«Не открывай им дверь, мальчик. Не открывай дверь». «Кому – им?» – спрашиваю я. «Не открывай им, – только и повторила она. – Они будут стучаться в дверь вашей квартиры ровно в три часа ночи на протяжении сорока суток. Откроешь им дверь – и либо ты умрешь, либо кто-то из твоих близких. Пережди сорок ночей после первого стука. Не открывай им дверь». После этих слов она как ни в чем не бывало развернулась и пошла себе дальше. И единственное, что я мог сделать тогда, – выдавить нервный смешок и уйти. Теперь думаю, что, наверное, следовало ее догнать. Не уверен только, что это чем-нибудь помогло бы. Так или иначе, я продолжил путь домой. В первые трое суток ничего не происходило, и я уже почти забыл о той сумасшедшей. Но на четвертую ночь все началось. Я крепко спал, как вдруг из сна меня вырвал стук во входную дверь. Он был размеренным, не настырным, не агрессивным, но при этом я так отчетливо слышал его из своей спальни, как если бы кто-то прямо в спальню и стучался. Я тут же покрылся холодным потом, не мог пошевелиться, и слух мой будто обострился. Думаю, на меня накатила паническая атака. И я просто лежал и ждал, когда стук умолкнет. И он умолк. Какое-то время я продолжал лежать, боялся шевельнуться. Потом протянул руку к своему телефону и посмотрел на время: было около пяти минут четвертого. Остаток ночи мне так и не удалось заснуть, я невольно прислушивался к каждому шороху. А следующей ночью это повторилось. Я успел взглянуть на дисплей мобильного, когда еще стучали в дверь: было ровно три ночи. И несколько минут стук не смолкал. И опять я так и не заснул до самого утра, пришлось из-за этого прогулять школу, чтобы выспаться днем. Знаете, ни я, ни мои родители – сколько я их знал – никогда не были верующими. Верили мы всегда только в себя, полагались на собственные силы. Но в третью ночь я пожалел о том, что в нашей квартире не висело и не стояло ни одной иконы, что на мне не было нагрудного крестика. Мне было до ужаса страшно. Казалось бы: кто-то стучится в дверь, придуряется, – что в этом такого пугающего? Но разве не стало бы вам страшно, если бы в одной из комнат загорелся свет, потекла вода из крана или включился телевизор, когда точно знаете, что в квартире нет никого, кроме вас? И лежу я, значит, в кровати – а мой режим сна-бодрствования, конечно же, нарушен – с включенным в спальне светом и почти не спускаю глаз с настенных часов, которые я периодически отлаживаю, чтобы они как можно точнее совпадали с московским временем. Разумеется, они могли отставать на несколько секунд, но это ерунда. И вот менее чем через десять секунд после того, как секундная стрелка отмерила три часа за полночь, в дверь застучали. Тук-тук-тук, тук-тук-тук – и так, дьявол подери, минуты четыре кряду. Четыре! И все это время – одним темпом, то есть монотонно. А утром, когда мы завтракали – то есть я, мама и папа, – я спросил, не слышали они в последние несколько ночей стук в дверь? Они спокойно ответили: крепко спали и ничего такого не слышали. Очередная ночь – и я так же, на сей раз отоспавшись после школьных занятий, валялся без сна и с включенным светом, только теперь чуть ли не на полную громкость слушал музыку в наушниках. Она меня неплохо так успокаивала, и в какой-то момент я уже находился на грани между сном и тогда еще очень недурной реальностью, я был уверен в том, что вот-вот-таки засну. Но проклятый стук приказал не расслабляться. «Мне слышится?» – спросил я тогда себя. Ведь мои уши были заткнуты наушниками с гремящей из динамиков музыкой, как я мог услышать что-то извне? Я понадеялся, что этот шум – просто часть новой композиции, которую я как раз впервые прослушивал, или проявление так называемого «синдрома взрывающейся головы», но, когда выдернул амбушюры из ушей, он не прекратился и умолк лишь через минуту-другую. Прекрасно зная, что до конца суток стук больше не повторится, я пересилил себя и все-таки лег спать – утром у меня была контрольная. Весь последующий день и вечер я обдумывал происходящее, и у меня нашлось два логичных объяснения. Первое: та женщина меня каким-то образом загипнотизировала или, прекрасно владея энэлпи, внушила мне какую-то дурь, а может, и то и другое. Этим можно было объяснить и то, что мои родители ни разу не слышали стука, и то, что я отчетливо различил его – именно услышал, а не то чтобы ощутил вибрации от ударов в дверь – даже сквозь долбящую прямо в ушные перепонки музыку. Второе объяснение: либо сама женщина, либо кто-то из ее приспешников разыгрывали меня, запугивали, чтобы потом я снова как бы случайно пересекся бы с ней и попросил помощи, за которую она, конечно же, потребовала бы кругленькую сумму. В первое мне верилось с трудом, а вот второе – почему бы и нет? Мошенников вокруг – что бактерий и паразитов на теле бездомного. И для того чтобы убедиться в своей правоте, я купил бейсбольную биту в магазине спортивных товаров. Потому что, знаете ли, если я прав, – такое положение дел меня совершенно не устраивало. А ночью, ближе к трем, встал рядом с входной дверью с битой наготове и заранее отворил замки. Я тогда не подумал о том, что люди, кем бы они ни были, могли быть вооружены ножами, травматами или еще чем, не думал и о последствиях – мне просто хотелось проучить их. Я ждал, ждал и ждал… стук раздался внезапно, я даже не услышал, чтобы кто-нибудь открывал дверь коридорной клетки, не услышал никаких шагов, у меня чуть сердце не выскочило через глотку. Посмотрел в глазок – темнота, хотя должны были сработать датчики движения и загореться свет. Махом распахнул дверь и замахнулся битой – не помню уже, хотел пригрозить или сразу вмазать, если бы увидел великовозрастных люмпенов, – но… за дверью никого не оказалось. Ни-ко-го. «Может, это соседи херней страдают?» – пришло мне в голову. Ведь в квартире напротив тогда жил наш с вами ровесник, который регулярно приводил домой шумные компании, пока мамка с папкой были на работе или уезжали на дачу. Он же в теории мог и отключать датчики движения, чтобы через глазок никого не было видно. Смысла в этом мало, но и парень не шибко-то блистал умом. Как бы то ни было, за дверью никого не было, я осмотрелся внимательно. А за долю секунды среагировать, вбежать в квартиру напротив и прикрыть за собой дверь чисто физически не под силу обыкновенному человеку. К слову, стоило мне шагнуть за порог, свет тут же загорелся. Тогда я обратно запер дверь и пошел к себе в комнату, но не дошел – остановился в коридоре как вкопанный, услышав, как щелкнула и затрещала, поворачиваясь, дверная ручка на двери родительской спальни, а затем и сама дверь начала медленно отворяться. Я надеялся, очень надеялся, что оттуда выйдет мама или отец. Но дверь плавно открылась наполовину и замерла, а из спальни никто не вышел. – Максим все еще смотрел на свечки, словно их огоньки транслировали запись пережитых им событий, которые он пересказал. Он тяжко вздохнул, как вздыхает человек, навсегда утратив нечто важное в своей жизни, и закончил свой рассказ. – Со следующей ночи этот ужасный стук в дверь не раздавался. Спустя четыре дня после этого мои родители погибли в автокатастрофе, а ту женщину я так больше ни разу нигде не встретил.
Он умолк. В зале повисла гробовая тишина, нарушаемая только скулежом ветра за окнами и потрескиванием пламени свечей. Обычно в такие моменты, когда рассказчик ставит точку в повествовании, слушатели начинают по-глупому улыбаться, елозить, шутить, активно обсуждать услышанное, хвастаться своим бесстрашием, но это был не тот случай. Ведь всем им известно, что Максим взаправду лишился родителей. Стал бы он шутить об их смерти, вплетать в память о них мистику только ради того, чтобы заработать побольше условных очков за оправданное с лихвой ожидание любителей поводить смычком по своей нервной системе? Каждый из семерых сидящих подле Максима согласился бы с той мыслью, что гибель родных матери и отца – одно из самых ужасных испытаний, могущих выпасть на долю человека, а потому отказывались допустить, будто он способен на столь кощунственный ход. Как бы то ни было, гадать им не имело смысла, поскольку истина была известна только ему.
Что-то вдруг застучало – похоже, за запертой дверью. Первый удар оказался достаточно громким для того, чтобы все, одновременно вздрогнув, разом обернулись на звук, Антон при этом выругался, а кто-то из девушек вскрикнул, однако каждый последующий бум становился тише предыдущего, интервалы же между ними сокращались. Нет, это не походило на стук в дверь – скорее, словно что-то нетяжелое свалилось на пол и запрыгало по инерции, постепенно смолкнув, пригвоздившись к полу. Арсений первым поднялся на ноги – резво, игнорируя боль в затекших коленных суставах.
– Что за черт?!
За ним начали вставать и остальные.
– Не знаю, – Наташа испуганно повела плечами.
– А может, кто-то увидел нас и хочет теперь докопаться? Ну, может, не то чтобы именно нас, а просто – что кто-то сюда пробрался? Вот ведь… – Лиза начинала паниковать – она терпеть не могла хулиганов, боялась их не на шутку, ведь те могли представлять опасность даже в дневное время суток, что уж говорить о ночном?
– Думаешь, в той комнате не заколочено окно, и они могли в него что-нибудь закинуть? – предположил Игнатий.
– Вполне, – согласно кивнула она, хотя воображение в ее голове рисовало куда более мрачные картины, чем использование окна в качестве приемника булыжника или еще невесть чего детской шалости ради.
– Игнат, давай-ка все-таки дверь вышибем, – обратился к тому Арсений. – Узнаем, что мы могли услышать, заодно и комнату осмотрим. Уж больно мне теперь интересно. Как, наверное, и другим.
– Давай.
Антон почувствовал обиду на Арсения, когда тот попросил помощи у Игната, а не у него, словно тем самым заключив: «Извини, дружище, ты уже пытался, у тебя ничегошеньки не вышло. Стало быть, ты дрищеват для такого дела, иди лучше отожмись полтора раза, – это все, на что ты способен». Игнатий, правда, своей комплекцией проигрывал Антону (хоть и малость пошире, зато прилично ниже), что не могло не вызвать непроизвольную ухмылку у последнего.