– Не знаю. Но думаю… думаю, с Шоном что-то случилось. По-моему, он никуда не уезжал.
– И ты подозреваешь… Калеба?
– Не знаю, Макс. – Ложь, сплетенная Калебом, гораздо серьезнее и сложнее, чем мне казалось. Если он и правда жив, то провернул аферу и она коснулась нас всех. – Я приходила к Калебу в тот день, когда его мама выгнала Шона. Они подрались. Шон ударил Калеба. У Калеба на лице был кровоподтек, и на этих часах кровь. Я решила, что из-за этого Ив и выставила мужа. Но все вещи Шона лежат в гараже, в чемоданах. Его обручальное кольцо и мобильный тоже там, в гараже. И вот это. – Я приподнимаю часы. – Ив вытаскивает вещи Калеба из упакованных мной коробок. Зачем тогда я их собирала?
– Все это как-то бессмысленно, Джесса, – говорит Макс, но его голос звучит тихо и неуверенно. – Ты думаешь, Калеб что-то натворил и из-за этого сбежал? И куда он подался?
– Понятия не имею. – У меня вырывается глухой, почти истеричный смешок. – А я-то решила, что он встречается за моей спиной с другой девчонкой.
– С какой?
– С Эшлин Паттерсон. Из круглосуточного лагеря.
Макс хмурится.
– Калеб не ездил ни в какой лагерь.
Я открываю ее профиль на своем мобильном и показываю ему фотографию.
– Мне показалось, на фото она. Но эта девушка ответила, что не знает Калеба.
Макс качает головой, затем хватает меня за запястье и притягивает мобильный поближе к себе.
– Я ее знаю.
– Откуда?
Он прищуривает глаза.
– Не помню. Но точно видел ее раньше.
– Они с Калебом разговаривали на лыжной базе в прошлом году.
Макс задумчиво морщит нос. Видимо, пытается представить ее там. Вписать в запомнившийся пейзаж.
– Нет-нет. О, вспомнил! Помнишь, я как-то отвозил вас с Хейли на игру Калеба? Ты тогда еще не знала, как выбраться из раздевалки парней, и Хейли пришлось тебя выручать?
Волоски у меня на затылке встают дыбом. Калеб ушел, оставив меня одну в раздевалке, когда ему кто-то позвонил. Я решила, что звонит его мама, но если это была не она? Пытаюсь вспомнить, где проходила игра.
Где-то на севере. В стороне от дороги. В школе этой девушки? Где-то поблизости?
– Когда ты ее видел? – Слова раздирают горло, как наждачная бумага.
– После игры. С Калебом. У раздевалки. Мы уезжали, ты с ним уже попрощалась, а я вернулся взять напиток в торговом автомате. Я увидел их, но Калеб просто сказал ей «пока», не делая ничего подозрительного или сомнительного. Я спросил, кто это, и он ответил: знакомая детства. – Макс пожимает плечами. – Не помню толком, что он говорил. Мне это не казалось важным.
Я думаю о найденном письме, об имени Калеба на конверте, об отсутствии адресата на нем, как будто письмо оставили ему где-то, а не послали по почте. Думаю обо всех секретных местечках, в которые водил меня Калеб: библиотеке, обгорелом доме, походе. А потом думаю о том месте, куда Калеб меня не водил, но где куда-то пропал: об университете, в общежитии которого его кто-то искал.
Никакого смысла во всем этом я не нахожу и не могу получить ответы из воздуха. Я открываю сообщение, полученное от Эшлин Паттерсон, и пишу: «Я знаю, что ты лжешь». Однако мое сообщение не уходит. Эшлин добавила меня в черный список, чтобы я ей больше не могла написать. Я судорожно сжимаю мобильный. Это она. Это точно она.
– А далеко отсюда этот город? – спрашиваю я Макса.
Он устремляет взгляд в пустоту между телефоном и мной и, видимо, принимает решение. Он не задает никаких вопросов. Смотрит на часы на приборной панели и говорит:
– Если поедем туда прямо сейчас, то быстро обернемся.
– Тогда поехали туда прямо сейчас, – отвечаю я.
Чем дольше мы едем, тем тягостнее становится атмосфера в машине. Мы словно пойманы в ловушку молчания и наших собственных мыслей.
– Макс, – тихо зову я, и он вздрагивает, выдернутый из своих дум.
– Да?
– Может, нам следует позвонить в полицию?
Он стискивает зубы.
– И что мы скажем?
– Что в том доме что-то случилось.
– А что случилось в том доме, Джесса?
Я задумываюсь об этом, серьезно задумываюсь. Если что-то произошло в той комнате, то Калеб может оказаться в беде. Думаю, Ив все известно, поэтому она и проводит столько времени в запертом гараже, ища доказательства. Но тогда, хоть убейте, не понимаю, зачем ей понадобилась в доме я. Это у меня с вырисовывающейся картиной не состыковывается. Я не нахожу в этом смысла.
– Не знаю, – отвечаю Максу. – Я не уверена. Возможно, я ошибаюсь. – Однако я так не думаю. Теперь многое в прошлом обрело смысл, многое видится в другом свете.
– Слушай. – Макс тянется к моей руке, но, взяв мою ладонь, не знает, что с ней делать, и снова ее выпускает. Такое ощущение, будто между нами в машине сидит Калеб. – Мы поговорим с Эшлин и выясним, что ей известно. А потом решим, что делать. Хорошо?
Я киваю. Но стоит нам заехать на стоянку при нужной школе, как я осознаю: Эшлин мы тут вряд ли найдем. Ее школа огромна. Раз в пять больше нашей частной. Однако Макса это не смущает. Он идет к входным дверям школы и начинает опрашивать выходящих учеников.
– Я ищу Эшлин Паттерсон, – говорит Макс.
В ответ получает мотание головами, похлопывания по плечу, взгляды мимо проходящих и тихое «прости, нет». Но одна девушка останавливается и задумывается. Она устраивает из этого целое шоу, возводя вверх спрятанные под челкой глаза, изгибая губы и для пущего эффекта добавляя «эм». Она ведет себя так из-за Макса. Он – наш проходной билет: прекрасно выглядит, спрашивает по-доброму и спокойно, ни на кого не давит.
– Она, наверное, сидит сейчас над газетой.
– Над газетой? – переспрашивает Макс.
– Школьной.
– Ты не могла бы показать, где она?
Девушка на секунду оглядывается в поисках друзей, затем пожимает плечами. Она заходит в здание школы, Макс пристраивается рядом с ней, а я – у них на хвосте.
– Она в том классе, видишь? – Дверь открыта, в коридоре стоит тишина. – Прости, я очень спешу.
– Спасибо, – благодарит Макс.
Девушка кивает. Меня она, похоже, даже не заметила.
Эшлин сидит в классной комнате одна. Перед ней стоит большой монитор, в котором отражаются и поблескивают ее очки. Это точно она. Те же длинные светлые волосы и безукоризненная осанка. Эшлин не замечает нас, застывших на пороге класса. Она ушла в свои мысли, зажав губами ручку. Я стучу в дверь, и Эшлин вздрагивает. Ручка выпадает изо рта.
– Я могу вам чем-то помочь?
Она не знает меня, но пытается понять, кем я могу быть. У нее в голове крутятся смутные догадки, и когда она встает, в ее глазах вспыхивает понимание. Тело напрягается, лицо бледнеет.
– Эшлин Паттерсон? – спрашиваю я, хотя знаю – это она. Я перекрываю ей выход, ощущая себя сильной и властной. – Мы приехали из-за Калеба.
Она качает головой, переводя взгляд с меня на Макса.
– Не знаю никаких Калебов.
– Я тебя помню, – говорит Макс. – Видел прошлой весной на игре. А она тебя видела на лыжной базе.
Эшлин в нерешительности снова переводит взгляд с Макса на меня.
– Слушай, – начинаю я, – мы просто ищем ответы. Я хочу знать, откуда ты его знаешь. Вот и все.
– Ты его девушка, – ровным голосом замечает она.
– Джесса, – киваю я.
– Сочувствую твоей утрате, – добавляет Эшлин и отводит взгляд.
– Откуда ты знала его, Эшлин?
– Поймите, я не хочу быть замешанной в это.
«Замешанной во что?» – думаю я. Но не могу же я вытрясти из нее ответ.
– Я всего лишь хочу выяснить, откуда ты знала Калеба. Я нашла твои вещи в его комнате. – По крайней мере письмо.
– Мои вещи? – удивляется Эшлин. – Но я никогда у него не бывала. – Она плюхается на стул, отчего тот с громким скрежетом сдвигается с места. – Я познакомилась с ним случайно, – сдается она, – когда он несколько лет назад пришел ко мне домой. Но у него я никогда не была.
– Однако он к тебе пришел?
– Да. На встречу с моим папой. Папа – адвокат по сделкам с недвижимостью и работает на дому. Калеб и его мама встречались с ним где-то раз в год, обсуждали финансовые вопросы или еще что. Я не знаю. Не важно. Мы были помладше, пару раз погуляли вместе. Но мы жили далеко друг от друга, и ни у кого из нас не было машины. – Она пожимает плечами. – Отношения… заглохли сами собой. Я тогда, конечно, попереживала из-за этого. Но такова жизнь. Мы были практически детьми. И отношения наши по большей части состояли из звонков и электронных писем.
– Ты никогда не посылала ему настоящих писем? Бумажных?
– Писем? – хмурится Эшлин. – Нет.
– И не просила повидаться с тобой?
– Нет. Ни разу. Наоборот, это он меня просил.
У меня падает сердце. Ненавижу ее ответ. Оказывается, это Калеб за ней приударял.
– Тогда почему ты сделала вид, будто не знаешь его? – спрашиваю я. – Сказала бы все как есть.
– Повторяю: я не хочу быть в это замешанной. Я сделала кое-что для него. Ничего из ряда вон выходящего. Даже не придала этому значения. Но теперь, когда Калеба не стало, не знаю… Если кому-то об этом станет известно, мой папа потеряет работу.
– Что же ты такого сделала?
Эшлин мотает головой. Не хочет признаваться.
– Я даже не поняла толком, что ему показала. Какие-то документы по его счету в банке. Решила: раз он уже видел их раньше, то в этом нет ничего плохого. – Она прикрывает рот ладонью. – Но теперь я уже ни в чем не уверена. Не знаю, что натворила. Несколько недель спустя Калеб погиб, и боюсь, все это взаимосвязано, хотя в этом нет никакого смысла. Я боюсь, что каким-то образом виновата в случившемся. – Эшлин закрывает лицо ладонями.
– Каким именно образом? – уточняю я несколько властно. Я зла, чувствую в себе силу и желаю получить ответы на свои вопросы.
– Скорее всего, никаким. – Девушка глубоко вздыхает. – Просто меня гложет чувство вины, потому что Калеб погиб, а он был моим первым парнем, и папе придется разбираться с кучей бумаг. Теперь понимаете меня? Я не хочу иметь с этим ничего общего. Не хочу в это ввязываться. Я отсылаю заявления в университеты, и мне не нужно, чтобы мое имя светилось в новостях. – Она указывает на компьютер. – Я изучаю журналистику. Последнее, что мне нужно, – самой послужить темой для новостей.