– Готова?
Она подняла вверх три пальца, загнула их поочередно, ведя отсчет, и схватила меня за руку. Мы пулей вылетели в коридор. Парни не знали нас, поскольку были игроками из команды соперников. Да и пронеслись мы мимо них слишком быстро. Они, наверное, только размытое пятно и увидели. Завидев нас, сидевший на трибуне Макс расхохотался. Видимо, был посвящен в план Хейли.
– С вами двумя не соскучишься, – сказал он.
Приехала Ив, и Мия тут же забралась к нам на трибуны. Макс встал, освобождая для нее место. Когда она втиснулась между нами, я наклонилась к Хейли и спросила:
– Тебе нравится Макс?
Подруга загадочно улыбнулась и, подвинувшись вперед, окинула его оценивающим взглядом. Макс болтал с каким-то парнем.
– А что в нем может не нравиться?
В эту секунду он перевел взгляд на меня. Улыбка на губах отражалась и в его карих глазах. Темноволосый, высокий, стройный и атлетически сложенный. С ним всегда легко и просто в общении. И правда: что в нем может не нравиться? Уж точно не то, как он смотрит, улыбается и ведет себя. Как относится к своим друзьям. Он ко всем добр. Мне вспомнилось, как он вернулся за мной в метро, как взял меня за руку и провел сквозь толпу.
– И?.. – наседаю я на Хейли.
– Он только что расстался с Софи, которая – так уж случилось – моя подружка. Я не могу с ним замутить. Это запрещено девичьим кодексом. Ну вот представь, что я однажды заведу роман с Калебом.
– О боже! Только посмей!
Хейли улыбнулась с насмешливым прищуром.
– Видишь? – Она снова подалась вперед, чтобы посмотреть из-за меня на Макса. – Но как же обидно. Прям слов нет.
Ракушка
У стены за наградами приткнута ракушка: коричневато-белая, спиральной формы, длинная и узкая. Мое сердце ухает вниз. Калеб ее сохранил! Мне в это не верится. Я знать не знала, что он засунул ее за кучу золотых призов, поставив в ряд со своими жизненными достижениями.
День святого Валентина. Калебу приспичило отвезти меня на пляж. Он сказал, что в ресторанах сейчас бешеные цены, к тому же туда пойдут все кому не лень. Везде, по словам Калеба, будет полно народу, все будет дорого и до жути банально. А мы можем провести праздник там, где у нас все началось. На пляже. О чем и говорит наша первая совместная фотография на стене. Запечатлевшая тот самый момент, когда Калеб понял, что мы будем вместе.
«Это важное для нас место, – сказал он. – Значимое».
Праздник пришелся на выходные. Калеб заехал за мной в три часа, и мы отправились на просторный, покинутый всеми пляж. Тут царили два оттенка: холодный беж и глубокая синева. Насколько хватало глаз, пляж был пуст и принадлежал только нам. От воды дул порывистый ветер, и Калеб, взявший меня сначала за руку, передумал и обнял меня за плечи. Вот что я скажу вам про зимний пляж: песок неприятно впивается в кожу, ветер воет, брызги холодной соленой воды попадают в глаза, вызывая слезы.
– Ничего менее романтичного, наверное, и не придумаешь. Я ошибался, – засмеялся Калеб. Он притянул меня к себе, и я зарылась лицом ему в грудь.
– Это ужасно.
– Хуже просто некуда.
Его слова отдались в груди. Я еле услышала их сквозь вой ветра. Нагнувшись, запустила пальцы в песок.
– Вот, держи ракушку. В ней когда-то было живое существо.
– Ой, спасибо, не стоило. Правда. – Калеб поднес ракушку к лицу. – Я буду хранить ее как зеницу ока. Вот только выветрю оттуда запашок дохленького моллюска.
Он поднял пальцами мой подбородок, и я поморщилась.
– Похоже, мне в ботинки песок попал.
Калеб улыбнулся, его взгляд переместился на бушующий позади нас океан.
– Мне казалось, ужины при свечах избиты и банальны, но, похоже, я ошибался.
– Все, что мне сейчас нужно, – тепло, – заметила я, картинно вцепившись в его куртку.
– Это можно устроить.
– Не у тебя дома.
– Не у меня дома, – согласился он.
– И не у меня.
Он задумался на пару секунд, потом ответил:
– Лады.
Десять минут спустя мы припарковались у городской библиотеки.
– Эм… – удивилась я.
– Доверься мне, – попросил Калеб. Взял меня за руку на почти пустой стоянке, театрально нажал на кнопку автоматической двери и сделал приглашающий жест рукой.
В коридоре возле входа в библиотеку стояла тишина. Стены украшали нарисованные детьми плакаты. Была даже экспозиция из цветов и ярко-розовых и красных сердец, сделанных детьми на уроке труда. Женщина, находящаяся по ту сторону стеклянных двойных дверей, коротко взглянула на нас, улыбнулась и вернулась к чтению книги.
– Здесь пусто, – прошептала я.
– Сегодня День святого Валентина, – отозвался Калеб, обняв меня за плечи.
Нежась в тепле и тишине библиотеки, мы неспешным шагом, словно по-прежнему гуляя по пляжу, прошли к стеллажам. Калеб провел меня через ряды художественной литературы к компьютерам, скрытым от глаз в уютных кабинках.
– Идем, – потянул он меня за руку к разделу с периодикой. Там никого не было. По его периметру стояло несколько компьютерных кабинок. – Мой любимый раздел, – шепотом признался Калеб, ведя меня к кабинке у окна.
Он воровато оглянулся, затем открыл дверцу в кабинку. Внутри, под письменным столом, гудел системный блок. Над ним располагался один-единственный ящик и полка. Калеб открыл этот ящик, засунул в его темное нутро руку и вытащил горсть конфет, шурша в тишине обертками.
– Твоя заначка? – спросила я.
Он улыбнулся.
– Они тут точно церберы сидят, не дают проносить еду. Но ты же знаешь, что я без нее никак. Вот и запасся загодя на всякий случай. – Калеб похлопал по столу и, когда я уселась на нем, развернул и протянул мне конфету.
– И тебя ни разу не застукали? – спросила я.
– He-а. Я уже год пользуюсь этим столом. Ящики никто не проверяет.
Я заглянула в открытый ящик. Там лежали ручка и наполовину сделанная домашняя работа по математике.
– Обещай, что сохранишь это в тайне, – шепотом попросил Калеб.
– Обещаю.
– Идем. – Он стянул меня со стола. – Мы еще здесь не закончили.
Калеб показал мне огромные незанавешенные окна, выходящие на лес. Кресла-мешки в форме животных в детском отделе библиотеки. Оформленный в раму атлас на стене, с подписью художника. Он целовал меня между стеллажей в разделе путешествий, а я обнимала его за шею и думала: я люблю его, люблю его, люблю. Я действительно его люблю.
После его смерти я много времени просиживала за открытой на компьютере картой, прослеживая возможные пути, куда мог направляться Калеб. На пляж мы как раз ездили через мост, поэтому эта местность была мне знакома. Я вспоминала все кафешки, в которых мы останавливались по пути к океану или на обратной дороге. На автозаправке мы брали лед для кулера, который таскали с собой на пляж. Кафе-мороженое работает только летом. Я предположила, что Калебу вдруг захотелось купить себе сэндвич. Но перекусить можно было и в местечках поближе.
Я просмотрела дороги, идущие от моста в обе стороны, в поисках других возможных вариантов цели поездки. Пришла мысль о библиотеке. Из всех, кого я знала, только Калеб ходил в государственную библиотеку, другие пользовались школьной. Если же мои одноклассники собирались позаниматься вместе, то шли не в библиотеку, а к кому-нибудь домой. Но Калеб на самом деле занимался в библиотеке. Наверное, ему нравилось вырываться из дома. Нравилась библиотечная тишина. Если я приезжала к нему, а его не оказывалось дома и он не отвечал на мобильный, то я знала, где его искать. В библиотеке он находил покой. Некоторое время я была уверена, что Калеб направлялся туда. После того как появился на забеге. Однако при нем не было рюкзака. Тот лежал в его комнате. Калеб не взял ничего, что могло бы дать нам хоть какую-то зацепку. Поэтому все возвращается ко мне.
Золотая лента
Поперек горла стоит ком. Хочу взять ракушку себе. Боюсь, что Ив обыщет меня и найдет ее, но все же рискну. Прячу ракушку в сумочку.
Раньше мне помнились те мгновения, когда я чувствовала: у нас с Калебом ничего не получится, слишком много дыр придется латать. Но пока я разбирала в его комнате вещи, мне вспомнилось и другое. Мгновения, когда я была искренно, всей душой уверена: наши отношения не были ошибкой и я могу их залатать. Когда-то я любила его. Любила, несмотря ни на что. Любила и потеряла. Поэтому неудивительно, что я нахожу в этой комнате и частички себя. Я точно знаю, что ищу, ведя свой бесконечный поиск, в котором, сколько бы ни находила, этого все равно недостаточно.
Калеб ушел, забрав с собой и частички моей души. Не имея возможности их вернуть, я копаюсь в его вещах, пытаясь залатать и себя. Я убираю награды и книги. Все, что остается, – белая полка и кусок золотистой ткани, заткнутой между ней и стеной. Я тяну эту ткань на себя, и она раскручивается, превращаясь в ленту.
Было Рождество.
Калеб снял эту ленту с коробки в подарочной упаковке и кинул через голову за спину. Скомкал оберточную бумагу и повторил маневр.
Шел снег. Большие пушистые хлопья собирались горками на подоконнике и покрывали все вокруг. Калеб открыл коробку и достал из нее брелок в форме плоского металлического шлема. На обратной стороне брелока стоял автограф его любимого игрока. Мой папа познакомился с мамой этого игрока через их делового партнера и раздобыл для меня его автограф. Все последние недели мне не терпелось подарить Калебу брелок, и теперь губы сами собой расплывались в улыбке. Я затаила дыхание, когда он повесил его на свой указательный палец. Боже, надо было видеть выражение его лица.
Осколки пурпурного стекла
Я встаю на цыпочки, высматривая, нет ли чего еще в щели между полками и стеной, но ничего не нахожу. Подношу одну из пустых коробок к стене, кидаю в нее содержимое полок и, встав на колени, заклеиваю ее скотчем. Чтобы подняться, упираюсь ладонями в ковер, и в кожу впивается осколок стекла, застрявший в ковровой складке у стены. Я подношу осколок к окну. Он треугольный, прозрачный, с легким пурпурным оттенком. Я провожу ладонями по краю ковра, зарываясь пальцами в его ворсинки, и нахожу еще один осколок.