесса.

«Я рад, что мы сделали это, Джесса». Его слова звенели у меня в ушах. «Это». Поговорили? Расстались? Встречались весь год? Развернувшись, я стала спускаться с холма к кулеру с водой, где собравшиеся ребята растягивались после забега. И таращились на меня и Калеба.

– Надеюсь, ты будешь счастлива, – крикнул Калеб мне в спину.

Я не обернулась, но поняла, что он пошел прочь, поскольку внимание ребят переключилось с него на меня.

Я чувствовала на себе их взгляды, зная: мне нужно что-то сказать. Слухи все равно расползутся по школе вне зависимости от того, скажу я это или нет.

– Меня кто-нибудь подкинет до дома? – спросила я.

Хейли шагнула ко мне. Макс не сводил взгляда с пустого места, где недавно стоял Калеб.

– Вот придурок, – обронила Хейли.

Я бы сказала ей то же самое, случись с ней похожая ситуация. Подруга положила ладонь на мое плечо и ободряюще сжала его.

– Черт, похоже, и меня теперь некому подкинуть до дома, – добавила она и тихо хихикнула.

Я тоже прыснула. Мы обе неуместно и несколько истерично смеялись, и я прятала за своим смехом боль в душе и слезы. Я знала, что Макс переоденется и подождет нас. Мне даже не надо было просить его подвезти нас, а ему предлагать это сделать, я просто знала: он именно так и поступит, несмотря на мужскую солидарность. Я прекрасно помнила, как он протолкался ко мне сквозь толпу и как сказал Калебу позже: «Ты бросил ее там».

Сначала мы подвезли Хейли. Почти у самого моего дома Макс спросил:

– Хочешь об этом поговорить?

Я смотрела в окно, прижав голову к стеклу. На меня навалилась реальность происходящего, мысли занимали предстоящие перемены. Оказавшись в комнате одна, я не достану мобильный, чтобы написать Калебу сообщение. Он не заедет за мной завтра утром. Придется просить у родителей разрешения пользоваться машиной Джулиана для поездок в школу. Они обязательно спросят, что случилось. Придется им все рассказать. Мне еще предстояло много разговоров. И сейчас хотелось тишины.

– Нет, – ответила я.

Макс остановил машину возле моего дома, и я взяла с заднего сиденья свою сумку.

– Спасибо за то, что подвез.

Он кивнул, на его лице не дрогнул ни один мускул. Я вышла из машины, закрыла дверцу и направилась к дому. Макс окликнул меня. Я обернулась.

– Ты – мой друг. Не важно, встречаешься ты с ним или нет. Мы с тобой дружили задолго до вашей с ним встречи.

И правда, я знала Макса целую вечность, но за год отношений с Калебом наша дружба сильно окрепла. Я кивнула и поспешно отвела взгляд. В горле стоял ком, глаза жгло от слез.

Слова Макса были и правдивы, и нет. Он был моим другом на тренировке. При надобности подвозил меня домой. Но мы не могли просто взять и позвонить друг другу, встретиться на пляже, поругаться из-за места на переднем сиденье. Это тоже изменилось.

Утро понедельника

После отъезда Джулиана машина снова принадлежит мне. Я паркуюсь в дальнем конце стоянки вместе с остальными одиннадцатиклассниками, имеющими водительские права. Взгляд устремляется к любимому месту парковки Калеба – под деревом, возле спортивного поля. В прошлом году он всегда оставлял там машину. Не самое удобное местечко с утра, но самое лучшее для отъезда после окончания занятий. В этом весь Калеб: всегда планировал все наперед.

Я занимаю первое попавшееся свободное место, внутренне подготовившись еще один день провести в помещениях, где нет больше Калеба. С его пустого школьного шкафчика снят кодовый замок. Я не услышу его голоса в коридоре, его доносящегося из-за угла смеха, не увижу его макушку в толпе, не поймаю его взгляд поверх разделяющих нас людей. Здесь вокруг пустые пространства. Для меня они – зияющая в мире дыра. Но сегодняшний день отличается от предыдущих. Наверное потому, что я столько времени провела в комнате Калеба. Теперь я вижу его везде. Вижу не пустоту, а вещи, оставленные им.

Мне в глаза бросается жирная царапина на дверце его шкафчика, прочерченная клюшкой для лакросса. Мелькает воспоминание: я шепчу «бу!» в ухо Калеба, он резко разворачивается, и торчащая из сумки на спине клюшка царапает металл. Проходя на первой перемене мимо двери класса Калеба, я замечаю, что его место теперь занято другим парнем из его команды. Но за секунду до этого я вижу Калеба, рассказывающего историю и оживленно размахивающего руками. На уроке математики, проходящем перед обедом, я смотрю в стеклянное окошко в деревянной двери. Взгляд притягивает клейкий след на нем и уголок скотча. Я тут же вижу Калеба, отскребающего этот клей и покусывающего губу.

* * *

В прошлом году на Неделе школьного духа команда по лакроссу прилепила школьные флаги ко всем окошкам в дверях классных аудиторий. И все бы ничего, но парни подписали черным маркером фразочку о команде противника. Что те плохо играют и вообще полные лохи. Потому вся команда по лакроссу и торчала в коридоре после занятий с ведрами воды, губками и мылом, отскребая прилепленное ногтями или скребками для лобовых стекол из их машин.

Сидя на математике, я представляю Калеба по другую сторону двери, очищающего окошко вместе с остальными товарищами по команде. Я тогда, проходя мимо него по коридору, неодобрительно поцокала языком и засмеялась в ответ на взгляд, каким он меня одарил. Калеб провел мыльной рукой по своим светлым, выгоревшим на солнце волосам и смущенно улыбнулся. Я остановилась и уперла руку в бедро.

– Ты пропустил клейкое пятнышко, – указала я.

Один из его товарищей по команде спросил:

– Ты не попросишь свою подружку помочь?

– С чего это мне просить свою девушку отскребать клей от стекла? Беги, Джесса. Беги, пока можешь.

Все в его комнате и вне ее напоминает мне о нем. Даже мое собственное отражение, уловленное краем глаза в стекле двери, воскрешает в памяти образ Калеба.

Кто-то зовет меня по имени, и я не сразу осознаю, что это – учитель. А когда наконец, осознав, опускаю взгляд в тетрадь и готова ответить, он уже опрашивает других, не зная, что со мной делать.

* * *

Звенит звонок, и все ученики покидают класс. Из коридора доносится приближающийся стук каблучков. Его издают пурпурные туфли на ремешке, с черной шпилькой. Их обладательница, войдя в класс, постукивает носком туфли рядом с моей сумкой.